Ведьмак - Виталий Гладкий

Зосима работал в деревне своего рода экспедитором. Раз в неделю он загружал телегу собранными односельчанами дарами лесов (сушеными грибами, ягодами, целебными травами и кореньями), а также птицей и бараниной, и вез все это добро на базар, где сдавал оптовым торговцам.

На обратном пути Зосима покупал для своих клиентов – деревенских пенсионеров – все, что они заказывали, а по приезду отдавал им остаток денег, при этом не забывая вычесть из общей суммы свою «церковную» десятину – за труды.

А труды эти были немалые. Дорога до станции вела через такие хляби, что только Зосима знал, где находится более-менее проходимый путь. Лишь зимой, когда болото замерзало, можно было ехать, не опасаясь, что провалишься вместе с телегой в тартарары.

Правда, у Машки на этот счет было просто звериное чутье. Чаще всего она выбирала дорогу сама, особенно на обратном пути, когда Зосима, разморенный стаканчиком беленькой и двумя бокалами пива, выпитыми в станционном буфете, дремал на охапке перепревшего сена, брошенного в телегу года два назад.

Стол, на котором разместилась немудреная снедь, был тот самый, реквизированный Зосимой у почтового управления. Может, не шибко богатые почтовики и забрали бы его, да не на чем было вывезти.

Теперь эта казенная почтовая принадлежность исправно служила пиршественным столом, на котором запросто можно было поместить целого быка, запеченного на вертеле.

На данный момент бык не наблюдался, но закуска была на уровне: вяленая лосятина и рыба, розоватое на срезе сало, зелень – петрушка, укроп и лук, свежие огурцы, маринованные грибы и большая сковородка жареной картошки. Венчала этот натюрморт четверть самогона двойной очистки, настоянного на целебных травах – личный рецепт Зосимы.

И он, и Кондратка уже были на хорошем подпитии. И когда только успели? Мне казалось, что я совсем недавно распрощался с Зосимой.

– Иво! – радостно вскричал Зосима, завидев меня в дверном проеме. – Как здорово… Дык, это, я тут сижу и мыслю, пойти за тобой или нет. Думал, что ты уже спишь.

– Уснешь тут… – Я невольно содрогнулся, вспомнив свою постель. – Здрасьте вам, – сказал я, обращаясь к Кондратке.

Тот степенно кивнул и продолжил жевательные упражнения. Верблюд, право слово.

– Присоединяйся, – пригласил Зосима, суетливо подсовывая мне чистую тарелку, вилку и граненый стакан.

– По какому случаю сабантуй? – спросил я на всякий случай, когда стаканы были наполнены.

– Дык, это, собрались… – ответил Зосима несколько смущенно. – Просто так. По-дружески.

– Понял. На посиделки. Ну, за дружбу! – поднял я вверх свой стакан и махнул его одним глотком.

Самогон упал в желудок как раскаленный шар. Жидкость внутри вскипела, и винные пары начали быстро распространяться по жилам, пока не дошли до головы. Она сразу же приятно опустела и отправилась путешествовать в открытый космос.

Есть мне не хотелось – перед глазами все еще ползали змеи; отвратительно, бр-р! – поэтому на закуску я жевал лишь зелень. И не очень внимательно прислушивался к Зосиме, который соловьем заливался, рассказывая Кондратке какой-то случай из своей длинной жизни.

Однако постепенно самообладание и трезвый анализ начали возвращаться на положенные им по ранжиру места. Я неожиданно понял, что Кондратка сильно пьян, а значит, есть шанс его разговорить. Ну не шпион же он, в конце концов. Это только рыцарей плаща и кинжала (да еще дипломатов) учат держать язык за зубами даже в невменяемом состоянии.

– Кондратий Иванович! – Я решил не мудрствовать лукаво, а спросить напрямик. – Скажите, если это не большой секрет, в чем заключаются ваши научные изыскания на данный момент?

Уж не знаю, что его так польстило в моих речах. Скорее всего, фраза «научные изыскания». Он вряд ли имел какую-нибудь ученую степень, а примкнуть к сонму олимпийцев от науки ему явно хотелось. Очень хотелось.

Что, в общем-то, вполне понятно. Почти любой человек стремится себя реализовать. А если эта реализация приносит ему еще и общественное признание, а значит, более высокий гражданский статус по сравнению с основной массой населения, то он счастлив вдвойне.

– Я ищу рукописи монаха Авеля, – брякнул, не задумываясь, Кондратка.

И тут же прикусил язык, поняв, что проговорился по пьяной лавочке.

Монах Авель! Слыхали мы, слыхали… Как же. Правда, давно. Кажется, это монах-провидец, который жил в девятнадцатом веке и якобы предсказал судьбу российской державы, вплоть до расстрела царя-батюшки Николая II.

Что-то я этим предсказателям мало верю. В том числе и «великому» Нострадамусу. Вот уж наклепал этот братэла всякой чуши! До сих пор разобраться не могут, что он там выдумал – человек явно был под «мухой». Поэты тоже часто этим грешат – пророчествуют и напускают туману.

Теперь многие современные умники все домысливают да фантазируют. Некоторые ловкачи даже умудряются по Нострадамусу диссертации защищать.

Все эти «научные труды» напоминают мне теологические споры средневековья, когда католические попы рвали на себе тельняшки и мочили друг друга по полной программе, пытаясь сосчитать, сколько чертей и чертенят поместится на кончике иглы. Сущий бред!

Дело, в общем, понятное: у католиков есть Нострадамус, решил в свое время Синод на тайном собрании, а мы чем хуже? Вот и придумало чье-то воспаленное воображение монаха-прозорливца Авеля.

Это не какой-то там поздний Распутин, а человек благочестивый, истинно верующий, подвижник…

– Я так понимаю, – сказал я вежливо, – господин Авель приезжал сюда на пленэр, чтобы насладиться видом окрестных болот. На Валааме таких красот, конечно, не сыскать.

– Не нужно шутить… так, – мрачно ответил Кондратка. – Это великий человек.

– Кто спорит, – согласился я охотно. – Только мне одно непонятно, что он здесь забыл? Как могли попасть какие-то его рукописи в наши палестины? А если и попали каким-то чудом (бывает; все бывает; в особенности, когда это касается истории нашей страны, которая является сплошным ребусом), то они вряд ли сохранились. Тут вам не сухие пещеры среди пустыни, а влажные леса и болота. В наших краях металл сгниет за год-два, не то, что бумага за полтора столетия Ладно, пусть даже пергамент.

– Вы не понимаете… – Кондратка начал заводиться; он даже есть перестал – Есть у меня сведения, – достоверные сведения! – что здесь он скрывался некоторое время от преследований царского режима. Именно здесь!

Для большей убедительности Кондратка ткнул пальцем в не очень чистый пол. Генеральной уборкой Зосима занимался, по моим наблюдениям, три раза в год: на Пасху, в праздник Ивана Купала (это когда пол застилают свежескошенной травой) и под Рождество.