Отсекая лишнее (СИ) - Брюханов Данил

— Эй Юки, могу помочь с книжками! Судя по их количеству у тебя сегодня опять минимум…, — он сделал небольшую паузу, закатив глаза к потолку, будто что-то подсчитывая в уме, — 19 лекций!

Юки скромно улыбнулась и ответила:

— Привет, Кевин! Ты прекрасно знаешь, что столько их быть не может. Всего-то лишь какие-то несчастные 6 пар. Книжки сама донесу, спасибо, но ты можешь меня просто проводить.

Пока польщенный лояльностью к его персоне парень продолжал искрить не самым первосортным английским юмором, Юки быстро оглянулась на другой конец амфмтиатра. Ее взгляд конечно же пересекся с узкими и злыми бойницами глаз Вики, которая очень пристально наблюдала за их с Кевином легким смолл-током. Человек ведь никогда не отводит взгляд настолько быстро, если только до этого не смотрел пристально.

Удовлетворенная произведенным эффектом Юки едва различимо растянула губы в довольной улыбочке. Эта улыбка уже предназначалась непосредственно Виктории, ведь японка знала, что Кевин ей нравится. Кстати, самой Юки, Кевин нравился не то, чтобы очень. Так, разве что книжки поносить.

Следующим предметом была нелюбимая Тагавой экономика предприятий. Однако предмет это следовало любить, ценить и уважать, ведь он был для неё одним из профильных. Не то, чтобы Юки-чян не понимала его или не любила, проблема здесь была несколько глубже. Дело было в нелюбви самого преподавателя. Нелюбви к Тагаве.

Сложно сказать в чем был корень данной антипатии. Может быть в том, что дед мистера Эксли погиб во время второй мировой, был сбит японским пилотом. А может в том, что давно, еще на первом курсе, преподаватель пару раз делал Тагаве недвусмысленные намеки. Намеки те всегда разбивались о ледяную японскую учтивость, и отказ девушки всегда был на уровне искусства. Подобно клинку из многих тысяч слоев стали, он был точен, красив, быстр и неотвратим.

Однако, этих двух раз мистеру Эксли оказалось недостаточно и он, после небольшого перерыва, в один прекрасный день предпринял третью попытку. Профессор в этот раз решил не ограничиваться словами. Он попросил Юки остаться после занятий, и когда все ушли, а последний студент закрыл за собой дверь, Эксли встал очень близко, обдавая девушку сильным запахом недешевых, но мерзких духов и зашептал что-то несуразное на ухо. Тогда она деликатно, но уверенно убрала его руки от своей талии и сделала пару шагов назад, после чего спокойно посмотрела преподавателю в глаза и сказала:

— Господин Эксли, это уже третий раз. Я по-прежнему ничего не скажу декану, но знайте, моя семья не так далеко, как вы думаете. А еще, вы мне очень не нравитесь.

После этих слов, красный от стыда и растерянности, горе-кавалер пробормотал какие-то извинения, отошел от двери и позволил Юки уйти. Инцидент, казалось, был исчерпан, и Эксли больше не смел заговаривать с Тагавой не по теме. Однако, их отношения безнадежно испортились. После этого случая японке стали доставаться самые сложные варианты тестов, она сделалась «любимицей» и первой кандидаткой для каверзных вопросов практически на всех занятиях, а вопросы на экзаменах… Об этом не хотелось и вспоминать. Такое предвзятое отношение к иностранке рано или поздно стало очевидно абсолютно для всего потока.

Несмотря на такую явную дискриминацию, Юки стойко и с достоинством настоящей дочери самурая переносила все тяготы постижения экономики предприятий. Ни разу она так никому и не пожаловалась. Ни старосте, ни декану, ни, понятное дело семье. Только японец сможет понять, какой это был бы позор для девушки.

Вот и на сегодняшнем семинаре, она вышла к доске, с честью решила не самую простую задачу и отбилась от всех дьявольских вопросов мистера Эксли.

Когда, после занятия группа покидали аудиторию, профессор в четвертый раз подошел к Юки и тихонько, на ушко попросил ее остаться. Сохранить лицо и не поддаться нахлынувшим эмоциям стоило студентке огромных усилий. Она-то думала, что в последний раз четко и ясно выразила свою позицию по поводу этих неуместных ухаживаний.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

После того как последний человек вышел из аудитории, мистер Эксли подошел к двери и не спеша закрыл ее. Юки в это время пересекла класс и облокотилась о подоконник — это было самое далекое от двери место в пределах кабинета. Скрестив руки на груди, она стала с беспокойством дожидаться чего же такого на этот раз понабилось от нее похотливому учителю. Разумеется, не один мускул не дрогнул на смуглом лице, и никто в мире, за исключением, возможно, лишь только Мидори — старенькой служанки в их доме, не смог бы понять, как сильно сейчас волновалась девушка.

Волнение было не напрасным. Эксли, вопреки прогнозам Тагавы, не стал в четвертый раз добиваться взаимности. Вместо этого он молча прошел в комнатку за основным залом аудитории и вернулся оттуда с распечатанным листом А4. Текст на листе был оформлен в виде делового письма. Он подошел к Юки и ни говоря ни слова протянул ей этот листок. Девушка взяла письмо в руки и бегло пробежала глазами по тексту.

В письме было написано буквально следующее:

«Господин Эксли. До меня дошла информация, о ваших действиях, дискриминирующих мою дочь. Кроме этого, ходят слухи и о домогательствах сексуального характера! Но я надеюсь это лишь слухи.

Так или иначе, мистер Эксли, это мое первое и последнее вам предупреждение. Если до моих ушей или глаз еще хотя бы один раз дойдет информация подобного рода, вы очень сильно об этом пожалеете.

Кенши Тагава».

Юки стояла в ступоре, словно пораженная молнией. Она больше не могла сохранять самообладание и трясущимися руками, не поднимая глаз от стыда, вернула письмо назад. Где-то в самой глубине души, девушке было тепло и гордо от того, какая мощная сила готова защищать ее несмотря на разделяющие их расстояния. Однако это чувство было быстро вытеснено решительным протестом интуиции. Что-то внутри очень четко подсказывало ей, что письмо набрано не ее отцом и даже не его секретарем. Одновременно с этим убеждением, все ее существо съедал жгучий стыд от того, что теперь она может прослыть ябедой и папенькиной дочкой. Еще одной инфантильной, пустоголовой и бесхребетной маленькой богачкой, которая бежит плакаться папочке при малейшей трудности. Самым обидным было то, насколько несправедливым все это являлось. Ведь даже в самых острых и трудных ситуациях, она миллион раз подумала бы, прежде чем обращаться за помощью к семье. Перед тем, как приехать учиться сюда, она пообещала себе это. А тут такое!

Чем дольше Юки вглядывалась в белый листок, тем отчетливей понимала, что это подстава. Да, весьма реалистичная, но все же, несомненно, чья-то злая интрижка…

Самое главное, что сразу бросилось в глаза — это печать Тагавы и факсимиле лично ее отца. Получить эти две сигнатуры было делом непростым. Вот только отец, если отправлял письмо от своего имени всегда ставил реальную синюю печать и расписывался своей рукой, и на копии это было бы заметно. Очевидно, тот, кто состряпал это письмо знать таких подробностей не мог. Но все равно, за попытку, Юки воздала неведомому хейтеру должное. Так или иначе, решить этот ребус сейчас не позволяли хаотично разбросанные по голове мысли вперемешку с яростью.

Тем временем, из ступора Юки вывел тихий голос Эксли:

— Мисс Тагава, это все, что я хотел вам показать. Приношу свои извинения, если чем-то обидел. Однако же, я думал, вы для начала хотя бы потрудитесь сказать мне об этом лично. Ведь тот инцидент исчерпан, как мне казалось… Выходит, я был неправ. Еще раз приношу свои извинения. Вы можете быть свободны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Юки, не в силах вымолвить ни слова, лишь мотнула в ответ головой и спешно покинула аудиторию.

До конца учебного дня оставалось еще 4 занятия, но Тагава могла присутствовать на них лишь своей телесной оболочкой. Мысли ее были далеко. Они блуждали где-то между поиском виновных в этом глупом спектакле, попытками ухватить хоть малейший смысл в подлом ударе по ее репутации и рисованием картин незавидного будущего, после того, ка Эксли расскажет об этом письме, если, конечно, решит рассказать. Она ни за что на свете не хотела себе имиджа папенькиной дочки, пусть всего лишь и на год, что оставался ей до получения диплома. Она была уверена, что вполне способна достичь чего-то в этой жизни сама.