Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи - Елизавета Дворецкая

А Торвард конунг? Где он сейчас? И догадался ли хоть кто-нибудь послать ему весть о том, что враги захватили Аскефьорд, угрожают его дому, его собственной матери? Кто же скажет ему об этом?

Где искать конунга, Аринлейв знал: путь ежегодной поездки, в которой он и сам два раза участвовал, был ему известен. Сейчас Торвард конунг должен быть далеко, возле южных рубежей Фьялленланда. Но далекая цель лучше, чем растерянная бездеятельность.

Оглядевшись, Аринлейв сообразил, где какая сторона света, оправил пояс и плащ, пригладил волосы и пошел. Спотыкаясь в темноте, он все шел и шел, зная, что ему надо на юг. До утра ему ничего не грозит, а потом он найдет какой-нибудь случай раздобыть лошадь, припасов и какое-нибудь оружие. Добраться до конунга и предупредить его – лучшее, что он сейчас может сделать.

Глава 6

Утром Сэла заметила отсутствие брата и поначалу встревожилась. Но Бран сын Ниамора тоже был удивлен и встревожен, а значит, к этому исчезновению туалы не причастны. Выходит, Аринлейв сбежал!

Туалы тоже это поняли и начало утра провели в спорах. Бран опять принялся доказывать, что неразумно продолжать поход, имея на руках добычу, скот и пленников, которым «колдовское облако» вовсе не служит препятствием к бегству. Но Ниамор не соглашался вернуться к морю: при всей его славе и доблести, на этот раз ему не везло и вся его добыча исчерпывалась тем, что захватили в усадьбе Перевал. Да разве этого достаточно для Медведя Широкого Леса! Пристало ли ему отставать даже от собственного сына! Где-то в этих черных горах еще скрывалась королева фьяллей со всем ее золотом, челядью и скотом, и Ниамор собирался непременно ее найти.

– Если уж ты так заботишься о сохранности добычи, то ты и вези ее назад! – сказал он наконец Брану. – Забирай все эти мешки, и коров забирай. А мы поищем себе скотину пожирнее.

– Тогда я заберу всех пленных. Или вы и их хотите таскать с собой?

– Глупо мы будем выглядеть, если отдадим добычу в чужие руки! – заметил Дойд. – Мало того, что мы оставили скот в тех усадьбах у двух озер и теперь не знаем, что с ним. А теперь отдать еще и пленных! Нет, Бран сын Ниамора, забирай свое, а о своем мы сами позаботимся!

Ниамор был рад спровадить сына назад к побережью, где он едва ли еще что-нибудь раздобудет. Сам Бран остался очень недоволен, но спорить с вождем не мог. Ему дали десяток воинов, пять волокуш, на которые сложили отнятое у пленников добро, и он тронулся в обратный путь. Недовольные воины древками копий подгоняли коров и овец, но больше поручить это было некому, потому что из пленных с ними ехала одна только Сэла, которую Бран сразу объявил своей собственной добычей. Ниамор, правда, намекал, что он может оставить ее со всеми прочими, чтобы не слишком обременять себя в пути, но Бран промолчал в ответ: оставлять такое сокровище в загребущих руках своего прославленного отца он не собирался. Слава Богине, он достаточно взрослый, чтобы иметь собственную долю в добыче!

Бран уехал, а вся прочая дружина с полусотней пленников, частью верхом, частью пешком, тронулась дальше, по пути обшаривая все складки местности. Сначала им не везло, но после полудня на склоне одной из гор обнаружилось какое-то движение. Издалека казалось, что крупные черные камни передвигаются по склону сами собой.

Оставив пленных пока позади, около сотни туалов двинулось к горе, и вскоре оттуда послышались радостные крики. То, что издалека казалось камнями, оказалось коровами: отличными, упитанными, крупными черными коровами с белыми рогами. У быка в носу блестело огромное золотое кольцо. И коров этих на склоне было не меньше сотни.

– Вот это добыча! – От радости туалы подбрасывали в воздух свои копья и ловко подхватывали их. – Поистине велика наша удача! Слава Богине!

– Это я, Ниамор сын Брана, привел вас к этой славной добыче! – радостно ревел вождь, звучно ударяя себя по золоченому ожерелью на груди. – Наконец-то мы нашли достойное нас! Это стадо самой их королевы! Кому еще владеть таким богатством! Она бросила его здесь, значит, она и сама недалеко! Теперь мы возьмем ее!

– Вот дураки! – изумленно шептала Хильделинд. – Ведь это коровы бергбуров! Да они их на части разорвут!

– Молчи! – Борглинда дернула ее за рукав. – И правда разорвут! А если они узнают, то не возьмут стадо, и все пропадет!

Но напрасно она боялась: не зная, что такое бергбуры, туалы и не подумали бы отказаться от добычи, даже если бы им разъяснили, что «королева фьяллей» тут ни при чем. Но все пленники молчали, и только бледность на их осунувшихся лицах выдавала, что они-то все прекрасно поняли. Еще бы не понять! Даже дети знали, что бергбуры владеют стадами черных коров, которым не нужна трава, потому что они питаются и жиреют, облизывая черные камни. Никакой другой скот не выжил бы в Черных горах, где нет никакого растительного корма. Потому-то здесь и не живет никто, кроме бергбуров. Бытовало множество рассказов, более или менее достоверных, о том, как иной смельчак отваживался увести корову из стада бергбуров, но всегда это для него плохо кончалось. Но если же какой-нибудь хитрец умудрялся добром договориться с бергбуром и получить черную корову в подарок или в обмен на что-нибудь, то его счастью можно было только позавидовать: ведь горная корова давала целые бочки отличного молока, а еды ей никакой не требовалось, кроме камней, которые и в Аскефьорде имелись в изобилии! Пленники могли бы рассказать немало таких случаев, но их не спрашивали, и они молчали. В их неясных мыслях мешались страх и надежда: угон бергбуровых стад непременно вызовет скорую расправу с похитителями, но что при этом ожидает пленников, гибель или спасение, никто не смел предположить. А туалы не замечали их переживаний: пленникам и не положено иметь цветущий и радостный вид.

Окружив стадо, туалы погнали его за дружиной, которая теперь шла еще медленнее. Повеселев, славные воины прямо на ходу распевали боевые и хвалебные песни. Этим же вечером они зарезали несколько из захваченных коров, и вечерний пир был обильнее и дольше обычного. Иные отмечали, что мясо жестковато, и только. Кое-кому из пленников предлагали кости и куски похуже, но фьялли в ужасе отказывались от угощения.

О том, что случилось дальше, во всем Фьялленланде потом рассказывали еще очень долго, да и на Туале тоже. Эти рассказы, правда, заметно отличались один от другого, но фьялленландский был заметно ближе к истине.

С началом сумерек в большую пещеру, где укрылась на ночь кюна Хёрдис со всем населением своей усадьбы, влетел Сигмунд сын Гуннара, один из хирдманов Эрнольва ярла, бывший с ним в дозорном отряде.

– Что творится! – закричал он, и все в пещере вскочили на ноги, убежденные, что надо немедленно бежать. Однако вид у парня был скорее изумленный, чем встревоженный. – Слушайте все! – возбужденно кричал Сигмунд, давясь от смеха, и теперь видно было, что суровому воину всего-то восемнадцать лет. – Что случилось!

– Что случилось? – воскликнула кюна Хёрдис, сделав шаг к нему. – Что ты вопишь, как ошпаренная кошка! Ну, что там такое? Туалы близко? Тебя прислал Эрнольв ярл?

Сигмунд кивнул и продолжал, вытаращенными глазами оглядывая лица вокруг себя:

– Туалы набрели на бергбурское стадо и захватили его! Они гонят его с собой! Они уже устраиваются ночевать, там, через три долины! Эрнольв ярл сторожит их там! Когда стемнеет, мы нападем!

– Он опять их не найдет! – желчно вставил Асвальд Сутулый и откашлялся. – Мы слышим эту песню уже в четвертый раз! Он и в те ночи своими глазами видел, где туалы устраиваются спать, а ночью своими же глазами – то есть своим глазом! – не может их найти, словно у него и одного-то глаза нет!

В последние годы у Асвальда ярла болела спина, так что он почти не ходил в походы. Но его язвительный нрав остался при нем, и сейчас он всем своим видом выражал убеждение, что сам-то наверняка нашел бы врага, несмотря на все колдовские облака на свете. Асвальд ярл заметно постарел: его лицо к пятидесяти трем годам высохло, пожелтело и покрылось тонкими морщинами, черты заострились, а плечи согнулись еще больше. Сэла говорила, что он похож на Локи, отбывающего наказание за очередную пакость. С язвительным взглядом зеленоватых глаз, с острым носом и редкой светлой бородкой, он уже ни в ком не вызвал бы мысли, что именно его-то, Асвальда сына Кольбейна, двадцать пять лет назад любила Сольвейг Старшая, так любила, что однажды, перед битвой в Пёстрой долине, упросила норну не резать нить его жизни. Но она ушла, единственная, кто умел смягчать его жесткое сердце, и с тех пор Асвальд ярл совсем замкнулся в своем насмешливом презрении к миру. В тот же год, как Сольвейг не стало, он женился на знатной и красивой девушке, которую впервые увидел только в день свадьбы, имел от нее трех дочерей и сына, и, казалось, никогда не вспоминал о своей первой любви. В дни бегства он был еще более желчен и зол, чем обычно, но никто не видел в этом ничего странного – имелись весомые причины, способные испортить настроение и более добродушным людям. И никто не знал, что душу Асвальда ярла перевернуло не столько наглое появление врагов в самом Аскефьорде, сколько бесплотный и все же пронзительно-знакомый голос из ночи, предупредивший о нем…