Двенадцать железных цепей - Яна Лехчина

– Видимо, колдовская. – Лале поднял что-то с земли, выпрямился. – Смотрите.

В его пальцах трепыхалось перо, охваченное бронзово-золотым свечением.

– Да ладно. – Сердце Ольжаны ёкнуло. – Неужели…

Она тоже спрыгнула наземь, не заботясь, не появятся ли другие путешественники. Взяла перо из рук Лале – совиное, свитое из знакомых искусных чар – и даже не дрогнула, когда оно прыснуло золотыми искрами. В воздухе повисло облако солнечной пыльцы; мгновение, и пыльца сложилась в образ, как кусочки цветного стекла – в витраж: огромное тёмное озеро. Над ним, на плавучих островках в чёрной воде, возвышались остовы домов и исполинский зловещий собор.

Перо задрожало и повернулось на ладони Ольжаны. Кончик его указывал на восток.

Ольжана прочистила горло.

– Значит, – проговорила она, – нас тоже зовут в Тержвице.

– Вас, – исправил Лале мягко. – Но да. Похоже на то. Вы рады?

Ольжана не знала. В животе свернулось странное чувство: облегчение – наконец-то Драга Ложа взялась за дело! – на пару с необъяснимой тревогой.

– Может быть. – Она осторожно перехватила перо. Подняла взгляд на Лале: тот смотрел выжидающе-невозмутимо, точно таинственная птица от госпожи Кажимеры только что не напугала его лошадь. – Вы не пойдёте со мной туда?

– На чародейский суд? – удивился Лале. – Пожалуй, это не для глаз башильера, да и кто захочет меня там видеть… Но конечно, я вас довезу. – Лукаво прищурился. – Или вы уже захотели со мной прощаться?

– Не глупите. – Ольжана вернулась к кибитке и забралась на место рядом с возницей. Задумчиво пожевала губу. – Как думаете, это была настоящая птица? Ну, от госпожи?.. Мне кажется, что какая-то зачарованная. Не её ученица, в общем.

Лале пожал плечами:

– Возможно. – Успокаивающе погладил Сэдемею по шее, сам поднялся на своё место и натянул поводья. – Получается, едем в Тержвице, госпожа Ольжана?

Перо на коленях переливалось блеском.

В Тержвице будет множество людей, чьи жизни Ольжана, сама того не желая, взбаламутила, когда решилась ворожить над Беривоем. Там будет Йовар со всеми учениками – наверняка все затаили на Ольжану обиду. Там будут недружелюбные Ляйда и Уршула, строгая госпожа Кажимера, незнакомый ещё господин Грацек, и Ольжана с чудовищем станут причиной их обсуждений и многозначительных усмешек – какая, мол, дура, в такое дело вляпалась…

– Получается, так. – Она вздохнула и постаралась выпрямить спину.

Это неизбежно, сказала она себе. Пусть обсуждают её и высмеивают, если хотят, но поскорее бы всё закончилось, и тогда, тогда… Тогда она станет свободной.

На следующем распутье кибитка повернула на восток.

* * *

Беда всегда наведывалась внезапно.

Вчера был чудесный вечер. Гостеприимный постоялый двор, уютная комната с видом на горы и вишнёвый сад. Окно с почти что белыми занавесками, горячая вода и вкусный ужин, а после…

(Потом предположит: они слишком резко повернули на восток. Чудовище нашло, как срезать путь. Столько недель придерживались нужной скорости, что Ольжана почти поверила в свою неуязвимость, а сейчас не рассчитали, и…)

ТРЕСК!

В окне – лохматое чёрное тело. Ввалилось внутрь. Сорвало занавески.

Рама выгнулась и захрустела.

Куски ткани задрожали на ветру.

В голове спросонья было горячо и пусто. Ольжана скатилась с кровати, кинулась к двери, но, попятившись, застыла.

Тупица, заорала на себя мысленно. Беги, беги!

Ноги стали неподъёмными. Собственный взгляд оказался таким тяжёлым, что Ольжана не могла отвести его от чудовища: там, где морда раньше соединялась с костяной маской, темнело что-то похожее на засохшую чёрную кровь. Шерсть стояла дыбом. Когтистые лапы мяли простыни, на которых она только что спала: кровать ведь совсем рядом с окном, и, Длани, Длани, чудище почти рухнуло на Ольжану во сне…

В смрадной пасти – багровый язык. Запах был ощутим даже на расстоянии одного волчьего прыжка.

Губа поползла наверх, обнажая жёлтые клыки.

Из горла поднялся рык.

На месте выколотого глаза – пустая глазница и полусомкнутые чёрные веки. Будто кривое подмигивание.

Ольжана заставила себя нащупать ручку двери и похолодела: заперто ведь. Она сама повернула ключ на два оборота, потом ещё вынула его из замочной скважины и оставила у кровати.

Вот и всё, значит. Вот и всё.

Ольжану колотило. Она прижалась к двери спиной, упёрлась ладонями и представила, как тогда, в бане мельника: давным-давно эта древесина была лесом. Только сейчас Ольжана призывала гниль – пусть выползает из-под её пальцев, точит и обращает крепкую дверь в труху, но…

Слишком мало времени.

Ольжана резко обернулась: проще колдовать лицом вперёд. Тут же за ней жалобно скрипнула кровать. Рык прекратился.

Спину окатило болью как кипятком.

Дверь поддалась. В середине стала мягкой, подгнившей, а потом лапы чудовища снесли и её. Ольжана перекинулась через порожек и безумно забилась в птичьем теле, не разбирая, где верх, а где низ. Ей показалось, что рядом закричали. Кто-то выскочил из соседней комнаты – Лале? ещё постояльцы? – но границы зрения скрадывал полумрак. Ольжана обнаружила себя под потолком – она бешено хлопала крыльями, а внизу металось чудовище. Птичью спину тянуло. На хвосте ощутимо не хватало перьев – зацепило зубами.

Окно, подумала Ольжана. Ей нужно окно. Держась к потолку так близко, как только могла – (слишком хорошо помнила: стоит опуститься, и чудовище утянет её за собой), – она долетела до комнаты Лале. Дверь распахнута, сам Лале не внутри – пойдёт; но его окно оказалось прикрыто. Ольжана шарахнулась о ставни и еле протиснулась в образовавшуюся щель.

Спина горела. Из всех мыслей осталась только одна: по крайней мере, у неё не сломан позвоночник, иначе бы Ольжана уже была мертва.

Снаружи пахло вишнями и жаркой ночью. Ольжана постаралась набрать высоту, но не успела даже улететь со двора, как её крылья прострелило болью. Дышать было тяжело, зрение почти померкло – Ольжана различала лишь мутные очертания леса за постоялым двором. Но куда деваться?..

Погони она не слышала – ни рыка, ни нового треска рамы, – но решила, что это ничего не значит: в ушах свистел ветер, а крохотное сердце бухало, как барабан. Она полетела в лес. Дороги не разбирала – неслась сквозь кроны, обдираясь о сучья и хвою. Едва не столкнулась с ночной птицей – ушла вниз, затем опасливо накренилась вбок, но в итоге зацепилась за ветку и перепрыгнула на другую повыше. Удержалась за сук на вершине. Поняла: больше не сможет.

Ольжана прижалась к стволу и распушила перья. Свернулась в комок и стала ждать. Отупевшая от усталости, она погрузилась в состояние между обмороком и дрёмой, но из-за того, что боялась сорваться с ветки, то и дело вздрагивала всем телом.

Вдалеке – ни единого лишнего звука.