Рыцарь - Юрий Корчевский

– Крыша…

– При чём тут крыша?

– У нас говорят: «Крыша поехала». А в каком году это случилось?

– Девятнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Дату я точно запомнил.

– Выходит, ты против СССР воевал? Против русских?

– Тише! Не воевал я, ни одного человека не убил. Дальномерщиком я служил на батарее.

– Хочешь узнать, чем всё закончилось тогда?

– Конечно!

– Вы, немцы и Гитлер, войну проиграли. Русским немного помогли американцы и англичане, но они бы и сами Германию одолели. В мае тысяча девятьсот сорок пятого года Германия капитулировала.

– Гитлера и его сатрапов осудили?

– Нет, он застрелился, предварительно отравив Еву Браун цианистым калием. Геббельс и некоторые другие нацистские бонзы тоже покончили с собой.

– Вот теперь я верю, что ты оттуда. Здесь никто о Гитлере и Геббельсе не знает и знать не может. А дальше что?

– Германию разделили на Восточную и Западную, а потом и СССР распался на несколько государств; Германия же, наоборот, вновь объединилась. Теперь она торговый партнёр России.

– С ума сойти! – Конрад взялся за края чашки и выпил остатки шулюма. Заел куском пирога.

– Анри, а может, мы оба – того? – Он покрутил пальцем у виска.

– Я, конечно, не врач. Но думаю, психи не знают одинаковых имён и фактов в своих бреднях.

Глава 8 «ТУГОРКАН»

– А теперь ты о себе поведай, – потребовал Конрад.

– Я русский, и зовут меня Алексеем. Жил значительно позже тебя, в две тысячи тринадцатом году. Как сюда, в это время попал, и сам не понял. Меня монах приютил, который в повозке крестоносцев сопровождал. Когда недалеко от неё рыцарь больной умер, я взял его одежду, оружие и грамоту о дворянстве.

– Рассказать кому – не поверят!

– А ты и не говори. Сам понимаешь, мы люди из другого времени и здесь оказались случайно. Божьим промыслом или шуткой судьбы – не знаю. Но выживать надо, потому я и в дружине у Владимира Мономаха.

– Я ведь историей никогда не интересовался, в фантастику не верил. Обычный бюргер – и вдруг такой поворот. Слушай, а может, мы оба… того… померли? Не ранило меня, просто мы с тобой оба на том свете?

– Ты полагаешь, что потусторонний мир именно таков? Я его представлял совсем другим. Райские кущи, светло, тепло, души умерших должны быть рядом – и никаких войн. А что мы видим? Половцы, кровь, боль, трофеи. Нет, мы с тобой на этом свете пока, только в другом времени, в прошлом. Однако интересно, что попали оба в одно время, хотя жили в разные годы.

– Жить можно и здесь. Мне на той войне, при Гитлере, лучше не было – здесь хоть не бомбят. По своим только скучаю. Я не женат, не успел семьёй обзавестись. Но родители-то живы были!

– После войны столько лет прошло…

– Хочешь сказать, умерли уже? Плохо, что мучились они в неведении. Если я здесь, то тела моего там, в тысяча девятьсот сорок четвёртом, не нашли. Не убит, не ранен – пропал. Командование наверняка меня в дезертиры записало.

– Могут посчитать, что тебя бомбой в клочки разорвало.

– Да? Я об этом как-то не подумал. Дезертиром быть не хочу. Я не герой, в СС не служил, но и трупом числиться не желаю.

– Успокойся. О тебе, как о миллионах других, уже забыли.

– Домой вернуться хочу – даже если на одну минуточку, хоть одним глазком посмотреть, что с домом моим стало, с родителями. Увы! – Конрад опустил голову, чувствовалось, что он переживает.

– Я и рассказать о случившемся никому не мог, ты первый.

– У меня аналогичная ситуация. Зови меня по-прежнему Анри, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Давай выпьем за возвращение.

– Давай, только не так, как вчера.

Они заказали вина. Принесли яблочное, довольно посредственное. Не наступило ещё то время, когда купцы стали возить на Русь вина фряжские да италийские.

Чокнулись кружками, выпили.

– За то, чтобы мы оба вернулись домой, – сказал Алексей.

– Только не на войну! Там страшнее было. Здесь много зависит от твоего опыта, мастерства владения мечом, товарищей твоих. А там прилетит сверху бомба или снаряд – как от них укрыться? Тут честнее, проще, если хочешь – порядочнее. Крови и здесь хватает, этого не отнять. Жёстко, порой жестоко – но честно. Иногда я чувствую, что мне нравится этот мир. Вот только бы посмотреть на своих, а лучше – весточку оставить.

С небольшим перерывом они сидели за столом до обеденного времени. О многом успели переговорить. Конрад был любопытным и расспрашивал обо всём – образе жизни, машинах, правителях.

– Сталин-то куда делся?

– Умер в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году и похоронен на Красной площади в Москве.

О том, что Сталин какое-то время лежал в Мавзолее и уже оттуда был вынесен и захоронен, Алексей благоразумно умолчал. Сейчас Конрад вызывал у него двойственное чувство. С одной стороны – боевой товарищ, единственный друг его в этом времени; с другой – он солдат вермахта, и с ним запросто мог воевать дед Алексея. Странные выкрутасы порой делает жизнь.

Они договорились периодически встречаться: ведь гонцы курсировали между Воином и Переяславом пару раз в месяц, и можно было напроситься на поручение. И ещё: держать язык за зубами, что бы ни случилось.

К вечеру Алексея вызвал воевода:

– Послание князю готово. Завтра с утра выезжай. Мономаху поклон низкий от меня передай, а на словах – жалованье бы нам, обносились.

– Всё исполню в точности.

Утром, после завтрака – гречневой каши и пшеничных лепёшек – Алексей обнял Конрада:

– Желаю удачи! Выживи, как брат прошу!

– И ты тоже! – Конрад хлопнул его по плечу и придержал лошадь за уздцы.

Алексей выехал за ворота. Застоявшаяся лошадь сама пошла рысью.

Уже отъехав порядочно, Алексей обернулся: с надвратной башни один из воинов помахал ему рукой. Из-за расстояния лица видно не было, но Алексей знал – это был Конрад. Алексей тоже взмахнул рукой.

Дорога пошла через балку, потом свернула в сторону, и городка уже не было видно.

Алексей пустил коня вскачь и так ехал пару часов, но потом лошадь притомилась, сама стала сбавлять ход и постепенно перешла на шаг. Алексей её не подгонял.

Ещё через час он и вовсе остановился и пустил её пастись на траве. Сам же присел на небольшом пригорке, лицом к Днепру. Вверх по реке поднимался под парусами маленький кораблик, и Алексей засмотрелся.

Из расслабленного состояния его вывел волчий вой. Волки – днём? Он сразу вскочил и огляделся.

Со стороны степи в его сторону на полном скаку летели верхом трое половцев – не иначе как дозор или лазутчики. Скорее всего, увидев одинокого всадника, они польстились на лёгкую добычу.

Одному против троих сражаться тяжело.

По своему обыкновению, половцы уже на ходу стали стягивать из-за плеч луки. «Ага, – понял Алексей, – решили посечь стрелами и обобрать мёртвого – стянуть кольчугу, шлем и забрать оружие».

Алексей подбежал к лошади, вскочил в седло и ударил каблуками сапог в бока. Лошадь с ходу рванула рысью, как будто почувствовав опасность. На ходу Алексей снял с задней луки щит и закинул его себе за спину – всё защита от стрел. Пыльная дорога тянулась прямо, как по нитке, никуда не сворачивая, и для стрельбы из лука – самое то. Вот только пыль из-под копыт лошади Алексея мешала взять верный прицел, и так уже две стрелы пролетели в опасной близости.

Половцы не отставали. Алексей понимал, что надеяться ему придётся только на самого себя. До Переяслава далеко, ещё часа два скачки, и помощи ждать неоткуда.

Через полчаса бешеной скачки лошадь стала похрипывать и покрылась пеной. «Долго она не вынесет, – понял Алексей, – надо останавливаться или искать другой выход». Что делать? Свернуть к реке и броситься в Днепр? Половцы плавать не умеют, но и сам он в кольчуге и шлеме плыть не сможет, утонет.

Впереди показалась небольшая рощица. Вот оно, спасение! Деревья не дадут половцам напасть одновременно.

Лошадь дотянула до рощицы, вошла под сень деревьев и встала, шатаясь. Изо рта её пузырилась пена, она тяжело поводила боками. В таком состоянии ей не проскакать даже версты.

Чем роща хороша – тем, что из лука в ней стрелять почти бесполезно. Ветки отклонят стрелу, а за толстым стволом и вовсе укрыться можно.

Алексей вытянул из-за спины щит и взял его в левую руку. В сабельном бою – что пешем, что конном, щит – наиважнейшая часть защиты. Если на воине кольчуга и шлем, всё равно можно найти уязвимые места для удара – шею, руки, ноги. Два-три ранения – даже касательных – быстро обескровят, потом только выждать время и добить.

Алексей несколько раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом.

До половцев была ещё сотня метров.

Он достал из чехла секиру – полюбил он это тяжёлое и грозное оружие. В бою удар секиры ни одна сабля не сдержит, а щит противника разобьёт в щепки в пару ударов.

Увидев, что противник их, которого они считали уже добычей, остановился, половцы взвыли. Тут же перекинули луки за плечи и повыхватывали сабли. Они так же, как и Алексей, понимали, что с луками в лесу, вернее – в рощице, воевать бесполезно.