Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другом портрете изображен Джеймс Понеке, юноша, чье подлинное происхождение – подтвержденный генеалогический казус: около одиннадцати лет назад его отец, вождь, был побежден и съеден одним из вождей-соперников. Сам Джеймс во плоти также присутствует в зале и в разговоре проявляет себя очень умным парнем, хорошо говорящим по-английски».
Газетам нравилось упоминать мое высокое происхождение и то, что мой отец был съеден. Каким-то образом история, появившаяся на свет в результате моего представления в первый день выставки, закрепилась, и вот был результат. Я подозревал, что Художник сам поделился ею с публикой, потому что она вызывала небывалый интерес. Каждый раз, когда я видел повторение своей истории, я знал, что расплачиваюсь за свою непомерную гордость и самоуверенность. Мне это не нравилось, но винить, кроме себя, было некого.
«Помимо картин, заполнивших около двухсот рам, Художник привез домой небольшое собрание редкостей: местное оружие, утварь, одежду, образцы резьбы и модели каноэ, образчики птиц, минералов и прочего, которые полностью заполняют один из самых больших залов Египетского павильона».
Прочитав свои любимые отрывки, Художник передавал газеты нам, и мы читали дальнейшие подробности, так как некоторые из них занимали больше одной колонки. И тогда я видел те части, которые Художник оставлял без внимания, в которых не хвалилась его работа, а рассматривались те люди, которых он изучал:
«Как австралийские, так и новозеландские виды поражают своеобразным характером… Вождь Раупараха и его наместник обладают чрезвычайно примечательными лицами, свирепыми, но настоящего европейского строения: очертания лица слегка вогнуты, черты четкие, нос выступает над лицом – с горбинкой и, если так можно сказать, искусно обтесанным кончиком, губы тонкие. Эти характеристики прямо противоположны характеристикам типичных новозеландских лиц, которые, хотя и намного превосходят лица негров, отличаются плоским носом и толстыми губами, и отличаются как от европейских, так и от африканских лиц вогнутым лицевым контуром. Контраст между Раупарахой, к примеру, и обычным новозеландским лицом настолько велик, что это различие словно указывает на двойственное и раздельное происхождение жителей страны».
Иногда мне казалось, будто я не знал, что читаю; не думаю, что я вообще что-нибудь в этом понимал.
* * *
Когда мне наскучивали Павильон со своими требованиями и строгость домашнего этикета семейства Ангусов, я рвался гулять по улицам с Билли и Генри. Они были мне кузенами, которых у меня никогда не было. Мне следовало бы быть осмотрительнее, ведь мои привязанности столько раз прерывались жизненными обстоятельствами, но я знал, что Билли – настоящий мой брат по духу, а Генри была самой чистой душой, какую мне доводилось встречать, несмотря на ее показную мужескую удаль. На самом деле я считал, что она намного ближе к мисс Ангус, чем можно было бы предположить по ее внешнему виду. Сама мисс Ангус была ко мне неизменно добра, но она была привязана к дому и принятым в нем правилам приличия, как того требовало ее положение. Я видел в ней это: маленькие вспышки энтузиазма, свидетельствовавшие об остром уме и стремлении к большей свободе, чем дозволяла ее ситуация; но чтобы вырваться за пределы отведенных ей ролей, потребовалась бы незаурядная жесткость характера. У Генри был этот стержень, и ее положение так или иначе требовало его иметь.
Я виделся с друзьями через день или два, и пока они показывали мне свои любимые места, где можно было поесть, выпить, спеть или спрятаться от окружающих, мне мало-помалу становились известны их жизненные подробности, и мое восхищение ими постоянно росло. К тому времени они уже поняли, что могло произвести на меня впечатление. Несмотря на мою любовь ко всему интеллектуальному и благопристойному, именно громкое и броское действительно наполнило меня восторгом: механические и движущиеся картинки, фокусы воображения. Панорама Колизея была только началом; мы исследовали Диораму, Космораму, Паноптикум. Иногда случались представления с участием актеров или со световыми фокусами, которые происходили на фоне великолепных изображений городов со странными названиями вроде Тимбукту или Константинополь. В «Лавке чудес мистера Шрусбери» мы увидели нечто настолько похожее на привидение, что меня вогнало в дрожь. Неужели то были настоящие призраки? Мне не верилось, чтобы люди издавали такие потусторонние звуки или изобрели способ сделать изображения такими жизнеподобными и при этом прозрачными. Я не мог избавиться от мысли, что мои умершие предки могут найти меня здесь, так далеко от дома.
Когда мы вернулись в «Джордж», Билли стал подтрунивать над тем, как меня встревожило представление.
– Это всего лишь призраки из волшебных фонарей, которые когда-то придумали для Фантасмагории![57] – заявил он, словно эти слова могли что-нибудь для меня значить. – В наше время это довольно распространенный трюк, Хеми. – И увидев, что это не развеяло мои опасения, он обхватил меня за плечи. – Я позабочусь о тебе, братец, если призраки явятся, чтобы пощекотать твою душу. – С этими словами Билли подтолкнул ко мне полную кружку.
Генри была настроена серьезнее.
– У нас у всех есть свои призраки, Билли, – сказала она. Я перестал дрожать, и Билли подавил ухмылку. Обычно Генри не был свойственен такой тихий, задумчивый тон.
– О моем Билли знает, – продолжила она. – Мой отец всегда рядом, хотя я больше не вижу и не слышу его и не чувствую его запаха. Он умер, когда я была совсем малявкой, лет семи или восьми, вроде как второй по старшинству из двух сестер и трех братьев. Мать говорит, что ему было пора умирать, просто пришло его время. Но мне кажется, что она так говорит, только чтобы было не так горько, ведь у него же была семья, которая только начала расти, как же ему могло быть пора? Наверное, Бог просто такой жестокий. Сплошь и рядом такое встречается, верно, Билли? Младенцы оказываются на улицах.
Ее слова напомнили мне собственное детство, которое теперь казалось таким далеким.
Тогда Генри нам все рассказала. В ее голосе была настойчивость, запрещавшая нам ее прерывать. Словно раз уж она началась, ее история должна быть доведена до конца. Билли наверняка уже слышал ее, но он сдерживался, чтобы не нарушать повествование. Думаю, тогда я наблюдал его в самом неподвижном состоянии из возможных.
Мистера Джонни Лока сгубила какая-то напасть, по счастью, не тронувшая ни детей, ни их мать. Что-то в легких. Что поделать, если работа кэбмена зачастую выгоняла его на улицу по ночам, дышать дымом и дрожать от холода. Остальным членам семьи
