Дон-Жуан - Джордж Байрон

«Дон-Жуан»

77

Он все же взял, ругаясь и вздыхая,Предметы, незнакомые для нас:Шальвары, шали — я всего не знаю;Ну, словом, — всякий бархат и атлас.Но с непривычки, юбку надевая,Запутался или, точней, увяз.(Для рифмы я поставил слово это;Она тиранит каждого поэта!)

78

Увяз он, несомненно, потому,Что с юбками имел он дела мало,И это обстоятельство емуПоспешно одеваться помешало.Но негр помог герою моему:Поправил шаль, одернул покрывало,Потом, шагов на десять отступив,Решил, что сей наряд весьма красив!

79

Еще одно возникло затрудненье —Что волосы Жуана не длинны;Но негр ему принес в одно мгновеньеНа выбор косы разной толщины,Затем ему велел для соблюденьяАнсамбля расчесать их, как должныТо делать девы, ниткою жемчужнойИх перевить и умастить, как нужно.

80

И, облаченный в женственный наряд,При помощи подстрижки и подкраскиОн стал почти что девушкой на взгляд.«Да это превращенье словно в сказке! —Вскричал Баба, — Отличный маскарад!Теперь я проведу вас без опаски!»В ладони он ударил, и пришлиЧетыре негра как из-под земли.

81

«Отныне, сэр, извольте удалиться;Поужинать вам слуги подадут,А эта христианская девицаПоследует за мною. Как, и тутУпрямство? Сэр, чего она боится?Не на съеденье львам ее ведут;Мы во дворце, где правоверных окоПровидит кущи райские пророка!

82

Они тебе не станут делать зла!..»Жуан ответил: «Радуюсь за них!Моя рука довольно тяжела,Хотя на вид, быть может, я и тих.Куда бы нас игра ни завела,Я не боюсь обидчиков моих,А тех, кто оскорбит мое обличье,Я научу и чести и приличью!»

83

«Молчи, тупица! — негр ему сказал. —Иди за мной скорее, бога ради!»С улыбкой англичанин созерцалКрасавицу в причудливом наряде.«Счастливый путь! Я, кажется, попалВ магический дворец к Шехеразаде.Сей черный повелитель тайных силНас в девушку и турка обратил!»

84

«Как следует покушать вам желаю, —Сказал Жуан, — и весело пожить!»«Мне жаль, — британец молвил, — не скрываю,Вас потерять из виду. Может быть,Мы встретимся! Прощайте, дорогая;Желаю вам невинность сохранить!»«Ну, ну, — баском ответила красавица, —Со мною сам султан — и тот не справится!»

85

Итак, они расстались. Мой геройПошел за негром. Эхо трепеталоНа мраморных полах в тиши ночной,На темных сводах золото блистало;И вот вдали причудливой стенойВозникла тень гигантского портала,И фимиама сладостный туманПовеял им навстречу, как дурман.

86

Литые двери бронзы золоченойЯвляли взору множество картин:Там разгорался бой ожесточенныйМеж конниками яростных дружин,Там преклонял колена побежденный,Как в дни, когда великий Константин[267],К себе пересадивший славу Рима,Еще держал бразды неоспоримо.

87

Могучее величье пирамидНапоминали взору двери эти,А по бокам — ужасные на вид,Уродливей всего, что есть на свете, —Два карлика сидели. Как гранит,Над ними двери высились. Заметьте,Величье выражается во всем —В гвоздях и петлях; гвоздь вопроса в том![268]

88

Лишь только подойдя вплотную, выИспуганно отшатывались. Боже!Какие губы мертвой синевы!Какой оттенок черно-серой кожи!Какая форма страшной головы!Какие злые, мерзостные рожи!Чудовища чудовищной цены;Они владыке каждому нужны!

89

Они еще к тому же были немы,Но совершали грозные дела:Хранить и отворять врата гаремаИх страшная обязанность была.Они же разрешали все проблемыИскорененья дерзостного зла —В их длинных пальцах быстрая веревкаВиновных успокаивала ловко.

90

Им евнух подал знак без лишних слов,И дверь тяжелую они открыли,Но иглы их безжалостных зрачковИ негра и Жуана просверлили,И хоть герой наш был из смельчаков,Но чувства в нем от ужаса застыли,Когда холодный, скользкий, злобный взглядВ него впивался, как змеиный яд.

91

Баба его успел предостеречь:«Сдержи себя, своей же пользы ради.Иди за мной, не расправляя плеч,И не держись, как будто на параде.Остерегайся взоры их привлечь;Умей держаться в девичьем наряде —Иди ленивее, гляди нежней,А главное — веди себя скромней!

92

Глаза у них опаснее, чем шило;Не приведи их боже твой нарядНасквозь увидеть; никакие силыТебя — да и меня! — не защитят!Босфор весьма надежная могила,И до рассвета нас с тобой казнят —Зашьют в мешок, и, с волнами не споря,Отправимся мы в Мраморное море!»[269]

93

Жуана эти бодрые словаСмирили — и покорно, в самом деле,Вошел он в зал, где у него едваОт роскоши глаза не заболели:Разбросанные всюду как трава,Несметные сокровища блестелиВ таком обилье пышной пестроты,Что затмевали сказки и мечты!

94

Богатства блеск и вкуса недостатокОбычны для Востока, но — увы! —Я западных дворцов видал с десяток,И все они, признаться, таковы!На всем какой-то фальши отпечаток:Картины плохи, статуи мертвы,Но грубую дешевую работуОбильно искупает позолота.

95

В подушках утопая, как в цветах,Под пологом раскинувшись лениво,С улыбкой самовластья на устахЛежала дама. Евнух торопливо,Не поднимая глаз, повергся в прахИ потянул Жуана; терпеливоЕму повиновался мой герой,Забавной озадаченный игрой.

96

Красавица с подушек поднялась,Как из пушистой пены Афродита.Перед огнем ее пафосских глаз[270]Тускнели и сапфир и хризолиты.Поцеловав руки ее атласИ край ее одежды, деловитоЕй что-то евнух на ухо сказалИ жестом на Жуана указал.

97

Ее движений, голоса и стана,Подобных совершенству божества,Подробно я описывать не стану —Бессильны тут сравненья и слова;Притом у вас из зависти к султануМогла бы закружиться голова,Когда бы описанье вышло живо…А посему молчу красноречиво!

98

Ей было лет, пожалуй, двадцать семь:Преклонный возраст для ее народа!Но есть краса, которую совсемНе искажают годы и природа.Мария Стюарт[271], как известно всем,Блистала красотой такого рода,Нинон Ланкло[272] уже седой была,А подурнеть до смерти не смогла!

99

Девицы в одинаковых нарядах(Так евнух нарядил и Дон-Жуана)Ловили волю царственного взгляда,Как нимфы, окружавшие Диану.(Сие сравненье углублять не надо,И я его отстаивать не стану.)Как я уже сказал, Гюльбея, встав,Им знак дала, на двери указав.

100

Прелестный рой покорно удалился.Жуан стоял, дыханье затая,И приключенью странному дивился.В какие-то волшебные края,Ему казалось, он переселился,Где чудеса реальны… (Лично яНикак не вижу смысла в скромном дареИзвестного нам всем «nil admirari»[273].)

101

«Не удивляться ничему на свете —Наука благоденствия для всех!»[274](Увы, я знаю, Мерри[275], речи эти;А в текстах Крича[276] сомневаться грех.)Гораций эту истину отметил,А Поп — пересказал ее для всех.Но если б удивляться мы не стали,Ни Попа б мы, ни древних не читали.

102

Баба велел Жуану не зевать,Приблизиться, и преклонить колено,И ножку госпожи поцеловать;Но гордый мой герой вскипел мгновенно,Ужасно заупрямился опятьИ негру заявил весьма надменно:«Я туфель не целую никому —Пожалуй, только папе одному[277]!»

103

Баба сказал: «Напрасно я учуТебя добру — с тобою сладу нету!Послушай! Я с тобою не шучу!»«Да я самой невесте МагометаПоцеловать туфли не захочу!»(Пойми, читатель, силу этикета:Король и мещанин, мудрец и плутЕго законы знают и блюдут!)

104

Он, как Атлант[278], был тверд и несгибаем,Не слушая потока гневных слов;В его груди бурлила, закипая,Кастильских предков пламенная кровь,И, гордо честь отцов оберегая,Он жизнью был пожертвовать готов.«Ну, — молвил негр, — с тобою просто мука!Не хочешь ногу — поцелуй хоть руку!»

105

На этот благородный компромиссЖуан уже не мог не согласиться.Любые дипломаты бы сдались,Признав, что дольше спорить не годится.Итак, мой несговорчивый ПарисРешил совету негра подчиниться, —Тем более что признавал он самОбычай ручки целовать у дам!

106

Он подошел к руке ее атласнойИ неохотно губы приложилК душистой коже, тонкой и прекрасной.Он был сердит, рассеян и уныл —И потому тревоги сладострастнойОт этого ничуть не ощутил,Хотя такой руки прикосновеньеВсе прошлые стирает увлеченья.

107

Красавица взглянула на негоИ удалиться евнуху велелаНебрежным жестом в сторону его.Баба Жуану, как бы между делом,Успел шепнуть: «Не бойся ничего!» —И вышел бодро, весело и смело,Как будто он во славу высших силБлагое дело честно совершил!

108

Едва Баба исчез — преобразилосьЕе доселе гордое чело:Оно тревогой страсти озарилосьИ трепетным румянцем расцвело.Так в небе — только солнце закатилось —Заря сияет пышно и светло.В ней спорили в немом соревнованьеПолутомленье, полуприказанье.

109

В ней было все, чем страшен слабый пол,Все дьявольские чары сатаны,С какими он однажды подошелСмутить покой Адамовой жены.Никто бы в ней изъяна не нашел:В ней был и солнца блеск, и свет луны,Ей только кротости недоставало —Она и полюбив повелевала.

110

Властительно в ней выражалась власть:Она как будто сковывала цепью;Как иго вы испытывали страсть,Взирая на ее великолепье.Конечно, плоть всегда готова пастьВо прах, но, как орел над вольной степью,Душа у нас свободна и гордаИ не приемлет плена никогда.

111

В ее улыбке нежной и надменной,В самом ее привете был приказ,И своеволье ножки совершеннойСтупало не случайно и не разПо шеям и сердцам толпы плененной.За поясом ее, смущая глаз,Блистал кинжал, что подобает сануИзбранницы великого султана.

112

«Внемли и повинуйся!» — вот закон,Который бессловесные творенья,Покорно окружающие трон,Усвоили от самого рожденья:Ее капризам не было препон,И не было узды ее «хотенью».А будь она крещеной — спору нет,Она б и больше натворила бед!

113

Когда чего-нибудь хотелось ей, —Желаемое сразу приносили,За исполнение всех ее затейЛюбые суммы золотом платили.Но даже деспотичностью своейОна была мила; ее любилиИ женщины и всё прощали ей —Все, кроме красоты, сказать точней.

114

Жуан — ее последняя причуда —Замечен ею из окна; тотчасИскать его по городу повсюду,Купить его немедля — был приказ.Баба его нашел (скрывать не буду —Он потакал красавице не раз)И, действуя по тщательному плану,Переодел рабынею Жуана.

115

Но как она, султанова жена,Решилась на такое приключенье?Почем я знаю! Не моя вина,Что не имеют жены уваженьяК мужьям венчанным; всем одна цена!Обманывают всех без исключеньяСупругов — и монархов и князьков:Уж такова традиция веков.

116

Но ближе к теме! Видя по всему,Что дело приближается к развязке,Она в лицо герою моемуВзглянула без особенной опаски.Он был «приобретен», а посемуОна его спросила — не без ласки,Но несколько надменно, может быть:«Умеешь ли ты, юноша, любить?»

117

В другое время моего ЖуанаТакой вопрос легко б воспламенил,Но в нем была свежа живая рана:Свою Гайдэ еще он не забыл,И сей вопрос любимицы султанаВ нем только боль утраты разбудил;И он залился горькими слезами,Что очень глупо, согласитесь сами.

118

Гюльбея удивилась — не слезам:Их женщины охотно проливают,Но юноши прекрасного глазамИх влажный блеск никак не подобает!Лишь тот, кто пытку слез изведал сам,Тот знает — слезы женщин быстро тают,А наши, как расплавленный свинец,Впиваются в расщелины сердец!

119

Она б его утешить постаралась,Но не могла понять, с чего начать.Ведь ей ни разу в жизни не случалосьСебе подобных в горе утешать!К ней горе никогда не приближалось,И очень трудно было ей понять,Что кто-нибудь, глаза ее встречая,Способен плакать, их не замечая.

120

Но женщины природа такова,Что зрелище смятенья и страданьяДиктует ей участия словаВ любой стране, при всяком восиитанье.В ней жалость изначальная жива,Она — самаритянка[279] по призванью.Глаза Гюльбеи, бог весть отчего,Слезой блеснули, глядя на него.

121

Но слезы, как и все на этом свете,Иссякли, — а Жуан не мог забыть,Что он еще султанше не ответил,Умеет ли он подлинно любить.Она была красива, он заметил;Но он не мог досаду подавить:Он был пред этой женщиной надменнойВ смешном наряде — и к тому же пленный!

122

Гюльбея озадачена была(Впервые, может быть, за двадцать лет!);Она сама ведь всем пренебреглаИ дерзостно нарушила запрет,Когда герою нашему далаСтоль милый и приятный tête-à-tête[280].Меж тем уже минут минуло двадцать,А он не помышлял повиноваться.

123

О джентльмены! Я хотел сказать,Что в случаях подобных промедленьеПод солнцем юга принято считатьЗа самое плохое поведенье.Красавицу заставить ожидать —Да это даже хуже преступленья;Здесь несколько мгновений, может быть,Способны репутацию сгубить.

124

Жуан был смел и мог бы быть смелее,Но старая любовь проснулась в нем.Напрасно благородная ГюльбеяС ним говорила властно, как с рабом, —Невежливо он обошелся с нею,А все-таки, признаться, поделом!Красавица краснела и бледнелаИ на него внимательно глядела.

125

Она Жуана за руку взялаС улыбкой благосклонной и усталой,Но искра гнева взор ее зажгла:Любви его лицо не выражало.Она вздохнула, встала, отошлаИ наконец — последнее, пожалуй,Чем можно гордой женщине рискнуть, —Жуану просто бросилась на грудь.

126

Опасный миг! Но гордость, боль и гореКак сталь его хранили: он вздохнулИ с царственной надменностью во взореБожественные руки разомкнул.В ее глаза, лазурные как море,Он холодно и пристально взглянул.«Красавица! — воскликнул он. — В неволеНе брачутся орлы, — а я тем боле!

127

Спросила ты — умею ль я любить?Умею, но, прости меня, — другую!Мне стыдно платье женское носить!Под крышею твоей едва дышу я!Любовь — удел свободных! ПодчинитьСултанской власти чувство не могу я!Сгибаются колени, взоры льстят,И руки служат, — но сердца молчат».

128

Для европейца это очень ясно,Она ж привыкла искренне считать,Что прихоти владыки все подвластно,Что даже эта прихоть — благодать!Рабы невозмутимы и безгласны,Не могут и не смеют возражать —Вот бытия простое пониманьеВ наивном императорском сознанье.

129

К тому ж (как я успел упомянуть)Она была красива несомненно,Ей стоило на смертного взглянуть —И он терял свободу совершенно.Итак, двойное право посягнутьНа полное господство над вселеннойДавали ей и красота и сан;И вдруг — не покорился Дон-Жуан!

130

Скажите вы, которые хранилиВ невинности свои младые лета,Как вас напрасно вдовушки ловилиИ как вас ненавидели за это.Припомните досаду их усилий,Стесненную кольчугой этикета, —Тогда поймете вы всего вернейУжасный гнев красавицы моей.

131

Трагедию мы знаем не одну,Поэты их изображали щедро.Припомните Пентефрия жену,И леди Буби, и царицу Федру[281]:Похожи на морскую глубинуИх гневных душ бушующие недра —И это вам поможет, может быть,Моей Гюльбеи лик вообразить!

132

Прекрасный гнев тигрицы разъяреннойИ львицы, у которой взяли львят, —Сравню ли с гневом женщины влюбленной,Когда ее утешить не хотят!И это гнев, по-моему, законный:Не все ль равно — что потерять ребят,Что потерять желанное мгновенье,Когда возможно их возникновенье.

133

Любовь к потомству всех страстей сильней,Извечный сей инстинкт непобедим;Тигрица, утка, заяц, воробейНе подпускают к отпрыскам своим.Мы сами за вознею малышейТо с гордостью, то с нежностью следим.Коль результат могуч, всесилен даже, —То мощь первопричины какова же?

134

Не пламенем зажглись глаза Гюльбеи:Они горели пламенем всегда —Ее румянец сделался живее,А ласковость исчезла без следа.Впервые в жизни совладала с неюУпрямой воли дерзкая узда!А взнузданная женщина — о боже! —На что она способна и похожа!

135

Одно мгновенье гнев ее пылал(Не то она погибла бы от жара!),Так ад перед поэтом возникалВ жестокой буре дымного пожара;Так разбивались у могучих скалПрибоя озверелые удары!В ней было все — движенья и глаза —Как бурная, мятежная гроза!

136

Да что гроза! Свирепый ураган,Сметающий убогие преграды,Неистово ревущий океан,Стремительная сила водопада,Песчаный смерч, пронзительный буран —Вот гнев ее! Она была бы радаВесь этот непокорный гадкий мир«Убить, убить, убить!»[282] — как старый Лир!

137

Но эта буря, как любые грозы,Промчалась, и за нею, как всегда,Явился ливень — яростные слезы,Плотину прососавшая вода!Ей сердце жгли бессильные угрозыРаскаянья, досады и стыда;Но людям в столь высоком положеньеПорой небесполезно униженье.

138

Оно их учит — пусть любой ценой, —Что люди все в известной мере братья,И что из глины сделано однойВсе — и горшки и вазы — без изъятья,Что от страданий в жизни сей земнойНе защищает никакое платье, —И это все способно, может быть,В них наконец раздумье заронить.

139

Она Жуана думала лишитьСначала головы, потом — вниманья,Потом его хотела пристыдить,Потом — его склонить на состраданье,Хотела негра-евнуха избить,Хотела заколоться в назиданье, —А разрешилась эта тьма угроз,Как водится, ручьями горьких слез.

140

Как я уже сказал, она хотелаНемедля заколоться, но кинжалБыл тут же, под рукой — и злому делуТакой «удобный случай» помешал!Жуана заколоть она жалела —Он сердце ей по-прежнему смущал;Притом она отлично понимала,Что этим ничего не достигала.

141

Жуан смутился; он уж был готовК жестокой пытке колеса и дыбы,Ему уж представлялся дым костров,И когти льва, и зубы хищной рыбы;Ни плаха, ни смола, ни пасти псовСломить его упорство не могли бы:Он умер бы — и больше ничего;Но просто слезы — тронули его.

142

Как смелость Боба Эйкра в страшный час,Жуана целомудрие мелело:[283]Он упрекал себя за свой отказИ думал, как поправить это дело, —Так мучится раскаяньем не разОтшельника мятущееся тело,Так милая вдова во цвете летКлянет напрасной верности обет.

143

Он лепетать уж начал объясненья,Смущенно повторяя наугадВсе лучшие признанья и сравненья,Которые поэты нам твердят.(Так Каслрей в минуты вдохновеньяКрасноречиво врет — и все молчат!)Жуан уж был не прочь и от объятий,Но тут вошел Баба — весьма некстати!

144

«Подруга солнца и сестра луны! —Сказал он. — Повелительница света!Твоим очам миры подчинены,Твоя улыбка радует планеты!Как первый луч живительной весны,Тебе я возвещаю час рассвета!Внемли, и возликуй, и будь горда:За мною Солнце следует сюда».

145

«Ах, боже мой! — воскликнула Гюльбея, —Оно могло бы утром заглянуть!Ко мне, комета старая! СкорееВели звездам составить Млечный ПутьДа прикажи держаться поскромнее!Ты, христианка, спрячься как-нибудь!»Но тут ее слова прервали клики:«Султан идет! Султан идет великий!»

146

Сперва явился дев прелестный рой,Затем султана евнухи цветные;Как на параде, замыкали стройИх пышные кафтаны расписные.Он обставлял торжественно поройТакие посещения ночные:Гордился он четвертою женойИ угождать старался ей одной.

147

Он был мужчина видный и суровый:Чалма до носа, борода до глаз;Он ловко спасся из тюрьмы дворцовойИ брата удавил в удобный час.Он был монарх не слитком образцовый,Но плоховаты все они у нас:Один лишь Солиман[284] — могучий воин —Быть славой рода своего достоин.

148

Ходил он честно, как велел алла,В мечеть молиться в дни богослуженья,Визирю он доверил все дела,Не проявляя к ним большого рвенья,А жизнь его домашняя теклаЛегко: он управлял без затрудненьяЧетверкой жен и нежных дев толпой,Как наш король — супругою одной.

149

И если даже что-нибудь бывало —Никто узнать подробности не мог;Невозмутимо море принималоТаинственно завязанный мешок!Общественное мнение молчало:Ни толков, ни догадок, ни тревогВ нем возбудить газеты не могли бы;Мораль цвела — и… процветали рыбы.

150

Он видел лично, что кругла луна,И убедился, что земля — квадратна,Поскольку всюду плоская она(Что каждому мыслителю понятно!).Его весьма обширная странаЕму была покорна, вероятно.Лишь изредка гяуры и пашиТревожили покой его души!

151

Когда же распря грозно разгоралась,Всех дипломатов — даже и пашей —Сажали в башни; подразумевалось,Что эта свора, не нося мечей,Науськиваньем грязным занималасьИ ложью про врагов и про друзейДепеши начиняла — очень тонкой, —Нимало не рискуя бороденкой.

152

Имел он сорок восемь сыновей,А дочек — пять десятков; их держали,Конечно, взаперти (оно верней!)И в шелковые платья наряжали,Пока от состоятельных пашейС подарками послы не приезжали,Которым разрешалось увезтиНевесту лет шести иль девяти!

153

И сыновей держали под замкомПо правилам восточного закона:Кому придется царствовать — о томНе знали и сановные персоны.Любой, считалось, в случае любомДостоин петли и достоин трона,А потому, в надежде на успех,По-княжески воспитывали всех.

154

Султан свою четвертую женуПорадовал улыбкою привета.Она, желая скрыть свою вину,Была нежна, как солнечное лето.(Историю я знаю не одну,Когда искусство женственное этоСупругов оставляло в дуракахС оленьим украшеньем на висках!)

155

Глаза султана, черные, как сливы,Взглянули очень пристально вокругИ выбрали весьма красноречивоЖуана из числа его подруг.«Твоя рабыня новая красива! —Его величество сказало вдругВстревоженной Гюльбее. — Но напрасноДочь племени гяуров так прекрасна!»

156

Все взоры обратились на него,Вернее — на прекрасную девицу.Товарки удивлялись: отчегоВладыке ею вздумалось прельститься?!Из их толпы еще ни для когоНе снизошли уста его открыться!Но обсуждать подробно сей предметИм помешали страх и этикет.

157

Я признаю — бесспорно, турки правы:В гаремы жен полезно запирать.На юге слишком ветреные нравы,Чтоб женщине свободу доверять.На севере — и то они лукавы,Но там холодный климат — благодать!Снега, морозы, вьюги завываньяПрепятствуют порока процветанью.

158

[285]