Тайны русской империи - Михаил Смолин

Такое чрезвычайное действование по «царской прерогативе» отнюдь не заменяет собою течение государственных дел в порядке обычного законодательства, но лишь создает особый путь для верховной власти в чрезвычайных для государства исторических обстоятельствах.

Право в государстве отвечает за поддержание в обществе среднего уровня следования таким понятиям, как добро, правда, справедливость, закономерность, в том их понимании, какое сложилось в этом обществе. В ситуации же, когда государство подвергается неординарному давлению на принципы его общежития или когда решается даже вопрос о его существовании как человеческого сообщества, верховная власть не может результативно отстаивать целостность государства, не мобилизуя свои дополнительные властные возможности для восстановления устойчивости обществу, подвергающемуся чрезвычайной опасности. В эти моменты верховная власть как бы возвращается к моменту рождения государства, когда она непосредственно отвлекалась на все происходящее с обществом, лично неся все заботы но управлению нарождающимся государством. Никакие отношения в государстве, ни общественные, ни семейные, ни профессионально-сословные, ни личные не избегают в такие периоды усиленного надзора верховной власти. Власть не может быть тем, чем она бывает в обычные периоды жизни государства, когда она выступает как сила направляющая и контролирующая. Почему, собственно, и обычное, не чрезвычайное законодательство в такие моменты не соответствует задаче сохранения как жизнедеятельности государства, так и поддержания нравственной законности общежития.

«И вот в эти моменты, — пишет Л.А. Тихомиров, — верховная власть обязана снова делать то, что делала, когда еще не успела построить государства: должна делать сама, и по усмотрению совести, то, чего не способно сделать государство»{153}.

Иначе говоря, сфера чрезвычайного управления, законодательства, суда есть сфера творческого действия верховной власти самодержавия, свободной от внешних юридических стеснений, тогда как действие вне чрезвычайного управления в области обычного администрирования, законодательства и суда есть простое применение закона к различным случаям управления.

Чрезвычайное управление входит в область верховного, или личного, управления самодержца как самая сложная и наиболее самобытная часть его государственных обязанностей.

Другими словами, «чем важнее вопрос управления, чем заветнее он для национальных интересов русского народа, охранение и защиту которых провидение и история концентрировали в руках всероссийского самодержца, — тем нужнее его личная инициатива, его верховный надзор и непосредственное вмешательство»{154}.

Есть что-то трудно формулируемое и действительно удивительное в русской монархии — завораживающей своей исторической славой, военной и государственной мощью и широтой и одновременно потрясающей своей патриархальной семейной интимностью и христианской незлобливостыо и милостью.

В монархии, в отличие от любой другой власти, есть что-то глубоко личностное, человеческое, персонифицированное, понятное, знакомое и родное для русского человека, но одновременно, в области исполнения своих державных обязанностей, и что-то неимоверно возвышающееся над жизнью простого человека, несоизмеримое со значением жизни простого человека, как жизнь полководца и рядового солдата.

Есть в монархии особая привлекательность, особое обаяние, способное подчинять себе сердца людей даже борющихся с ней. В этом смысле очень показателен рассказ Ивана Солоневича о двух своих приятелях студентах (оба члены революционных партий, один польской национальной, другой социалистической). Во время празднования 300-летия царствования дома Романовых Иван Солоневич и эти два студента оказались в С.-Петербурге свидетелями проезда государя и восторженного приветствия его народом, с криками «ура». Увидев государя, студенты позабыли, по-видимому, все свои предубеждения относительно царской власти и с ликованием возглашали русское «ура» проезжавшему императору. Сработала какая-то метафизическая, таинственная сила обаяния Помазанника Божия, неизъяснимая человеческим языком. Личность — это вообще всегда тайна, постичь которую до конца нет никакой возможности, тем более личность Помазанника Божия, сердце которого в «руце Божией».

Мощь монархической власти способна увлечь за собой миллионы людей, и не в последнюю очередь личными и династическими качествами се носителей. С одной стороны, нацию привлекает в монархии то, что царская семья, как и все ее подданные, живет семейной жизнью с по-человечески всем понятными личными горестями и радостями: так же, как и у всех, в царских семьях рождаются дети, женятся молодые, умирают старики и т.п.; с другой стороны, нация видит, что при общей всем семьям (в том числе и царской) обыкновенности воспроизведения «рода людского» по заповеди «плодитесь» весь круг личностных и семейных интересов в семье царской подчинен главному царскому служению на посту главы государства и нации.

Эта одновременность обыкновенности государей в семейной жизни и уникальность в служении государственном делает их одновременно и личностно понимаемыми, и метафизически почитаемыми.

В республике же подобной метафизики власти нет, в ней господствует физика количества, поддерживающего или просто открыто не бунтующего большинства; в ней (в самой власти) нет ничего личностного, у нее нет никакого своего лица (человеческого, персонифицированного), нет человеческой связи с нацией, ее нельзя любить, как можно любить царя как личность.

Президентство, как институт, к которому пришла республика, видя крайнюю неэффективность парламентского государственного строения, ничего не меняет. Личность президента скована и парализована как своими партийными политиканами и финансистами, приведшими его к власти, так и политической оппозицией, заставляющей больше думать о том, как вернуть долги «друзьям» за поддержку и как побороть «недругов», ведущих непрерывную политическую гражданскую войну, а не о нуждах нации и интересах государства. Срок президентства столь мал, что президент живет от выборов до выборов в постоянной борьбе за власть, в которой невозможно отдавать все силы управлению государством.

При сравнении республики и монархии, власти единоличной и власти партийно-избирательного большинства, напрашивается сравнение роли любовника и мужа в жизни женщины. Для республики соответственно это президент, а для монархии — государь.

Восемь или пять лет, четыре или неполный срок (такое тоже ведь не редко) пребывания у власти демократических президентов — это срок ничтожный, для того чтобы сложились серьезные отношения (личностные) между правителем и народом. Президенты для нации остаются всегда любовниками, которых ждет неминуемое охлаждение и даже почти всегда ненависть и презрение, равные силе первоначального увлечения ими. Нация всегда остается обманутой в своих нравственных ожиданиях, она ждет пожизненного или вековечного (при наследственной монархии) союза, обоюдной любви и согласия, мудрого руководства се духовной жизнью и экономическим хозяйством, а получает лишь очередную любовную интрижку на несколько лет, заканчивающуюся почти всегда очередным обиранием простодушной «жены-нации» своим неверным кратковременным любовником и его товарищами по партии. Политические партии выступают в республике в роли сводников, предлагающих нации своих политических «ловеласов», профессиональных соблазнителей, «любовников». Демократические правители, как никому не нужные неудачники в семейной жизни, пристраиваются только благодаря опыту, энергии и деньгам «сватающих». Нация развращается от частой смены своего руководителя по жизни, перестает уже особо интересоваться, кто с ней живет, какой сейчас «мужчина» в доме.

В монархии власть, одним из главных принципов которой является династичность, входит с нацией в самую крепкую связь, связь общей историей. На каждого представителя царствующей династии нация, кроме личного отношения к делам и личности конкретного царствующего государя, распространяет еще и отношение, выработанное к его предкам. Связь, переходящая в родственность подчинения и властвования, устанавливается глубже и сильнее.

Вообще параллель личного и общественного во власти очень важна. Для монархии очень существенно не только положительное отношение к монархическому принципу властвования в общем, но еще и личностное отношение к каждому царствующему монарху в частности.

Так же как любовь глубже влюбленности и как единение любящих супругов сильнее, чем любящихся любовников, так и связь между властью и нацией более глубока и значима в монархическом государстве, чем в республиканском…