Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики - Евгений Жаринов

Определенность и неопределенность того или иного явления обнаруживается в единстве устойчивости и изменчивости. Поскольку то или иное явление обладает устойчивыми признаками, постольку сохраняется ее определенность. Изменение этих признаков ведет к нарушению определенности, и таким образом приобретается неопределенность. Иными словами, неопределенностью характеризуется любой скачок при переходе одного качества в другое. (25)

ХХ век, «подаривший» науке квантовую физику с ее соотношением неопределенностей, с вероятностно-статистическими закономерностями, окончательно подорвал надежды сторонников чисто «определенностного» стиля мышления.

Еще в прошлом столетии строго «определенностное» мышление естествоиспытателей доминировало и практически нашло свое отражение во всех сферах духовной жизни. В частности, подтверждением тому может быть создание так называемого «классического» детектива. Герои Э. По и Конан Дойля вели расследование, исходя из того постулата, будто бы все в мире существует и действует в соответствии со строгим законом логической взаимосвязи причины и следствия. Для подтверждения этой мысли еще раз вернемся к рассказу «Убийство на улице Морг». По взглядам и жестам Огюст Дюпен якобы расшифровывает сложный строй мыслей своего собеседника. Здесь даже и не допускается мысли о том, что возможна какая-то иная связь, что тот или иной предмет может быть причиной возникновения совершенно неожиданной, не предполагаемой даже самим субъектом ассоциации. Эта ассоциация, вообще могла всплыть из глубин подсознания, где трудно установить строгие границы и где нет четких контуров, определяющих различные процессы психологической жизни.

«„Неопределенностный“ же стиль мышления предполагает несколько иную логику. Вся притягательная сила книг Чандлера и Хемметта заключается в том, что смещаются акценты: одна система (общество) вступает в конфликт с другой системой (человек), в результате чего образуется взаимопроникающая „зона неопределенности“. Здесь уже не действует привычная причинно-следственная связь. Акцент в произведениях этих авторов смещен с простого раскрытия преступления на проблемы более глобальные. По очень меткому замечанию Г. Анджапаридзе, элемент разгадывания в книгах Чандлера, например, значительно ослаблен (по сравнению с А. Кристи). Так, в романе „Прощай, любимая“ преступник известен Марло с самого начала: он стал свидетелем преступления, совершенного Маллоем. То, что он обнаруживает еще одну преступницу — Велму, — чистая случайность, до определенного момента в ходе расследования он ничего подобного не предполагает. Так что собственно „сыскная“, детективная в узком смысле слова сторона особого интереса в себе и не заключает». (26)

Сам Раймонд Чандлер таким образом определяет свою творческую задачу: «Вся моя теория заключается в том, чтобы заставить читателя думать, будто их больше всего на свете интересует действие, но на самом деле, хотя они и не отдавали себе в этом отчета, действие меньше всего их заботило.

А то, что держало читательское внимание и что меня самого волновало больше всего на свете — это желание передать определенное чувство с помощью диалога и описания обстановки. Детали, которые должны были остаться в памяти читателя, не сводились к простому указанию на убийство. Важнее было передать то, что в момент смерти человек пытался взять канцелярскую скрепку с полированной поверхности письменного стола, и эта скрепка выскользнула у него из рук, и умер он с напряженным выражением лица и вымученной улыбкой на устах, даже и не подозревая о близкой смерти. Он просто не услышал, как смерть вошла к нему в кабинет». (27)

Как можно видеть из данного отрывка, именно конкретный предмет, канцелярская скрепка, и является той ключевой деталью, которая и держит всю сцену в напряжении. Она призвана поразить сознание читателя своей парадоксальностью. Она дезинформирует читателя, а не является веской уликой в разоблачении преступника. Но дезинформация эта и оказывается более значимой и веской, чем простое доказательство преступления, т. к. с ее помощью автор «подключает» эмоциональное восприятие читателя, и читатель додумывает, дорисовывает то, что скрыто, что не лежит на поверхности и что относится уже к области глубинных идей и понятий.

В критической литературе не раз указывалось на существование внутренней связи между творчеством основоположника жанра «крутого» детектива Хемметта и творчеством классика американской литературы Хемингуэя. Бесспорно, перед нами художники, обладающие разной степенью дарования, и такое сопоставление может кому-то показаться несостоятельным. Но в данном случае нас будет интересовать только единый творческий принцип, который и нашел свое воплощение у столь различных авторов. Э. Хемингуэй так писал о своей «теории айсберга»: «Если прозаик в достаточной мере знает то, о чем он пишет, то он может и опускать некоторые вещи, и читатель при этом, если, конечно, писатель действительно пишет правдиво, будет все равно ощущать присутствие этих вещей так же сильно, как если бы автор упоминал о них.

Видимостью своего величественного движения айсберг обязан лишь тому, что только одна восьмая часть его находится над водой». (28)

Опущенное, скрытое от глаз читателя предстает в контексте сложных ассоциаций, которые рождаются в читательском сознании в результате неожиданного появления в тексте так называемых парадоксальных деталей типа уже упомянутой канцелярской скрепки. Эти детали, подобно ярким лучам света, которые выхватывают из непроницаемой темноты скрытый смысл происходящего. Но художественная формула, предложенная Хемингуэем, на самом деле отражает некоторые существенные особенности мышления современного человека. В частности, мы здесь сталкиваемся с таким явлением, как подтекст, который является воплощением диалогической природы нашего мышления. Это явление глубоко и всесторонне было исследовано советским М. М. Бахтиным. Он, в частности, писал о том, что «событие жизни текста, то есть его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов», а если подтекст — «это встреча двух подтекстов — готового и создаваемого реагирующего текста, следовательно, встреча двух субъектов, двух авторов». (29)

Основоположники «крутого» детектива с помощью различных художественных средств, создавая сложный второй план повествования, стремятся включить своих читателей в процесс сотворчества. Чисто детективная фабула нужна для того, чтобы создать атмосферу эмоциональной напряженности, и тем самым им удается легко «подключить» читательское воображение в творческий процесс додумывания, дорисовывания того, что кажется поначалу неясным, неопределенным.

Если писательская манера Чандлера повышенно эмоциональна, то стиль повествования Хемметта подчеркнуто сдержан и даже холоден. Его герой, будь то оперативник, Сэм Спайд или Нед Бомонт, ведет свой рассказ в подчеркнуто отстраненной манере. Но в то же время это не уменьшает внутренней напряженности. Как и Чандлер, Хемметт создает в своих произведениях очень глубокий смысловой подтекст. По мнению Г. Анджапаридзе, в каждом романе Хемметт настойчиво пытается раздвинуть рамки детективной интриги. Его цель не только развлечь читателя хитросплетениями сюжета, у него всегда есть что-то «про запас». В романе «Красная жатва» — это социальное обличение; в «Проклятье Дейнов» — размышления о природе Зла; граничащая с патологией человеческая алчность и ее последствия — в центре «сверхзадачи» «Мальтийского сокола». (30)

Причем свою «сверхзадачу» автор всегда будет воплощать на конкретном жизненном материале: «то, что внешне выглядит голым авантюрным действием, обнаруживает у Хемметта многозначительный подтекст» (31) Большой Бизнес — основа основ американской действительности, — по мнению Хемметта, криминален и «криминогенен» по самой своей сути — он ежечасно порождает все новые и новые преступления. Книги Хемметта звучат как нельзя злободневно и остро и в наши дни, когда высокие чины американской администрации снова и снова оказываются замешаны в разного рода шумных скандалах, т скрытого злоупотребления своим положением до прямых взяток и тесных связей с мафией. Так, по данным журнала «Ньюсвик», всевозможных правонарушений в высших эшелонах власти, включая администрацию Белого дома, в 1984 году было зафиксировано 770, в 1985–1242 и в 1986–1420 случай. Причем за первые шесть месяцев текущего 1988 года таких случаев было зафиксировано свыше 575. По данным этого же журнала самым урожайным годом в отношении подкупа правительственных чиновников обещает быть тот же 1988 год. За шесть месяцев было зафиксировано свыше 118 случаев взяток при условии, что самый высокий «показатель» был достигнут в 1985 году — около 188 случаев за все 12 месяцев. (32)