Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-вторых, маловероятно, что глобальный нарратив государства изменится в одночасье. Скорее, социальные нарушения, которые государство постоянно ощущает, такие как ущемление прав и неравенство, закладывают прочную основу для таких изменений. Например, накопление внутреннего политического недовольства по отношению к межнациональному порядку того времени привело Японию к созданию собственной сферы влияния в Азии - Большой восточноазиатской сферы совместного процветания - в 1930-х и 1940-х годах. Сохраняющееся неравное обращение и расовая дискриминация среди международного сообщества, в котором доминировал Запад, по мнению японских лидеров, склонили чашу весов среди широкого расхождения внешнеполитических мнений внутри Японии к ужесточению стратегической позиции в отношении Запада. Более того, в послевоенный период статус "нерегулярной" державы - а именно экономическая великая держава без военного потенциала - что побудило Японию подчеркнуть свою уникальность, отклоняясь от остального международного сообщества в 1970-1980-х годах. Важно определить, какую социальную неравноценность и чувство несправедливости государство вкладывает в свой нарратив, потому что столкновение между таким нарративом и существующими глобальными нарративами может даже привести государство к войне.
В-третьих, динамика глобальных нарративов становится важным элементом в понимании процесса мирного перехода власти. Как часто обсуждается теоретиками перехода власти, переход власти в ядерный век, скорее всего, произойдет через нормативные споры между лидером системы и претендентом, а не через гегемонистскую войну. Поскольку международные нормы и правила обычно встроены в глобальные нарративы международного сообщества и легитимированы ими, нарратив и изменения в его нарративе становятся важными переменными для измерения вероятности того, что государство бросит вызов существующему международному порядку. Именно это Миттер анализирует на примере Китая и его стратегии дискурсивной власти. Однако стоит отметить, что изменение нарратива не ведет автоматически к конфронтации. На самом деле, изменения нарратива Японии происходили как в 1930-1940-х, так и в 1970-1980-х годах, но их результаты были разными: первое закончилось Тихоокеанской войной, а второе заставило Японию искать "уникальную" социальную роль мирной страны, которую она могла бы играть в международном сообществе. Таким образом, существуют варианты изменения нарратива, которые могут способствовать мирному переходу власти. Хотя эта тема выходит за рамки данной главы, примеры Японии показывают, что изучение причин и процессов, которые приводят к изменениям в нарративах, способствует продвижению тео-ретической схемы перехода власти.
В современном мире, где мы видим, как множество развивающихся держав строят свои нарративы, чтобы рассказать о мире и своем подъеме, пример Японии представляет собой интригующую иллюстрацию неявной статусной иерархии, которая устанавливает эталон глобальных норм и ограничивает пространство восходящей державы для построения своего нарратива. Поэтому не следует недооценивать важность такого взаимодействия.
Глава 5. Написание права. Радикально-консервативные нарративы глобализации
Нарративы - это истории - истории во времени, истории о времени. Это рассказы о бесконечном прогрессе, эсхатологические пророчества о движении к окончательному, иногда апокалиптическому концу, видения кругового времени и вечного возвращения, или рассказы о распаде и упадке, хотя иногда с шансами на искупление и обновление. Нарративы - это, конечно, не только повествование. Это процессы эмпломатизации. В них время и рассказ объединяются для создания повествовательных эффектов и аффективных реакций. Ирония и трагедия использовались таким образом при изучении мировой политики, обычно в противопоставлении видению прогресса.
В этой главе мы рассмотрим масштабное историческое и глобальное повествование о радикальном консерватизме. Когда-то считавшиеся пережитком прошлого, радикальные правые появились в последнее десятилетие, чтобы бросить фундаментальный вызов преобладающим либеральным и консервативным представлениям о политике, как внутренней, так и международной. Хотя эти движения часто рассматриваются как спланированная реакция на глобализацию, мы утверждаем, что современные радикальные правые также содержат систематическую и устойчивую философскую программу, которая в течение нескольких десятилетий разрабатывала нарратив глобализации, способный вооружить обновленных радикальных правых аналитической, стратегической и аффективной основой для их возвращения к политической известности и даже власти.
Радикальные правые представляют собой огромный вызов для попыток четкого определения, не говоря уже о синтетической оценке. Тем не менее, это разнообразие не должно удерживать нас от изучения того, как глобальное фигурирует в его мышлении. Нарративы глобального представляют собой особенно показательный способ сделать это, поскольку они помогают выявить интеллектуальные линии и нарративные структуры, которые, наряду с международными интеллектуальными сетями, обеспечивают определенную международную согласованность и направление этих разрозненных движений. Новые правые принимают различные формы и выражения в разных странах. В Европе исторические истоки новых правых, как правило, восходят к французскому "Новому движению", созданному в 1968 году Аленом де Бенуастом, Домиником Веннером и другими воинствующими правыми интеллектуалами, связанными с Группой исследований и изысканий в интересах европейской цивилизации (GRECE). Его программа формировалась на фоне многочисленных идеологических перестановок, порожденных культурными революциями и экономическими кризисами, сотрясавшими в то время многие западные общества. В 1970-х годах у "Нового времени" появились сильные аналоги в Италии (Nuova Destra) и Германии (Neue Rechte), а затем и в ряде других стран Западной и Восточной Европы.
В Северной Америке радикально-консервативная политика "новых правых" в последние годы активно продвигается такими культурными деятелями, как Грег Джонсон, Майкл О'Меара, Джаред Тейлор, Кевин Макдональд, Ричард Спенсер и другие идеологические предприниматели, тяготеющие к издательским и медийным платформам "Альт-правых", "североамериканских новых правых" и других агентов белого национализма. Новые правые в США также тесно связаны с развитием движения "палеоконсерваторов", возглавляемого такими интеллектуалами, как Пол Готфрид, Сэм Фрэнсис, Томас Флеминг и Мел Брэдфорд, которые стремились противостоять растущему влиянию неоконсервативных и неолиберальных направлений консерватизма, которые в то время также часто называли "новыми правыми" в США и Великобритании. Хотя эта антиистеблишментная ветвь радикального консерватизма относительно неизвестна в основных СМИ и в значительной степени игнорируется в академических кругах, после окончания холодной войны она стала интеллектуальным оружием для широкого круга агентов и идеологических сил, бросающих вызов преобладающему либеральному порядку на национальном и международном уровнях, включая Чайную партию, Альт-правых и "Трампизм".
Нарративы глобального являются ключевым измерением этого интеллектуального и политического проекта. Новые правые стремятся не просто анализировать мир:
