Двойня для Цербера - Джулс Пленти

— Этого ты боишься, верно? — ору я, прижав манящее лезвие к запястью.

Я чувствую себя такой спокойной и счастливой, когда смотрю на острое лезвие, которое вот-вот перережет голубоватые венки. Пара движений, и все. Он не успеет меня спасти, и Цербер лишится любимой куклы.

— Агния, не надо, — медленно подходит ко мне, выставив вперед ладони. — Отдайте мне нож.

Смотрю на него: всегда тщательно причесанные волосы растрепались, а на лбу проступили крупные капельки пота. Вот сейчас Рафа похож на живого человека, а не на восковую статую. Он как сапер. Не обезвредит меня вовремя, и все: хозяин ему голову оторвет.

Хочу уже чиркнуть по тонкой коже лезвием-кровопийцей, но что-то не дает. А он не медлит. Он быстрее. Проворнее. Сильнее. Он как Цербер. В одно резкое, отточенное движение Рафа оказывается так близко, что я могу рассмотреть красноватые всполохи в темно-карих глазах, и губы, которые что-то беззвучно шепчут.

Хватает меня за запястье и давит так сильно, что я разжимаю пальцы. Нож падает, оглушительно звякнув о кафельную плитку. Несмотря на то что он не ослабляет хватки-капкана, я подаюсь назад и шарю свободной рукой по столешнице, в надежде найти хоть что-то, чем можно его ударить. Цербер, должно быть, разозлится, если я покалечу его любимого подручного. То, что нужно. Он же так любит, когда я бешу его.

Рафа бесцеремонно сгребает мою свободную руку своей лапищей, разворачивает меня спиной к себе и прижимает к твердой и вздрагивающей груди.

— Пусти меня! Пусти, — визжу я, пинаясь и пытаясь его укусить. — Ненавижу! Ты всего лишь его цепной пес. Тупая шестерка, которая не видит дальше собственного носа.

— Тихо, Агния Алексеевна, — все приговаривает он, плотно прижимая меня к себе. — Вам надо успокоиться.

Я не собираюсь успокаиваться. Ему-то точно не подчинюсь.

Я пинаюсь, ору, осыпаю Рафу ругательствами. Я продолжаю биться, пока мышцы не превращаются в кисель, а голос не становится хриплым и едва слышным.

С грубой физической силой не поспоришь, как ни старайся. Если тебя заграбастали руки мужчины, для которого ты вещь, он не даст тебе вырваться. Вот и с Рафой так же, с одним лишь исключением: я чужая игрушка и важно не дать мне сломаться.

Ярость прогорает быстро, как кусочек папиросной бумаги, и остаются только горячие, злые слезы. Вот только, какой с них толк? Рафа чуть ослабляет хватку и плавно утягивает меня вниз. Он опускается на пол и усаживает меня к себе на колени, словно я ростовая кукла или глупый ребенок. Они считают, что могут лапать меня, что успокаивать, смиряя силой, — это нормально.

Мама всегда учила меня, что девушка должна блюсти себя, беречь свою женскую честь. Она говорила, что ни один мужчина не смеет относиться ко мне неуважительно. Но теперь мое тело стало общественным достоянием, а она продолжает боготворить того, кто сделал из меня грязную шлюху.

— Агния Алексеевна, Олег Владимирович хороший человек, — упрямо долдонит он, поглаживая меня по спутанным волосам.

Я чувствую себя малым ребенком, которому взрослые говорят, что он просто глупенький и не в состоянии понять, как все на самом деле. Но, к сожалению, я знаю Цербера ближе некуда, и уж точно не ошибаюсь.

— Нет, нехороший он, — горько проговариваю я, выталкивая слова сквозь боль в горле. — Он тебе, наверное, хорошо платит, вот ты и лижешь ему пятки.

Церберу удалось закрыть мне рот, смирив угрозами семье, но перед его прислугой я лебезить не собираюсь. Пусть этот ручной пес даже не надеется, что увидит от меня хоть что-то похожее на уважение.

— Дело не в деньгах, — мрачнеет Рафа, и по его тону я понимаю, что мои слова попали в самое сердце. Если оно у него, вообще, есть. — Олег Владимирович, и правда, не скупится на зарплату, но я бы работал на него и бесплатно.

— Я же сказала, что цепной пес, — проговариваю я холодно и спокойно, а его руки чуть сдавливают мое тело. Пытается заставить меня заткнуться. — Что такого расчудесного сделал твой хозяин?

— Он спас мою жену, — отвечает глухим голосом, который словно доносится издалека. — Я расскажу, если вы успокоитесь и не станете больше хвататься за ножи, Агния Алексеевна.

Его слова выжгли вокруг нас весь кислород. Я верю, что Олег может купить человека. Или взять женщину силой. Но добрые дела — это не про него.

— Отпусти меня уже, — требую я, но мои слова больше походят на просьбу маленькой девочки. — И хватит звать меня по отчеству.

К моему удивлению, Рафа просто разводит руки в стороны. Я неуклюже сползаю с его колен и отодвигаюсь на добрый метр. Сажусь на пол и опираюсь пульсирующим затылком о край столешницы.

— Я обязан Олегу Владимировичу всем, — начинает он свой рассказ, глядя в пустоту.

— Что он сделал? — фыркаю я, мазнув взглядом по ножу, который валяется совсем недалеко.

— У моей жены обнаружили рак. И Олег Владимирович оплатил ей очень дорогое лечение за границей.

Вот и все. Пафосная история уместилась в двух предложениях. Не впечатлил. Цербер и со мной провернул этот финт. Оплатил лечение брата и купил меня этим с потрохами. Вот только я не собираюсь радостно вилять хвостиком.

— Так тебе и надо, — злорадствую я, повернув к нему голову. — Она правильно сделала, кстати. Твоя жена. Вылечилась и ушла.

— У нее случился рецидив пять лет спустя, — окатывает меня взглядом полным боли. — Олег Владимирович вновь оплатил весь курс, но у нас не вышло побороть эту гадость во второй раз.

Вот откуда кольцо и вечно хмурая физиономия. Понятно теперь, что этот человек мне не помощник. Чувство долга держит крепко. Я-то знаю.

— Мне жаль, — выдаю банальное, но бездушное.

Что Цербер со мной сотворил? Не с телом, с душой. Она онемела, почти умерла. Мне не жаль своего тюремщика, и совсем за это не стыдно.

Во мне