О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

А потом он вновь вернулся в Россию – обновленную, таящую в себе неограниченные возможности вознесения на олимп успеха. И Арсений Андреевич преуспел. Имея огромные финансы, он открыл собственное архитектурное бюро, набрал сотрудников – молодых архитекторов – и уже через три месяца спроектировал жилой дом для деятелей кинематографа и театра, который построили в самом центре Москвы. Он как пацан бегал по народным и заслуженным жильцам, допытываясь, все ли хорошо устроено, удобная ли планировка и не шокирует ли их совмещенный санузел… В память об отце, передавшем ему свой нереализованный талант, Иратов решил воплотить его идеи, модернизировав их, добавив свое экстраординарное видение. Конечно, в Москве такие проекты осуществить было невозможно. Строили только коробки с крошечными квартирками, никакого творчества, ни капли новаторства. Зато на Западе и на Востоке его идеи пользовались огромным спросом. Он строил в Дубае, Японии, Панаме, подписывая проекты своим именем и именем отца.

Иногда Иратов навещал своего постаревшего ректора Староглебского, позволившего бывшему зэку экстерном окончить МАРХИ и получить диплом архитектора. Обнищавшим старикам он приносил лучшие продукты и, как в бытность студентом, поставлял ему трубочный табак, а ей сигареты «Лаки Страйк».

Все его институтские подружки, комсорг Шевцова, Катька-волейболистка и другие, давно повыходили замуж, родили детей и обабились в самом славном смысле этого слова. Иратов вспомнил, как сразу после эмиграции его навестила Шевцова, он только купил офис и приводил его в порядок. Круглолицая, широкозадая, с грудью под пятый размер, она ничего у Иратова не просила, ни денег, ни протекции для мужа, просто вытащила из продуктовой сумки бутылку «Московской» и грамм триста нарезанной любительской колбасы. Разлила по принесенным стаканам и, произнеся «со свиданьицем», опрокинула водку в себя. Он сам не понял, как она взяла его в оборот, как оказался зажатым между ее мощных ног, а Шевцова ржала и скакала на нем кавалеристом. Иратов веселился не меньше подружки, особенно глядя, как прыгают вверх-вниз ее огромные тугие сиськи – будто баскетбольные мячи… После, измазанные свежей побелкой, они сидели, голые, на газетах и допивали водку.

– А ты знаешь, кто придумал граненый стакан?

– Разве стакан надо придумывать? – удивилась Шевцова и заржала.

– Архитектор Мухина придумала стакан с гранями, она и дизайн гвоздя сочинила!

– Да ладно?!

– Ага.

– Ты не бойся, Иратов, я к тебе больше не приду. Я мужу не изменяю, просто хотела вспомнить прошлое!

– А Катька где?

– Катька?.. – Бывший комсорг уже оделась и оправляла юбку. – Сначала возле «Националя» стояла, а потом сгинула в Турции…

– Времена…

– Я пошла, – объявила Шевцова. – Детей из школы пора забирать… Будь!..

Больше Иратов никогда ее не видел.

Когда он отстроился и начал заниматься практической архитектурой, тесно сотрудничая с мэрией Москвы, ходоков в его офис, к нему лично, выстроилась очередь как в Мавзолей. Кто-то предлагал совместные проекты, например заняться нефтью, но он всегда отказывался, говоря: «Где нефть – и где я?», предлагали конструировать архитектуру совместно. Ну, на этом безбрежном поле он и сам был с усам. На кой черт ему партнеры… Но в основном шли просители, состоящие из давних знакомых, друзей и друзей родителей. Жуликов и проходимцев гнал в шею, а тем, кого узнавал, посильно оказывал помощь.

В один из дней, когда Иратов был очень занят на переговорах с изворотливыми бизнесменами из Сингапура, помощник Витя сообщил ему, что пришла немолодая женщина с подростком лет пятнадцати.

– Перенеси на завтра! – попросил Арсений Андреевич.

– Она готова ждать, сказала, что в другое время не решится.

– Почему не завтра?

– Она не уверена, что хочет вас видеть, но мне кажется, что для вас это будет важно!

– Она хоть назвалась?

– Да, – ответил Витя. – Ее зовут Светлана Ивановна.

Покрутив в голове имя и отчество, Иратов пришел к выводу, что они ничего ему не говорят, но тем не менее попросил помощника, чтобы посетители подождали его еще пятнадцать минут:

– В перерыве приведи.

– Хорошо, Арсений Андреевич.

Когда в его кабинет вошла немолодая, просто одетая женщина с подростком, он окончательно уверился, что знать ее не знает, но мальчик чем-то был ему знаком, хоть этого и не могло быть.

Он поздоровался, попросил садиться и поинтересовался, чем обязан.

Женщина повернулась к сыну:

– Я говорила, что он не узнает…

Он действительно не узнавал ее. Но голос! Что-то в его мелодике отсылало душу Иратова в прошлое, в раннюю юность. Он задумался…

– Пойдем, сынок, – тихим голосом позвала подростка.

Они поднялись из удобных кресел, женщина попросила извинить их за беспокойство, Иратов кивнул, одновременно прощая и прощаясь… Несколько минут просидел с отрешенным взглядом, все еще не возвратившись из воспоминаний о юности. И когда он почти выбрался, вылетел тяжело из медитативного состояния, когда мысль почти перепрыгнула через грань, разделяющую прошлое и настоящее, Иратов очнулся и вдруг вспомнил! Не может быть!!! Он вскочил с кресла и без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки бросился за этой странной парой, бежал по улице, глядя по сторонам, ища ее со страстью и болью в глазах. И когда он увидел их, стоящих на троллейбусной остановке, падающий им на плечи тополиный пух, то закричал, как кричал когда-то в молодости от тупого отчаяния и бессилия.

– Света-а-а-а!!! – пронеслось по московским улицам и переулкам. – Света-а-а-а!!!

Она обернулась, а он уже бежал к ней навстречу, и его волосы развевались на ветру. Он стоял перед ней, часто дыша.

– Светлана Ивановна… Света… Ты?..

Она кивнула.

Он уговорил ее вернуться в офис, отвел в личную комнату, где сварил кофе и поломал на куски плитку шоколада.

– Ну, как ты? – спросил, взяв ее руки в свои. Ее ладони были мягкими и влажными.

– Да как же можно жизнь рассказать?

– Ты права… Может быть, мальчик пока посмотрит офис? У нас можно порисовать на огромном ватманском листе, – повернулся к Светиному сыну – и опять Иратову показалось, что где-то он видел лицо подростка. – Тысяча фломастеров!..

– Можно, – согласился мальчик и через пару минут ушел вместе с Витей исследовать архитектурное бюро.

– Ну, как ты?

– Ты спрашивал, – она улыбнулась.

– Да…

Он сидел молча, внезапно поняв, что ему не о чем с ней разговаривать. Совместное прошлое было столь мимолетным, словно день и ночь, но в нем помещались его первая любовь и первые страдания.

– А как твой Грязев?

Она пожала плечами, а Иратову нестерпимо захотелось обидеться на нее за прошлое, за посылку, посланную из экзотической страны, за украденную веру, – но не получалось. Невозможно обижаться на немолодую женщину, которая спасла тебя от жизни с немолодой женщиной. Ее можно только благодарить!