Мистерии доктора Гора и другое… - Александр Половец

Ночь и день прошли относительно спокойно, если не считать наших неожиданных спутников — дельфинов. Честно говоря, с ними у меня связан самый большой страх, который мне довелось испытать во время путешествия. Хорошо на них смотреть в дельфинариях. Или по телевизору — там они кажутся такими забавными и дружелюбными зверюшками.

Но, когда в первую же ночь рядом с нашей лодкой вынырнул один из них, и почти сразу появилась целая стая, — нам стало жутковато. Представляете себе — каждый величиной с нашу лодку, они окружают нас плотным кольцом, резвятся, подныривают с одной стороны и тут же появляются у другого борта, всплывая с каким-то странным, почти человеческим всхлипом.

Они подпрыгивают, проносятся в нескольких сантиметрах от лопастей нашего мотора, море кипит вокруг, брызги летят нам в лица. А лодка-то резиновая! Полоснут по борту плавником — и конец нашему путешествию. Надоело им играть — уплыли. А на следующую ночь — новая стая. И все повторилось сначала. Я где-то читал до этого, что в Черном море дельфинов немного. Теперь я так не думаю…

Прошла еще одна ночь. К утру у нас кончился бензин — его хватило точно на 30 часов, как и было указано в паспорте мотора. Заглох он под утро. Мы чувствовали страшную усталость, хотелось спать. Выбросили за борт самодельный якорь — такое устройство вроде парашюта, чтобы не сносило с курса, кое-как улеглись и мгновенно уснули. Проспали часа три, проснулись. Было уже совсем светло. Огляделись и… видим — на горизонте советский теплоход, огромный лайнер: наша лодка казалась меньше, чем его труба. Был он далеко, и нас они, конечно, не заметили.

Установили мы парус и плыли под ним около двух часов. А потом ветер стих, и последующие шесть часов море оставалось совершенно безветренным. Зато пришла жара. Мой товарищ спасался от нее за бортом лодки; я же, хотя и неплохо плаваю, решил оставаться в лодке. Второй день нашего пути прошел тоже без приключений — только время от времени где-то далеко от нас возникали крошечные силуэты пароходов и почти сразу таяли за линией горизонта.

Правда, один раз в этот день монотонность нашего пути была нарушена совершенно удивительным случаем: к нам в гости пожаловала бабочка. Мы глазам своим не поверили — километров за 200 от советского берега, она летела в сторону Турции; крохотное существо с трепыхающимися на ветру миниатюрными белыми крылышками, она сделала несколько виражей над нашей лодкой и снова устремилась на юг, то набирая высоту, то резко снижаясь и почти касаясь брюшком морской глади.

А потом хорошая погода кончилась, задул сильный ветер, поднялись волны. Плыть на лодке в такую погоду — небольшое удовольствие, особенно когда стемнеет. Ночи длинные, сыро и зябко, даже если воздух остается теплым (было где-то около 20 градусов). Выспаться невозможно: чтобы понять почему, достаточно познакомиться с конструкцией нашей лодки. От носа до кормы она была длиной 3,2 метра, а по ширине — 1,4 м.

Резиновые поплавки и натянутое в передней части резиновое полотнище, прикрывающее от брызг, занимали столько места, что для жизненного пространства почти ничего не оставалось. А ведь был у нас с собой еще какой-то груз — канистра, резиновые поплавки, наполненные пресной водой (они пластичны и куда удобнее канистры), яблоки — только и оставалось места, чтобы сидеть. Какой уж тут ночью сон!

Помню, перед побегом меня долгие ночи мучала бессонница. А здесь — сидишь за рулем, глаза сами собой закрываются, спишь каких-то пару секунд, даже сниться что-то начинает, вздрагиваешь, поднимаешь голову, видишь — уже сошел с курса и плывешь куда-то не туда.

Если учесть несовершенство нашей навигационной «аппаратуры» — о ней я сейчас расскажу подробнее — нетрудно понять, чего нам стоило хотя бы приблизительно держаться взятого курса. Так вот, был у нас компас, самый примитивный, для туристов, наполненный внутри жидкостью. Используя его, было бы удобно сверять наше положение по Полярной звезде; но плыли-то мы на юг, и чтобы следить за ней, нужно было все время оглядываться назад, на север.

Днем еще можно было сверяться по часам с секундомером, которые я специально купил перед отъездом. Но вот ночью… Компас тоже мало помогал — фосфор светился совсем слабо, а фонарик бездействовал. А часами мы пользовались таким образом: 10-метровую капроновую нитку с привязанным к ней поплавком забрасывали за борт и засекали время, за которое она разматывалась — так можно было определить скорость. Но пользовался я этим устройством мало — надоедало все время забрасывать и сматывать эту нитку.

Был у нас еще один способ — из захваченной в дорогу колоды игральных карт я бросал по одной штуке с носа лодки, а мой товарищ наблюдал с кормы, когда она поровняется с ним. Зная длину лодки и время, за которое карта доплывала от носа до кормы, несложно было определить примерную скорость, с которой мы двигались. Все данные я записывал в маленький блокнотик — наш «бортовой журнал», который нам следовало уничтожить в случае, если бы мы были схвачены…

Так прошло два дня. Ничего тревожного как будто не происходило. Появлялись, правда, на небе несколько раз военные самолеты, но было это ночью, видны были только их огоньки и слышен далекий гул моторов. Олег, записывая в «бортжурнал» данные о пройденном пути, намеренно занижал их величину — конечно же, хотелось, чтобы все скорее кончилось, но и предаться излишнему оптимизму было бы опасно.

Наступила третья ночь, принесшая с собою настоящий морской шторм. Застал он беглецов уже в значительном отдалении от советских берегов. Ветер усиливался с каждой минутой. Волны играли с лодчонкой, как с перышком, она то взлетала на огромную высоту, поднятая гребнем волны, то, скрипя всеми узлами своей незамысловатой конструкции, проваливалась куда-то в бездну.

Олег:

— Происходило все совсем как в кино. С той только разницей, что были мы не зрителями, а участниками этого действа. Волны захлестывали, кружилась голова, похоже, что нас начинали доставать приступы пресловутой морской болезни. Проглотили мы по размокшей таблетке аэрона. Не знаю, помогли ли они нам. К счастью, желудки наши были пусты — я вычитал где-то, что для оказавшихся в нашем положении лучше совсем не есть и не пить, — тогда организм входит в экономичный режим расхода энергии, а при пустом желудке морская болезнь не так уж и страшна.

Пить мне почему-то в пути совсем не хотелось. Из пятидесятилитрового запаса пресной воды, что мы прихватили с собой, большая часть осталась неизрасходованной. Из еды же были у нас с собой только яблоки и витамины — на них мы и продержались весь путь. И еще была у нас с собой аптечка, главным образом, с обезболивающими лекарствами (ее потом турки отобрали), но она, слава Богу, не пригодилась…

Сейчас Олег чуть ли не с нежностью вспоминает о моторе и парусе, установленных на лодке — ни тот, ни другой не подвели. Кстати, о парусе: некоторые премудрости управления им ребятам пришлось познавать уже в море. Так, например, выяснилось, что самый благоприятный ветер не попутный, как, наверное, мы все с вами думаем, а перпендикулярный курсу лодки — в этом случае парус начинает действовать как крыло, возникает дополнительная аэродинамическая сила, увеличивающая скорость движения лодки.

В среднем, эта скорость сложилась около 4 км в час, что было вполне сопоставимо со скоростью, достигаемой с помощью мотора. Однажды ночью пришлось даже уменьшить площадь паруса, придерживая его не на всех четырех, а лишь на трех углах и освобождая один его конец: общая площадь при этом уменьшалась вдвое, и при сильном, порывистом ветре, сопровождавшем начинающийся шторм, удавалось сохранить устойчивость суденышка, не снижая его скорости.

Последние три дня и ночи пути оказались самыми тяжелыми. Ночью ребят преследовала только одна мысль — скорее бы утро, чтобы просохнуть и согреться. Но приходило утро, а за ним день — туманный и облачный. Положение усугублялось тем, что, отправляясь во вторую попытку, ребята в спешке забыли на берегу комплект надувных подушек, на которых можно было бы сидеть. А теперь приходилось сидеть на голой фанере в лужах морской воды. Уставал зад, затекала спина, но встать, распрямить поясницу было крайне опасно — менялся центр тяжести, увеличивалась «парусность», т. е. площадь, на которую воздействовал ветер, лодка могла перевернуться. Так ребята и сидели долгими часами, скрючившись и время от времени вычерпывая воду из-под фанерного настила.

К исходу третьего дня долгое соприкосновение кожи с морской водой дало себя знать по-настоящему — особенно на наружном сгибе локтей, служащих опорой при всех перемещениях по лодке. Волна накрывала путешественников с удивительной периодичностью — каждые двадцать минут. Едва впитавшаяся в одежду вода успевала согреться, едва ребята успевали отдышаться от накрывшей их волны, — накатывала новая. И чуть спустя — все повторялось сначала. И после каждой волны оставался пронизывающий тело холод.