Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Путешествие в Реймс началось хорошо. Шарль Нодье и Виктор. Гюго совместно с двумя приятелями наняли за сто франков в день нечто вроде большого фиакра, так как нечего было и мечтать о билетах на дилижанс. Дорогу, подчищенную скребками, посыпанную песком, как парковая аллея, запрудили экипажи; гостиницы и постоялые дворы были переполнены. Всюду, где делали остановку, Гюго бежал осматривать исторические памятники, а Нодье устремлялся к букинистам. В Реймсе пришлось ночевать вчетвером в одной комнате, но Шарль Нодье так интересно рассказывал там о готических соборах, он был превосходный попутчик и настоящий эрудит. Гюго любил готику, "поистине порождение природы. Беспредельное, как сама природа, в вели" ком и в малом. Микроскопическое и гигантское...". Шатобриан посвятил его в тайны готики, Нодье, замечательный знаток старины, научил его населять памятники прошлого священными тенями их основателей и оживлять воспоминаниями о событиях, свидетелями которых были крепости, замки, монастыри. "В этой Шампани все дышит сказками... Реймс - да ведь это царство химер..." Нодье рассказывал сказки и пробуждал химеры. На улицах Реймса теснились любопытные, желавшие посмотреть, как проедет Карл X; Гюго говорил Шарлю Нодье: "Пойдем лучше полюбуемся на его величество кафедральный собор". Нодье смеялся: "В вас вселился бес Стрельчатый". - "А в вас - бес Эльзевира", - ответил Гюго.

И Нодье и Гюго, оба в парадных фраках и со шпагой на боку, присутствовали на коронации среди сонма толстых мужчин и женщин, увешанных драгоценностями. "Вся церковь сверкала при свете майского дня. Блистали золотые ризы архиепископа, на алтаре дробились солнечные лучи..." Во время церемонии некто Эмонен, представитель департамента Ду, подарил Шарлю Нодье книгу, которую держал в руках. "Только что купил ее за шесть су", - сказал он. То был томик разрозненного издания Шекспира на английском языке. Вечером Нодье переводил оттуда с листа драму "Король Иоанн". Для Гюго она была откровением. "Право, это великое произведение!" - воскликнул он. Ламенне еще в 1823 году советовал ему "пройти курс лечения Шекспиром", но Гюго не пожелал читать его в отвратительном переводе Летурнера. Затем Виктор Гюго, также с листа, перевел Шарлю Нодье испанское "Романсеро", купленное дорогой у какого-то букиниста. Та ночь в Реймсе, когда Виктор Гюго в номере гостиницы открыл Вильяма Шекспира, также была коронацией венчанием на царство великого поэта.

Шатобриан тоже приехал в Реймс; Гюго поспешил засвидетельствовать ему свое почтение и застал его в ярости: "Я мыслил коронацию совсем иначе. Голые стены церкви, король на коне, две раскрытые книги: Хартия и Евангелие, - религия, сочетающаяся со свободой". По-видимому, у виконта де Шатобриана было больше чувства театральности, чем почтения перед ритуалом. Гюго пошел проводить великого человека, посадить его в экипаж и оказался единственным провожающим: у свергнутых министров не бывает свиты почитателей. Даже Виктора Гюго хотелось поскорее освободиться, чтобы ехать в Блуа. Его тревожили письма Адели. Она жаловалась на холодность, которую после отъезда Виктора выказывала ей генеральша: "С грустью узнала я некоторые вещи, доказывающие, что госпожа Гюго с трудом переносит наше присутствие и сетует на него... Непременно напиши, что из-за непредвиденных дел тебе необходимо вернуться в Париж..." Она умоляла Виктора поскорее приехать за ней: "Через два дня после этого мы бы отправились домой, я заказала бы места в почтовой карете, здесь мы придумали бы какой-нибудь предлог..." А Гюго надеялся погостить у отца полтора месяца. Следующее письмо было еще более настойчивым: положение стало невыносимым. Виктор Гюго, глубоко огорченный, советовал жене быть спокойнее: "Успокойся. Мы все уладим. Твой Виктор, твой муж, твой покровитель, скоро вернется, и чего же тебе тогда будет недоставать?.." Но Адель не могла выдержать и уехала одна с Дидиной и с няней в Париж, где ее встретила мать.

В оправдание своего поспешного отъезда она ссылалась на то, что Виктору нужно срочно написать "Оду на коронацию". Действительно, он сочинил эту оду еще "в тени собора". "Стихи на случай", помпезные, какими и полагалось им быть:

Сиянье алтаря, великолепье трона,

Склоненные пред ним священные знамена

С тугими складками серебряной парчи,

На арках золотых гирлянды белых лилий,

Все это бликами цветными озарили

Узором витражей смягченные лучи...

[Виктор Гюго, "Коронация Карла Х" ("Оды и баллады")]

Почтительная и торжественная "Ода" понравилась в высоких сферах; Состен де Ларошфуко послал Виктору Гюго две тысячи франков в возмещение путевых издержек; Карл Х дал аудиенцию поэту, который лично преподнес ему свои стихи и был вознагражден "самым деликатным образом": король дал его отцу чин генерал-лейтенанта. Он приказал также, чтобы "Ода" была отпечатана со всей типографской роскошью на печатных станках Королевской типографии", и, кроме того, король сделал супругам Гюго хозяйственный подарок - столовый сервиз севрского фарфора с тонким узором в виде золотой сеточки. Подарок пышный и полезный.

Ламартин пригласил Гюго и Нодье навестить его в Сен-Пуане. "Мы поедем, - сказал Нодье, - да еще возьмем с собой жен, и все это ничего не будет нам стоить". - "Каким образом?" - "Мы доберемся до самых Альп; мы расскажем о нашем путешествии. И какой-нибудь издатель оплатит его". В самом деле, издатель Юрбен Канель заказал этим туристам "Поэтическое и живописное путешествие на Монблан и в долину Шамоникс". Нодье должен был представить прозаический текст и получить за него две тысячи двести пятьдесят франков, а Гюго - две тысячи двести пятьдесят франков "за четыре плохеньких оды, - писал он отцу. - Оплата недурная...".

Взяли в путешествие даже Дидину. Гюго в костюме из серого тика резво бегал по косогорам и походил на школьника, приехавшего на каникулы. Нодье" был великолепный рассказчик; его невозмутимый вид и медлительная манера говорить были очень забавным контрастом с живостью его ума, - а ведь в этом как раз секрет юмора. Добродушная госпожа Нодье тоже была забавна, когда она с практическим и здравым смыслом француженки объявляла неправдоподобными фантастические рассказы своего мужа. Обстановка в Сен-Пуане оказалась не очень приятной. Дом "господина Альфонса" совсем не походил на его поэмы и разочаровал Гюго. Нет ни губчатых вершин, ни густой завесы плюща, колорит столетий на стенах дома оказался желтоватой малярной покраской. "Руины хороши для описания, а не для жилья", - прозаически пояснил Ламартин. Женат он был на англичанке, она надевала к обеду нарядный туалет, что очень смущало путешественниц. "Она выходила к столу декольтированная и вся в бантах, - писала Адель Гюго. - Наши скромные шелковые платья с высоким воротом казались весьма неуместными при таком параде..." Гюго и Ламартин уважали друг друга, но сблизиться не могли.