Антисталинская подлость - Гровер Ферр

Пономарев приводит свидетельство, показывающее, что Щербаков в свою очередь тоже весьма прохладно относился к Хрущеву. На XVIII съезде ВКП(б) Щербаков выступил с докладом и ни разу не упомянул в нем своего предшественника. Для сравнения: Г. М. Попов, второй секретарь как при Щербакове, так и при Хрущеве, расточал многие похвалы в адрес последнего — факт, который особенно выделяется на фоне щербаковского молчания.[306]

Опираясь на рассказы членов семьи Щербакова и документы московского Главархива, Пономарев постарался опровергнуть множество ходульных обвинений, выдвинутых в воспоминаниях Хрущева; например, его утверждение, что Щербаков был, дескать, «подвержен пороку пьянства».[307] Между тем, по словам детей и сослуживцев, Щербаков почти совсем не употреблял спиртного. Пономарев приводит примеры двуличного отношения к членам семьи Щербакова после его кончины. Пока был жив Сталин, Хрущев демонстрировал симпатию к осиротевшему семейству, но когда сам пришел к власти, по его личному распоряжению Щербаковых лишили дачи, а все принятые ранее постановления о чествовании Щербакова были отменены.[308]

Не кто-либо, а сам Хрущев обладал «ядовитым, змеиным характером».[309] Несмотря на политическую близость, Анастас Микоян осудил Хрущева за его недобросовестность и нелояльность к людям, а также за приверженность к искажению ][190 исторических фактов.[310] Отчего Хрущев был так враждебно настроен к Щербакову и его семье? Почему он столь откровенно ненавидел персонально Щербакова?

В мемуарах Хрущев почему-то обходит молчанием роль Щербакова в разоблачении А. В. Снегова — одного из участников заговора 1937 года. В 1950-е Хрущев близко сошелся со Снеговым, и, освободив его из заключения, назначил на важный пост в МВД СССР. Впоследствии Хрущев не раз прибегал к консультациям Снегова, а в 1956 году процитировал его письмо в «закрытом докладе». По словам зятя Хрущева Алексея Аджубея, Снегов был другом и доверенным лицом Хрущева.[311]

Современные историки считают, что Хрущев стремился скрыть истинный размах и характер своего участия в массовых репрессиях. В сталинские времена злоупотребления в этой сфере становились причиной для предания суду и последующего вынесения смертных приговоров многим из партийных чиновников и руководителей госбезопасности. Из чего следует: на протяжении почти двух десятилетий Хрущев боялся раскрытия своей роли одного из крупных организаторов массовых незаконных репрессий. Его страхи были тем сильнее, что он, как предполагается, сам участвовал в правотроцкистском заговоре и просто чудом избежал разоблачения.][191

О пагубных итогах хрущевских репрессий Щербаков знал, как, наверное, как никто иной. К тому же его мнение имело достаточный вес как у Сталина, так и в Политбюро.[312] В мае 1941 года Щербаков был утвержден одним из секретарей ЦК и таким образом занял в партийной иерархии более высокое положение, нежели Хрущев.

Щербаков умер в мае 1945 года в возрасте 44 лет. 10 декабря 1944 года он перенес сердечный приступ и с тех пор поправлял свое здоровье в домашних условиях. 9 мая 1945 года врачи разрешили ему встать с постели и прогуляться по праздничной Москве, ликовавшей в честь победы над нацистской Германией, которая была одержана в тяжелейшей борьбе. В результате у Щербакова случился еще один сердечный приступ, от которого 10 мая он скончался.

Почему медики позволили человеку с больным сердцем вставать с кровати, когда основной метод лечения предполагает в таких случаях строгий постельный режим?[313] Один из врачей Щербакова Яков Этингер признался следователю М. Т. Лихачеву, что делал все от него зависящее, лишь бы сократить Щербакову жизнь, поскольку считал последнего антисемитом.[314] На допросе у министра МГБ В. С. Абакумова Этингер сначала отказался от своих показаний, а затем подтвердил их вновь. Вскоре после этого Этингер умер в тюрьме.][192

Все произошедшее стало частью т. н. «дела врачей», ряд страниц которого содержат явные признаки следовательских фальсификаций. Не исключено, что показания Этингера были добыты у него под пытками, а сам он, возможно, не совершал врачебных ошибок, ускоривших смерть Щербакова. Однако те из обвиняемых по «делу врачей», кто в 1948 году лечил Андрея Жданова, покаялись в том, что медицинская помощь оказывалась ему неправильно, что, в конце концов, привело к его преждевременной кончине. Своему пациенту они позволяли не только вставать с постели, но и разрешили ему прогулки; когда вызванная ими для снятия ЭКГ женщина-кардиолог пришла к выводу, что у Жданова сердечный приступ, лечащие врачи категорически отвергли поставленный диагноз, потребовав исключить упоминание о нем из составленного кардиологом письменного заключения. Ничего себе «ошибка»! Объективно говоря, поведение врачей полностью отвечает определению «заговора», и лишь не ясно, действительно ли заговорщики собирались умерщвлять партийных руководителей, в чем их обвиняли впоследствии, либо вся их вина заключалась в создании порочной системы круговой поруки.

Напомним: у такого рода событий своя история. На процессе Бухарина — Рыкова в марте 1938 года лечащие врачи Плетнев и Левин сознались в участии в заговоре с целью умерщвления писателя Максима Горького, члена ЦК Валериана Куйбышева и председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского, которого Генрих Ягода хотел поскорее убрать со своего пути, чтобы с должности зампреда пересесть в освободившееся кресло. Обвинения, предъявленные Плетневу и Левину, подтверждаются ранее не публиковавшимися материалами досудебных допросов Ягоды и протоколами его очных ставок с Плетневым, Крючковым и Левиным. Имеются также две стенограммы допросов Енукидзе на предварительном следствии. Все перечисленные документы в целом подтверждают виновность Ягоды. А доктор Левин вдобавок допускает наличие прямой связи с Енукидзе.[315]][193

В мае 1957 года была подготовлена реабилитационная справка на первого из подсудимых «бухаринского» процесса Акмаля Икрамова.[316] Однако единственное доказательство, которое приводилось в пользу его невиновности, состояло в том, что все выступившие с обвинениями Икрамова (включая Бухарина) в тех же самых показаниях назвали лиц, которые к 1957 году уже были провозглашены «реабилитированными».[317] Любопытно, но справка ни единым словом не упоминает, что Икрамов, признавший свою виновность в суде, и его обвинители-подследственные действовали по принуждению.

Подобным же образом к декабрю 1957 года «реабилитацию» получили еще несколько участников того процесса. За исключением Ягоды все другие подсудимые дождались своего часа при Горбачеве, но их «реабилитация» стала уже чистой формальностью. На совещании историков в 1962 году Поспелову задали вопрос: что говорить школьникам об осужденных по делу правотроцкистского блока? И тот, не колеблясь, заявил, что «ни Бухарин, ни Рыков, конечно, шпионами и террористами не были».[318]][193

На самом же деле Бухарин подтвердил в суде свою причастность к подготовке террористических актов, хотя отрицал, что передавал шпионские сведения лично, а только через соучастников по заговору. Рыков же, отвергая обвинения в шпионаже, сознался в попытках свергнуть правительство. Вот почему Поспелов лишь предал огласке то, что Хрущев только подразумевал в «закрытом докладе»: московские процессы, дескать, сфабрикованы, а показания подсудимых на них не соответствуют действительности.

В «закрытом докладе» Хрущев объявил лживым и «дело врачей-вредителей». Но он солгал, заявив, что оно сфабриковано Берией, ибо на самом деле именно последний раньше всех других обнаружил, что некоторые обстоятельства дела весьма сомнительны.

В любом случае смерть Щербакова, скорее всего, оказалась на руку Хрущеву. Большая часть из того, что он говорил о времени пребывания Сталина у власти, оказалась неправдой, поэтому было бы просто неблагоразумно «верить» ему и в данном случае. С учетом свидетельств о причастности представителей советской медицины к преступлениям, разбиравшимся на московском процессе 1938 года, будет весьма опрометчиво отметать саму мысль, что по крайней мере некоторые из послевоенных заговоров с участием врачей могли вполне иметь место в действительности.

В конце концов, остается загадкой, почему день или больше смертельно больной Сталин не получал никакой медицинской помощи, пока, наконец, не выяснилось, что у него инсульт. Каковы бы ни были детали случившегося, Хрущев — один из участников тех событий.

Оставив в стороне личные мотивы Хрущева, теперь обратимся к такой интересной и важной теме, как последствия «закрытого доклада».