Участок - Алексей Слаповский

– Не бойтесь, – сказал подоспевший Кравцов, – он не укусит. Руки, пожалуйста.

Суслевич послушно вытянул руки, и Кравцов надел на них наручники.

После этого Суслевича повели в здание, где жили строители. Здание одноэтажное, деревянное, в одной комнате стоят койки, в другой обеденный стол, в третьей кухня и кладовая, владения Эльвиры Бочкиной. Все довольно убогое, временное. Провели обыск и тут же обнаружили под матрасом Суслевича две пачки денег. Тысячные бумажки по сто штук. Стало быть, двести тысяч.

– Неплохой куш! – воскликнул Амнистимов. Воловой проворчал:

– Мы сроду таких денег не видели.

– А что, должно быть меньше? – тут же повернулся к нему Амнистимов.

– Не знаю... – смутился Воловой.

Тут явился припоздавший Лазарев, увидел деньги и тоже высказался о них, но совсем в другом смысле.

– Это все? – с удивлением спросил он. Амнистимов ответил вопросом:

– А вы сколько хотели?

– Я не хотел... Но... Миллиона два должно было быть! Куда деньги дел, подлец? – накинулся он на Суслевича. Кравцов оттеснил его:

– Прошу задержанного не трогать!

– Значит, два миллиона? – уточнил Амнистимов. Но Лазарев уже слегка успокоился, взял себя в руки:

– Я только предполагаю. Игорь Евгеньевич говорил, что собирается взять из банка большую сумму. Для расчетов с бригадой, для закупки стройматериалов за наличные... Ну, и так далее. Я приблизительно. Миллиона все-таки два. Я сам не видел, естественно, но...

Кравцов внимательно наблюдал за лицом Лазарева, а Амнистимов потер руки:

– Вот это сумма! На особо крупные размеры тянет! С таким масштабом и работать приятно! Жаль только, что уже ясно, кто преступник.

Суслевич, бывший до этого в ступоре, очнулся и закричал:

– Не брал! Не убивал! То есть брал, но не убивал!

– Ты уж определись как-то, брат, – посоветовал ему Амнистимов. – А лучше всего скажи, где остальные деньги.

– Не знаю! Не брал!

Амнистимов бился с ним еще часа два: очень уж хотелось до конца довести дело прямо сейчас, на месте. Но Суслевич уперся, про остальные деньги ничего не сказал. И его увезли в район.

Суслевича увезли в район, а Кравцов наведался в кухню к Эльвире Бочкиной.

– Чайком не угостите? – спросил он.

– Да запросто! – приветливо откликнулась Эльвира. – Только что ж вы воду будете хлебать? Закусите чего-нибудь!

Ни за что в других обстоятельствах Кравцов не стал бы этого делать. Он знал, конечно, что милиция, работающая на земле (есть такое выражение), кормится, как правило, задаром в кафе, столовых, ресторанах и прочих заведениях, находящихся на этой самой земле, на подведомственной территории. Это не только не считается зазорным, напротив, владелец заведения очень удивился бы, если бы какой-нибудь сто лет знаемый Петрович или Семеныч вдруг заплатил за обед. Он бы, пожалуй, забеспокоился, он подсел бы к Петровичу или Семенычу с вопросами, чем он провинился или проштрафился, за что такая немилость? Но Кравцов этого обычая не любил. И если сейчас согласился, то по очень простой причине, которую мы сейчас же узнаем. Покушав немного предложенного гуляша, Кравцов поблагодарил, вышел, подозвал Вадика и сунул ему кусочек мяса:

– Сможешь определить, чье мясо?

– Попробую! – понял Вадик. – А насчет убийства как считаете? Этот самый Суслевич, да? А где остальные деньги? Я думаю, не он убил!

– Почему?

– Потому что никогда не убивает тот, на кого думают! Закон детективов!

– А ты их не читай и не смотри, – сказал Кравцов. – К сожалению, в отличие от детективов, по закону жизни убивает именно тот, на кого думают. Иди, делай анализ!

Вадик уехал на своем мопеде, а Кравцов остался в «Поле чудес». Поговорил с Гешей, который хоть и недолго здесь работал, но успел многое приметить и узнать. Он коротко, но емко обрисовал строителей. Суслевич – человек работящий, тихий, озабоченный. У него в Белоруссии куча родственников, почти все заработанное отсылает им, не пьет и даже не курит. Дьордяй, бригадир, тоже его родственник, муж сестры. Человек спокойный, дельный, цену себе знает. Повариха Эльвира – землячка Суслевича и Дьордяя, из городка Жодин.

– Название смешное, вот я и запомнил, – сказал Геша.

И продолжил. Дядя Вадя почти старик, но незаменимый плотник, он из Сарайска. Ему бы на заслуженный отдых пора, но у него сильно болеет дочь, нужна операция, нужны деньги. И немаленькие. Дядя Вадя немного ворчун, но смирный. Воловой над ним подшучивает, как и над всеми, дядя Вадя терпит. Но однажды, когда Воловой слишком разошелся, дядя Вадя, работавший на втором этаже, молча взял кирпич и уронил на Волового, стоявшего внизу. Кирпич пролетел возле головы. Воловой бесился и ругался, а дядя Вадя спокойно сказал, что в следующий раз попадет.

Воловой вообще насмешник, человек недобрый, работать не любит, товарищей своих не любит, родину свою, Украину, похоже, тоже не очень. И, конечно, Россию. И, может, весь мир вообще. Мечтает заработать много денег, положить их в банк, снимать проценты, сидеть дома, смотреть телевизор и пить пиво. При этом страшно скупой, не курит и не пьет, как и Суслевич, но по-другому. Угостят сигареткой – выкурит. Угостят выпивкой – не откажется. Однажды Дьордяй ради смеха предлагал ему закурить каждые десять минут. Воловой не в силах был отказаться, и вскоре его стало тошнить зеленью.

Но в общем-то, народ нормальный, спокойный. Кодряну – тот горяч, вспыльчив, но отходчив. Правда, если разозлится, лучше не дразнить. Когда бы он кинул в Волового, а не дядя Вадя, не промахнулся бы.

Кравцов похвалил Гешу за наблюдательность и спросил:

– Ты ведь тоже вместе со всеми за деньгами ходил?

– Ну да. Мне, правда, мелочь причиталась, но все-таки.

– И прораба видел?

– Нет. Я последний шел. Тут они как заорут: «Прораба убили!» – и все назад. Я даже упал.

– Кто именно крикнул, не помнишь?

– Нет. А какая разница?

– Может, и никакой. И еще вопрос: каким мясом вас сегодня кормили, не различил?

– А я его не ел. Они сказали, что от общего котла меня не будут кормить, так что я с собой приношу. А они мясо жрали какое-то и сегодня, и вчера, я чуял.

– И вчера жрали? Это хорошо, – задумчиво сказал Кравцов, наблюдая за тем, как в ворота въезжает машина, как подходит охранник и что-то говорит сидящей в ней женщине.

Женщина лет около сорока, стройная, одетая с небрежной стильностью, вышла из машины, постояла возле нее, собираясь с силами, и медленно пошла к бытовке.

Там ее хотел остановить второй охранник, но она подняла руку. Охранник посторонился, она вошла.

Она вошла в бытовку, и Кравцов, выждав некоторое время, отправился следом. Вежливо постучал:

– Можно?

Ему не ответили.

Войдя, он увидел, что женщина полулежит на скамье в обмороке. Это легко было понять: на полу был очерчен мелом контур тела, застывшая лужа крови матово блестела.

Кравцов осторожно потрогал женщину за плечо. Она не реагировала. Он огляделся: воды нет. Пришлось слегка ударить женщину по щеке. Она открыла глаза:

– Что вы делаете?!

– Извините, Элла Николаевна... Я испугался...

– Ничего. Все в порядке.

Жена прораба встала, брезгливо сторонясь милиционера, и вышла из бытовки.

Кравцов через окно видел, как она прошла к своему дому.

Она появилась не меньше чем через час, переодетая в простое темное платье. Когда садилась в машину, Кравцов оказался рядом и спросил:

– Ну, как он там? Вы ведь звонили в больницу?

– Конечно. Без сознания. Еду туда. И ради бога, никаких расспросов!

– Я и не собирался...

Кравцов действительно не собирался мучить ее расспросами. Хотя кое-что хотелось прояснить. Жена видит место, где чуть не убили ее мужа, падает в обморок. Естественная реакция. Но почему так аккуратно падает – не на пол, а на скамью? Ничуть при этом не испачкавшись. Почему не бежит к машине, не едет сразу в город, в больницу? Да, выяснилось, что муж еще без сознания, нет вроде бы смысла сидеть рядом с бесчувственным телом. Но любящим женам в таких случаях все равно: лишь бы увидеть, прикоснуться, убедиться, что живой...

В общем – пища для размышлений.

Но у Кравцова не было времени размышлять: он увидел Лазарева, который вышел в сад возле своего дома и занялся какой-то работой.

Подойдя, Кравцов увидел: Лазарев дробил небольшой кувалдой щебень для посыпки садовых дорожек. Он был в одной майке. Мускулы так и ходили на плечах и руках крепкого пенсионера.

– Что же вы рабочих не позовете? – спросил Кравцов.

– А зачем? Мне самому охота – в смысле физической нагрузки.

– Это хорошо. А не боитесь?

– Чего?

– Ну, вы же с утра прибаливали. Сами говорили.

– Я не этим прибаливал, – неохотно ответил Лазарев. – В смысле – не физически.

– А как же?

– А так. Зуб разнылся, пустяки. Прошло. А ты что, участковый, тут ошиваешься? Преступника поймали, твоя же собака помогла, пиши бумагу, чтобы медаль дали. Ей. Ну, и тебе благодарность.