Доброй ночи, мистер Холмс! - Кэрол Дуглас

– Так вы вдова, мадам? – поинтересовался Годфри.

– Вдова? – возмутилась старуха – Я вам не владычица Виндзора. Никогда не была замужем. Ни разу, ни полраза.

– Ага, значит, мисс Маттерворт. Вы не могли бы изложить нам суть своего дела?

– По-моему, и так все понятно. Или у вас, молодой человек, глаз нет? Если уж я найму юрисконсульта, я хочу, чтобы у него было все в порядке со зрением и слухом. А у вас, похоже, и с тем и с другим проблемы.

– Ну так объясните мне очевидное, мисс Маттерворт, – промолвил Годфри. Бесконечное терпение адвоката приятно поразило меня. Я бы на его месте давно уже напомнила старухе о том, что он не является юрисконсультом и потому не обязан выслушивать ее жалобы, – помимо всего прочего, это стало бы нарушением профессионального этикета.

Пожилая дама показала на зеленый мешок, лежавший у ее ног:

– Вот. Вот что мне оставил единственный брат. Вы можете такое представить? Еще двух дней нет, как он умер, а его нотариус, – она с презрением буквально выплюнула это слово, – заявляет, что мне на старости лет полагается лишь это!

Мы с мистером Нортоном посмотрели на мешок так, словно внутри него притаилось осиное гнездо.

– Юрисконсульт! – хриплым каркающим голосом пробормотала старая карга. – Нотариус!

– Мистер Нортон не нотариус, – попыталась я вступиться за своего работодателя.

Мисс Маттерворт явно не видела никакой разницы, да она ее и не особенно интересовала.

– Дом пустят с молотка, – продолжила она. – Кавендиш умер, не оставив мне ни гроша. Мне придется спать на улице в компании… этого!

– Чего «этого»? – мягко, с деланым равнодушием поинтересовался мистер Нортон.

– Мерзкой, гадкой твари! – Пожилая дама содрогнулась так, что затряслись разноцветные бусинки на полях ее шляпки. Наклонившись, она развязала свой зеленый мешок и вынула оттуда клетку, держа ее на вытянутой руке, словно гигантский заварочный чайник.

– Хватит болтать! – раздался скрипучий голос. – Хватит болтать!

За грязными латунными прутьями клетки мы увидели красно-зеленого попугая, перебиравшего лапками на жердочке.

– Суровая у вас птица, – заметил Годфри.

– Казанова, – с нескрываемым отвращением представила нам попугая мисс Маттерворт. – Я не стала возражать, когда старый дурень его купил. Знали бы вы, сколько времени он с ним проводил. Учил его нырять в супницу. Да если б только это! Заставил его вызубрить все бранные слова, какие только можно услышать на улице, обучил его таким ругательствам, от которых даже у грузчиков в порту уши в трубочку сворачиваются. Кавендиш знал, что я на дух не переношу этого попугая. И что, вы думаете, он оставил мне в наследство? Лишь эту тварь, и больше ничего.

– За Типпекано и сокровища![28] За Типпекано и сокровища! – весело выкрикнул попугай. – Хватит болтать!

Тут я не смогла сдержать улыбки. На лице мистера Нортона проступило озадаченное выражение человека, который из самых искренних побуждений, словно король Лир, накликал на свою голову беду, способную лишить его разума. Теперь ему предстояло иметь дело не только с чудаковатой мисс Маттерворт, но и с ее невоздержанным на язык попугаем. Причем, как это ни печально, ни старуха, ни ее попугай не обладали «мягким, тихим и ласковым» голосом Корделии. Думаю, Шекспир, единожды услышав Казанову, охотно согласился бы со мной.

– А у вашего брата было хоть что-нибудь, что он мог бы завещать вам? – с надеждой спросил Годфри.

– Еще бы! Ежегодная рента, доставшаяся нам от отца. Б́ольшая часть, конечно, шла Кавендишу, но и мне тоже кое-что перепадало. А теперь все деньги куда-то испарились, и по закону мне полагается только эта пернатая мерзость.

Похоже, любимым словом в лексиконе мисс Маттерворт было именно «мерзость», поскольку попугай тут же наклонил яркую голову и затараторил:

– Мерзость, мерзость, фении идут, фении идут!

Мистер Нортон нахмурился, но его озабоченность вызвала отнюдь не болтовня птицы:

– Значит, у вашего брата имелось состояние, которое куда-то пропало.

– Ну да, о чем я вам и говорю. Его нотариусы утверждают, что им неизвестно, куда делись деньги, и что мне полагается только попугай. Где деньги моего брата?!

– Я не знаю, мисс Маттерворт. Возможно, нотариусы нарушают ваши права…

– Брекенберри, Феттиплейс и Мамбрей. Такое может выговорить только богохульный попугай.

Мы с мистером Нортоном сразу узнали название одной из крупных юридических фирм.

– Нет, дело тут не в нотариусах, – промолвил Годфри. – Знаете что… – Он выглядел одновременно собранным и задумчивым. – Надеюсь, вы не будете возражать, если я вам предложу оставить на время наследство покойного брата у меня. Кроме того, мне бы хотелось осмотреть дом, который вы рискуете потерять. Мы можем встретиться с вами завтра?

– Завтра так завтра. Что же касается этой мер… – Старуха уставилась на попугая, а попугай – на нее. Мисс Маттерворт долго подыскивала подходящее слово, которое не спровоцировало бы попугая на очередную бесконечную трескотню: – Что касается этого совершенно бесполезного создания, можете оставить его у себя хоть навсегда.

Попугай почистил перышки, переступил с ноги на ногу и пронзительно крикнул. Адвокат, решив воспользоваться паузой, поспешно набросил на клетку ткань.

– Вот визитная карточка моего покойного брата, мистер Нортон. На ней вы найдете адрес. Жду вас завтра в два. Мне бы хотелось вздремнуть перед чаем.

Проводив старуху, я вернулась в кабинет и обнаружила, что мистер Нортон задумчиво вертит в руках визитку.

– Взгляните, – протянул он ее мне. – Что вы на ней видите?

На визитке над адресом был изображен странный рисунок – нечто вроде дырявой тарелки, а рядом отрез материи и кучка монет.

– Блюдо с отверстием… – начала я.

– Слово «блюдо» по-английски звучит как «диш», дыра, то есть каверна, – «кейв», а предлог «в» произносится «ин». Каверна в блюде – «кейв-ин-диш», то бишь Кавендиш.

– Материя – «маттер», – задумчиво продолжила я. – Деньги рядом с тканью… Много ли стоит ткань? Слово «стоимость» звучит как «ворт».

– «Маттер»… «ворт»… Ну конечно, Маттерворт! – Мистер Нортон широко улыбнулся. – В свое время через мои руки прошло много завещаний, мисс Хаксли. Кавендиш явно мстит своей сестре. Кроме того, насколько я теперь могу судить, покойный обладал странным чувством юмора и любил игру слов. Теперь я знаю, как нам действовать.

– Нам? – озадаченно переспросила я.

– Мисс Хаксли, я знаю, у вас доброе сердце… У меня к вам одна просьба.

Именно таким льстивым тоном со мной заговаривала Ирен, когда собиралась попросить сделать нечто идущее в разрез с моими убеждениями или желаниями. Мистер Нортон озорно, по-мальчишески на меня посмотрел. С его возрастом и внешностью, Годфри был совершенно неотразим. Молодой адвокат поднял клетку с пола:

– Нам нужно тщательно изучить все то, что говорит эта птица. Я помогу отнести клетку с Казановой в вашу квартиру, если вы, конечно, согласитесь записывать все, что он скажет. А завтра утром, примерно в час дня, я зайду к вам и заберу его. Ну как? – Он улыбнулся мне, как Ланселот Элейне[29], однако мне, как и всякому, кто читал Теннисона, было прекрасно известно, чем для Элейны все кончилось.

– Взять к себе эту тварь? – произнесла я слабым голосом.

– Я буду вам крайне признателен. Вполне вероятно, это поможет нам восстановить справедливость…

Как и многие адвокаты, мистер Годфри Нортон не только знал, с чего начинать, но и тонко чувствовал, в какой момент лучше всего остановиться. Я оказалась перед выбором: либо отвернуться от богини правосудия с весами и мечом, либо оказаться в компании Казановы.

Пожав плечами, я направилась к своему рабочему месту, чтобы взять жакет. Мистер Нортон проследовал за мной с клеткой в руках. Казанова был подозрительно молчалив. Экипаж быстро довез нас до моей улицы. Соседи по дому, люди непритязательные, нисколько не возражали против того, что у меня поживет попугай. Мы с Годфри в молчании поднялись на третий этаж, лишь Казанова недовольно покрикивал, когда клетка раскачивалась особенно сильно.

– Вы все оставили как было, – удивился мистер Нортон, переступив порог моей квартиры.

Только теперь я с изумлением обратила внимание на то, сколько вещей Ирен по-прежнему окружает меня. Прежде я этого не замечала.

– Она практически ничего с собой не взяла, – пояснила я. – Несмотря на ее тягу к прекрасному, вещи материальные значат для нее мало.

– И что она сказала бы об этом? – поинтересовался Годфри и, подняв клетку, словно фокусник стянул с нее накидку.

– Понятия не имею. Поставьте крикуна на стол. Оттуда ему будет открываться вид из окна. Насколько я понимаю, нам не так уж и важно, что сказала бы Ирен по поводу нового квартиранта. Важно, что скажет птица. Вы хотите, чтобы я записывала все, что будет говорить попугай?