Запечатанное письмо - Эмма Донохью

— Но что…

— Ах, какая досада, что я так плохо знаю закон, — рассердилась на себя Фидо. — Что, если Фью… что, если он предупредит своего оппонента, адвоката твоего мужа…

— Мистера Бёрда, — подсказала Хелен.

— Если он скажет Бёрду, что располагает сведениями о попытке насилия. — Последнее слово она произносит едва слышно. — Если Бёрд передаст это своему клиенту… Гарри наверняка испугается, что эта история выйдет наружу! Он поймет, что, хотя мы и женщины, — более уверенно продолжила она, — мы готовы рискнуть своей репутацией, когда у нас не остается иного выхода.

— Да! — восторженно воскликнула Хелен. — Да, ты права! Это может получиться. Он устыдится и заберет свое проклятое прошение. А может, даже вернет девочек домой!

Фидо в этом очень сомневалась, но ей не хотелось лишать Хелен надежды: время сделает это за нее.

В эту ночь они лежали на жесткой кровати Фидо, крепко прижавшись друг к дружке, и допоздна перешептывались.

— Уже можно начать думать о том, как ты будешь жить дальше, — сказала Фидо.

— Почему?

— Это на случай, если все закончится плохо.

— Я думала… Ты сказала, что я могу жить у тебя, — как испуганный ребенок, пролепетала Хелен.

— Ну конечно можешь! — Фидо крепко обняла ее и поцеловала в голову. — Что бы ни случилось, мы будем вместе. — Она ждала ответа, но Хелен не возражала. — Но это будет совершенно иная жизнь… — Она запнулась, боясь продолжить: без роскошных комнат, которые предстоит украшать и забивать всякими безделушками; без девочек, которых нужно будет с волнением готовить к первому выезду в свет. — Первое время тебе будет скучно без дела. — Тем более что она уходит на работу в шесть утра, но и об этом пока не стоит говорить. Ей впервые приходит в голову, что Хелен может потребовать себе постоянную компаньонку как для дома, так и для выходов за покупками; может начать возражать против увлеченности Фидо борьбой за права женщин. Ей становится тревожно, снова начинает болеть голова. «Не опережай события! — упрекает она себя. — У нас и так достаточно проблем». И вдруг ей приходит в голову блестящая мысль. — Но, Хелен, у тебя же есть одно очень ценное преимущество: ты блестяще владеешь французским!

Тихий смех в темноте.

— Надеюсь, ты не предлагаешь мне бросить вызов мисс Брэддон?

— Нет, нет! Не писать романы, а корректировать их для печати. Кстати, я уже давно ищу образованную даму вычитывать тексты.

В ответ только молчание.

— Если хочешь, можешь работать дома…

— Не говори глупости, Фидо.

Фидо на мгновение растерялась.

— Я не такая женщина. — В голосе Хелен упрек.

— Если леди находит себе респектабельную работу, это вовсе не низводит ее до положения торговки рыбой; напротив, это ставит ее вровень с ее отцом и братьями, — резко возразила она.

— Ну, это вопрос темперамента. Леопард не в силах изменить свою окраску, — рассмеялась Хелен.

— Пожалуй, ты права, — успокоилась Фидо. «Какую странную пару мы составляем, — вдруг подумала она. — Разведенная жена и старая дева. Прелюбодейка и борец за права женщин. Самка леопарда и… домашняя кошка?»

— Лучше я замолчу, чтобы ты уснула, — сказала Хелен.

Фидо усмехнулась:

— Ничего не получится. Стоит мне подумать, как завтра я рассказываю Фью ужасную историю, и у меня внутри все сжимается.

— О, дорогая моя! Если бы я могла избавить тебя от этого!

— Нет, — твердо заявила Фидо. — Нельзя скрывать правду. Это только нелепая щепетильность с моей стороны; меня ужасает сама мысль рассказывать такие вещи мужчине, к тому же совершенно незнакомому!

Хелен нежно привлекла ее к себе.

— Я вот думаю…

— Да?

— Может, тебе будет легче, если сначала я одна войду в контору Фью и изложу ему суть инцидента?

— Ты в самом деле готова на это? — с огромным облегчением спросила Фидо.

— Это самое малое, что я могу сделать. Кроме того, я все-таки замужняя женщина. Нам легче говорить о подобных вещах, — уверила ее Хелен.

— Да, конечно, будет гораздо легче, если ты подготовишь почву.

— А теперь обещай мне немного поспать. — Тон у Хелен ласковый, материнский. — А то завтра ни на что не будешь способна.

— Обещаю, — ответила Фидо, закрывая глаза и делая глубокий вдох.

Приняв у Фидо кашмирскую шаль, старый адвокат меланхолично покашлял.

— Довольно печальный случай это дело Кодрингтонов, — вздохнул он. — Но, как сказал великий поэт, брак таит в себе много бед, а безбрачие не дает радости.

— Думаю, это сказал доктор Джонсон.[60]

— В самом деле? Ах да, вы же из литературного мира, мисс Фейтфул.

В наступившей тишине слышно только ее хриплое дыхание.

— Не могу сказать, что меня очень удивило то, что рассказала мне миссис Кодрингтон сегодня утром, — заметил Фью, не отрывая взгляда от своего стола. — Вчера, когда она говорила о своем муже, я подозревал, что она что-то утаивает. Эти военные… в большинстве своем такие лицемеры!

Фидо в замешательстве поводила пальцем по шву своей перчатки.

— Я не задержу вас надолго; миссис Кодрингтон уже оставила мне показания об этой истории. Остались лишь формальности, и, поверьте, мисс Фейтфул, я ни в малейшей степени не хотел бы оскорблять вашу скромность…

— Я готова сделать все для того, чтобы помочь своей подруге.

— Ваша преданность делает вам честь. И это действительно очень ей поможет. Возможно, это окажется самым мощным оружием в нашем арсенале. — Фью заглянул в лист бумаги, лежащий сверху на высокой стопке, и откашлялся. — Итак, однажды ночью 1856 года вы находились в одной кровати с миссис Кодрингтон в доме на Экклестон-сквер и уже спали, когда податель прошения о разводе, то есть адмирал, вошел в…

— В то время он был еще капитаном, — уточнила Фидо.

— Это не важно.

«И на самом деле Хелен не спала». Фидо подумала, что это тоже не важно, хотя странно, что у него создалось впечатление, будто они обе спали. Может, он так подумал потому, что дело происходило ночью? Или Хелен решила, что будет проще не упоминать о себе, поскольку она не имеет права давать показания; в конце концов, она не принимала участия в событиях той ночи, не сделала ничего такого, что может иметь значение.

Фью продолжил, не отрывая взгляда от бумаги:

— Он забрался в кровать между вами и сделал в отношении вас, мисс Фейтфул, непристойную попытку использовать вас… э-э… как если бы вы были его женой… но ваше сопротивление испугало его, и он убежал. Верно?

Ей не хватает воздуха, она оборачивается к окну, но оно плотно закрыто, чтобы не впускать сентябрьскую сырость. Единственное, что действительно важно, — это пробел в несколько секунд: она не помнит, проснулась ли она в момент нападения или сразу после его окончания. Когда человек находится под воздействием лауданума, граница между двумя состояниями сознания очень размыта. Но она не хочет, чтобы ее восприняли как ненадежную свидетельницу; это не принесет пользы Хелен. Стоит ли вообще упоминать о лаудануме, если это только подорвет доверие к ее рассказу?

— Вы нездоровы, мисс Фейтфул?

— У меня астма, — прошептала она. — Не могли бы мы закончить разговор в другой раз… — Ей отчаянно нужна сигарета и время, чтобы разобраться в этой головоломке. В ту ночь — почти восемь лет назад — могла ли она в полубессознательном состоянии оказать Гарри сопротивление и потом целиком выкинуть из памяти весь этот кошмарный эпизод? Можно ли сказать о человеке, что он перенес какое-то потрясение, если у него остались лишь обрывочные воспоминания?

— Боюсь, это придется сделать сегодня, поскольку завтра — воскресенье.

Если она хорошенько постарается, наверное, сможет вызвать в памяти эту сцену, ощутить сотрясение кровати, когда Гарри забрался в нее и улегся между ними; почти наяву увидеть его высокий силуэт, загораживающий непогашенные свечи.

— Вам не обязательно говорить, только кивайте, — добавил, подумав, Фью. — Все было так, как рассказала мне миссис Кодрингтон?

Кажется, он все понял. Трудно, да и практически невозможно объективно рассказать о каком-либо происшествии. Но в данном случае таковы страшные факты той ночи, насколько ее смогли восстановить в памяти они с Хелен. Что-то вроде совместных показаний. Хелен могла бы сама все подтвердить, если бы в законе не было этого нелепого пункта, запрещающего давать показания участникам развода. Фидо заставила себя кивнуть.

— Хорошо. Еще раз выражаю сожаление, что приходится к этому прибегнуть. Мне даже трудно вообразить ваше ужасное состояние.

О чем он? О той осени, когда ей только исполнился двадцать один год, или о данном моменте, когда не за горами ее тридцатилетие?

— А сейчас, если вы будете столь любезны, прочтите свое показание, правдивость которого вы подтверждаете присягой, а потом я его подпишу. — И Фью подвинул к ней плотный лист бумаги.