Алтарь для Спящего бога - Аня Викторовна Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы куда?
– Здесь рядом заяц, а ещё косуля где-то притаилась. На одном супе из вяленого мяса мы долго не продержимся.
– Но там снег!
– Сойдёт, ― буркнул Кома и вышел.
Гленна только развела руками. Ей почему-то вдруг стало обидно. Несмотря на то, что с самого утра она даже не поела, есть не хотелось. Она села на своём топчанчике, затем легла и задремала.
Проснулась от вкусного мясного запаха. Было слышно, как воет ветер, а значит, метель ещё не утихла. Этак их найдут только к весне. Гленна разлепила глаза и села. С её плеча спало одеяло. Кома сидел прямо на полу у очага и чистил свой топорик. Он выглядел ещё более суровым, чем обычно. Особенно в столь скверно освещённом месте. А она представила, как выглядит сама: помятая после сна, со всклокоченными волосами и помятом платье. Не леди, а чучело. С другой стороны, в таком виде она вряд ли приглянется…
Отчего-то эта мысль ей показалась заманчивой, и впервые за долгое время ей действительно захотелось выглядеть привлекательной. Хоть немного. Гленна вздохну. Глупость какая. Кому она нужна с её-то прошлым?
Кома поднял голову и замер, разглядывая её. Нахмурился. Не красавица, что же поделаешь.
– Заяц или косуля? ― внезапно спросила Гленна, спуская ноги на пол и натягивая сапоги.
– Похлёбка из косули, ― усмехнулся мужчина и поднялся.
Похлёбка оказалась настолько вкусной, что Гленна попросила добавки. У неё так никогда не получится.
Всё стало намного хуже, когда Гленна присела у огня и принялась распускать волосы. Те оказались длинными и густыми. Женщина, изредка вздыхая, принялась расчёсывать их пальцами. Обычно леди, ни за что бы не позволила мужчине смотреть на свои распущенные волосы. Если это, конечно, не её муж. Кома мужем не был. И либо Гленна не считала его за мужчину, либо ей было всё равно. Он внезапно вспомнил, что купил на рынке небольшой гребешок для сестры. Простой, деревянный, с вырезанными узорами, да всё как-то забывал. Ничего, Глашка не обидеться.
На протянутый гребень Гленна взглянула как на чудо. Подняла глаза.
– Так удобнее, ― пояснил Кома.
Она молча взяла гребень и лишь кивнула в благодарность.
Кома всегда нравилось наблюдать, как Глаша расчёсывает свои волосы. Это его успокаивало. Было в её мягких, плавных движениях что-то такое домашнее. Так и сейчас он смотрел, как совершенно другая женщина водит гребнем по тёмной, словно глубокие воды, волне волос. И внезапно запела.
Воспоминание ― лишь голос ветров.
Ветер утих, ветер утих.
Шёпот в ночи, времени след.
Ветер утих, ветер утих.
Отзовись в глубине голос моей тишины.
Песнь голосов на рассвете разбудят,
Ветер утих, ветер утих.
И войдя в стены древних,
Ветер утих, ветер утих.
Отзовись в глубине моей тишины.
Плачут колонны и лики богов,
Ветер утих, ветер утих.
Плачет оставленный дом.
Ветер утих, ветер утих.
Отзовись в глубине моей тишины.
Дорога бредёт под копыта коня
Ветер утих, ветер утих.
Отведи от беды.
Ветер утих, ветер утих.
Отзовись в глубине моей тишины.
Воспоминание ― лишь времени след.
Ветер утих, ветер утих.
Уйдут вслед за мной, под тёмные воды.
Ветер утих, ветер утих.
Отзовись в глубине голос моей тишины.
Она замолчала, и руки опустились на колени. Тонкие пальцы вцепились в гребень.
– Я ведь его убила? Да?
Кома, завороженный песней, тряхнул головой, отгоняя наваждение.
– Кого?
– Того… который… – Она взмахнула рукой, показывая замах кинжальчиком.
– Да. И правильно сделали.
Судорожно вздохнула, низко наклонила голову, отчего волосы загородили её лицо. Плечи дрогнули, а Кома отчётливо различил всхлип. Проходящий забери его с потрохами, это Оскольд утешать умеет, а он…
Что нужно плачущей женщине? Плечо, куда можно поплакать. Оно же как-то и легче будет. Вот только обнимать именно эту женщину совершенно не хотелось… Нет, хотелось! Да так, что мышцы сводило судорогой, свет мерк в глазах, но тогда уже пиши пропало.
И всё же он поднялся, подошёл ближе, перевёл дух и присел рядом. Прикоснулся к локтю. Гленна подняла на него совершенно сухие глаза. Только нижняя губа слегка подрагивала, словно у ребёнка. Так бывало у племянника Кома, Веста, когда ему что-то запрещали, и у дядьки не оставалось никаких сих ему запретить. Так и сейчас.
Гленна же моргнула и резко отвернулась.
– Это был первый?
Она только несколько раз кивнула.
– С первым так всегда, но вы хорошо держитесь. У кого-то желудок выворачивает.
– Это… обнадёживает.
Нет уж. Кома коснулся пальцами её подбородка и развернул к себе лицом.
– Нисколько, но вы должны помнить, что иначе он мог с вами сделать.
– Ах да. Как я могла об этом забыть.
Проще было бы, если бы она заплакала. Что делать с женщиной, которая даже заплакать не может?
– Забудьте. Не стоит этого помнить.
– Некоторые вещи сложно… забыть. Невозможно.
Сколько же моментов сам Кома был рад стереть из памяти.
– Зато можно не вспоминать. Подумать о чём-то другом.
– О чём вы думаете?
– Сейчас?
Палец помимо воли стал плавно гладить по её щеке. Казалось, Гленна этого не замечала.
– Да.
– Сейчас мне сложно думать.
– И это тоже помогает?
Кто из них первый потянулся вперёд? Какая разница. Они словно упали друг в друга, столкнулись, и безумие вскружило голову, вытесняя остатки благоразумия. Что он творит? Его тот же Альг подвесит за причинное место, охранничка такого-то. А следом всякая разумная мысль выветрилась из его головы.
У неё был потрясающий запах. Кома всегда раздражали людские запахи ― пот, пиво, навоз, немытое годами тело. Легче становилось на севере, где все свои. Вот и Гленна казалась своей. От неё пахло осенью, листвой и влажной землёй, последними цветами осени ― Посветками. Маленькие такие белые цветочки, поднимающиеся из прелой листвы перед первым снегом. А губы её были мягкие, тёплые и такие отчаянно требовательные.
Кома подхватил женщину и усадил себе на колени. Ох, если бы она начала сопротивляться, или ещё как-то дала понять, что не потерпит такого обращения. Но она доверчиво положила ладони ему на плечо и так восхитительно дышала. Руками он потянул подол платья вверх и коснулся тёплой кожи.
Потребовалось собрать волю в кулак, но прежде… коснуться губами этой самой родинки на шее. Гленна откинула голову назад открываясь. Можно лишиться разума, просто смотря
