Тайны политических убийств - Виктор Кожемяко

Возможно, так оно и есть — при нынешнем беспределе все возможно. Однако в том репортаже говорится о другом. Прежде всего — об особой важности этой бригады в защите государства от внешних врагов: «Курирует ее непосредственно Главное разведывательное управление Министерства обороны. Уже одно это говорит о том, что задачи, для которых предназначен спецназ, весьма и весьма важные. Недаром эта бригада является особо режимным подразделением, «куда и своих-то с трудом пускают». В двух словах: спецназ ГРУ «опекает» стратегические объекты противника (до последнего времени это были США) и следит за тем, чтобы в случае начала войны эти объекты были заблаговременно уничтожены».

А еще, читая репортаж, все время чувствуешь, с каким уважением относится автор к своим героям. К молодым этим людям и к их неимоверно трудному, суровому, но такому нужному для страны делу. Да в конце репортажа у него и напрямую это вырвалось: «Честно говоря, иногда страшно завидуешь этим ребятам»…

…И снова родительский рассказ — о любви его к родной стране и о стремлении лучше познать ее, сделать для нее что-то доброе.

— Когда из армии вернулся и опять пошел в институт, мы во время каникул заказывали ему через турбюро гостиницу на 5–7 дней в разных городах. Покупали билет, а с едой уж как получалось…

— А на велосипедах сколько они проехали с товарищем! Помнишь, одно лето — от Москвы до самого Пскова. В деревушках останавливались. А из каждого города телеграммы слал, чтобы мы не беспокоились. Вернулся — руки от перенапряжения тряслись целую неделю. Но сколько впечатлений!

— И не было для нас большей радости, чем собраться потом в зимний вечер всей семьей и смотреть его слайды. Он интересно все комментировал. Он говорил, что древнерусская архитектура для него — это как музыка…

Зоя Александровна достает с полки и раскрывает огромный чемодан, полный пакетов с фотографиями:

— Это все он снимал во время своих поездок.

Я ахнул. Храмы, храмы, храмы… В величии красоты и порушенные, но все равно несущие память веков.

Знаю: два года Дима работал добровольцем на восстановлении церкви Святой Троицы в селе Коледино, неподалеку от Климовска. И как работал! Приедет рано утром на велосипеде, никому даже не доложится, а вечером, позже многих других, так же незаметно уедет…

Церковь, которую 1 октября освятил епископ Можайский Григорий, — памятник и ему, Диме.

— А что, Зоя Александровна, обо всем, что вы мне рассказываете, другим журналистам не рассказывали разве?

— Да они как-то этим не очень интересовались. Наверно, потому что молодые.

— А чем интересовались?

— Ну, например, какую музыку Дима больше всего любил.

— И какую же?

— Классическую. Баха, Чайковского, Моцарта. Их пластинки покупал.

— Ну а какая самая любимая рок-группа была у него?

— Вот этого не могу сказать. Я на больших ЭВМ работаю, там шумно, приходишь домой — отдохнуть хочется. И сыновья для громкой музыки наушники завели…

— Вы напишите: он очень любил Россию. Это его собственные слова. Когда некоторые приятели и знакомые его стали уезжать за границу, я спросила:

— А ты бы мог, Дима?

— Нет, — сказал он. — Я очень люблю Россию, и мне здесь интересно жить.

Какой же вывод следует из всего?

Нынче, со ссылкой на классиков, расхожим стал афоризм: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Так вот, каким бы авторитетным мыслителем, иностранным или отечественным, в холодном рассуждении или горячем полемическом запале, этот афоризм впервые ни был высказан, жизнь и смерть Дмитрия Холодова опровергают его.

Потому что все лучшие человеческие качества этого светлого юноши — и честность, и скромность, и бескорыстие, и смелость, и готовность стоять за правду, и трудолюбие, и отзывчивость, несовременная учтивость к старшим (об этом так помнят пенсионеры — соседи по дому его!) — все эти качества, воспитанные родителями и учителями советской школы, вузовскими преподавателями и армейскими командирами, книгами и путешествиями по родной земле, приобщением к ее памятникам, святыням, неотделимы от глубочайшего чувства Родины.

Иные говорят: а что особенного он сделал, этот Холодов, чтобы возводить его чуть ли не в святые?

Точно так же говорят о комсомолке Зое Космодемьянской.

Да так кто-нибудь может сказать, пожалуй, и о православных святых.

Но смерть невинно убиенных, мученическая смерть за правое дело (а ведь он не в криминальных коммерческих разборках погиб, Дима Холодов) на Руси во все времена почиталась особо.

Газета написала: «Таких теперь не бывает».

Да, нас и наших детей заставляют молиться «золотому тельцу». Но вопреки всему такие на Руси были, есть и будут всегда!

В этот день, конечно, многие газеты еще раз скажут о том, что убийцы Холодова так и не найдены. Неоднократные заявления прокуратуры, будто имена преступников уже известны, повисли в воздухе. Вот и родителям не сообщили ничего нового…

Год назад «Московский комсомолец» написал так: «Мы обращаемся не к высшим эшелонам власти. Мы надеемся не на них. В Москве тысячи милиционеров, чекистов, прокуроров. Честные — они есть — живут очень бедно. И когда убивают банкира или бандита, эти честные ребята думают: так им, буржуям, и надо. Это неправильно, однако можно понять. Но сегодня убит такой же, как вы, — честный бедный молодой прекрасный парень. Он делал то же, что и вы, — воевал с негодяями. Поймайте их».

Нет, и они не поймали. Трудно у нас сегодня бедным и честным добиться правды.

Зло торжествует пока над Добром.

Жизнь, отданная за справедливость

Валентин Семенович Мартемьянов был выдающимся ученым-правоведом. Доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой Московской государственной юридической академии, которая ранее была знаменитым юридическим институтом, он специализировался по хозяйственному праву. В начале 90-х годов эта его специализация приобрела неожиданную остроту. В связи с затеянной властью грабительской приватизацией.

Депутат Государственной думы Валентин Мартемьянов, член фракции КПРФ, стал самым компетентным и неопровержимым противником «приватизаторов». Спорить с ним, противостоять ему, когда в повестку дня выносились все новые и новые «законодательные меры» по расхищению общенародной собственности, было весьма трудно. А голос его звучал все тверже. И в Думе, и в патриотической печати. Тогда решили, что называется, заткнуть ему рот. Не таким уж редким для этого времени способом.