Никуда от меня не денешься - Кристина Майер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белозеров протягивает нам стаканчики с кофе, хочет поболтать, но мы, поблагодарив и не задерживаясь, идем в аудиторию. За пять минут до начала лекции на парте загорается экран мобильного телефона. Звонок с неизвестного номера. Рука дергается, чтобы принять, но я одергиваю себя, откуда-то появляется чувство, что этот звонок мне будет неприятен.
В течение дня с этого номера звонят еще несколько раз, но я не беру трубку. Возможно, чтобы это был новый номер Самсонова? Вряд ли он поменял номер, какая в этом необходимость? Дозвониться мне Ян может и со своего номера. Лишь один человек лишен этой возможности — мама. Она продолжает оставаться в «черном списке».
Мои подозрения подтверждаются чуть позже, когда на последней на сегодня лекции приходит требовательное сообщение.
«Вера, подними, наконец-то, трубку, нам нужно поговорить!»
Я настолько поражена, что несколько минут не могу оформить свое возмущение в слова. Ни чувства вины, ни раскаяния, мама ведет себя так, будто ничего не произошло. Подумаешь, лезла к пасынку в трусы? Какая мелочь, такое сплошь и рядом происходит!
Есть желание заблокировать и этот номер, но я понимаю бессмысленность такого поступка, она может собраться и приехать сюда. Наш разговор, который обязательно будет неприятным и на повышенных тонах, кто-то может услышать.
— На тебя Женечка смотрит, — толкает локтем Раяна, кивая на Евгению Михайловну. Делаю вид, что включилась в учебный процесс, и старательно записываю лекцию в тетрадь.
«Я не могу ответить», — пишу и отправляю маме, чтобы она не звонила и тем более не приезжала.
«Наберу через час. Тебе лучше взять трубку».
Еще и угрожает…
Порой мне так хочется, чтобы Ян обо всем рассказал отцу. Пусть упадет корона с маминой головы, пусть она вернется к своим швабрам и тряпкам. Некоторые люди заслуживают, чтобы им преподали урок, но обычно страдают хорошие люди.
— Ты не идешь в общежитие? — спрашивает Раяна, когда мы выходим из аудитории.
— У меня дела, приду чуть позже, — не уточняя, какие дела. Она не станет допрашивать. В общаге я не смогу разговаривать с мамой, приходится думать, где нам с ней поговорить…
— Хорошо, увидимся дома, — бросает Раяна, сбегая вниз по ступенькам. — Не задерживайся, я что-нибудь приготовлю, — оборачивается на ходу. Иногда мы готовим вместе, но чаще по очереди, и в этом нет никакого навязывания обязанностей. Мне вообще комфортно жить с подругой.
— Я скоро буду.
Жду, когда Раяна уйдет, а сама направляюсь в парк. Ничего лучше я не придумала. Начинает накрапывать дождь, а ведь утром проглядывало солнце. Я без зонта, а значит, придется промокнуть. Жду, что мама позвонит, я сама не хочу ей набирать.
— Да, — грубо принимаю вызов спустя двадцать минут.
— Ты считаешь, что имеешь право бросать мой номер телефона в черный список? Кто дал тебе право не отвечать на мои звонки? — начинает с агрессии, словно это я виновата в ее аморальном поведении.
— А ты считаешь, что можешь лезть в трусы к пасынку, пока его отец в командировке? — оглядываясь, чтобы никто не услышал.
— Ян мне рассказал, что ты видела нас у бассейна, — намного спокойнее. — Вера, как ты могла подумать, что я лезу к твоему парню?! — натурально возмущается, если бы я не знала ее, могла бы поверить. — Мне прописали новое успокоительное, и вместе со спиртным, которое я выпила в тот день, оно вызвало у меня помутнение рассудка, сильные галлюцинации. Я вообще не понимала, что происходит. Я думала, что нахожусь с Эдиком, — в ее голосе звучат истерические нотки. Я не знаю, говорит она правду или лжет, но так хочется в это поверить… Хотя не стоит забывать, что моя мама та еще актриса. — Ян ненавидит меня. Не удивлюсь, если он нарочно все подстроил! Снял видео и теперь шантажирует меня! Ника, ты должна забрать у него запись…
Глава 39
Ника
Игнорирую очередной звонок от мамы. Она не хочет понять, что я ничем не могу ей помочь. Мамины откровения меня еще больше запутали. Теперь не знаю, во что верить. Раньше мама до галлюцинаций не напивалась. Она пытается меня убедить, что Ян ее спровоцировал, а потом снял все на камеру, чтобы иметь на нее компромат. Она боится, что Самсонов в любой момент может использовать запись, чтобы Эдуард Викторович выставил нас на улицу. Я не боюсь лишиться того, что нам никогда не принадлежало, а вот у мамы настоящая истерика. Она живет в страхе. Переложила на меня ответственность и ждет, что я договорюсь с Самсоновым. Требует, чтобы я с ним помирилась. Заставляет выкрасть запись, а лучше всего уничтожить телефон и ноутбук Самсонова. Мне кажется, она не в себе. Если выяснится, что есть копии записи, хранящиеся в другом месте, не удивлюсь, если она начнет уговаривать меня устроить поджог.
— Вера, ты не понимаешь, если Эдуард меня выставит за дверь, меня не возьмут на работу ни в один приличный дом! Мне нечем будет платить за твое образование. Пойдешь работать поломойкой? — так заканчивается почти каждый наш разговор.
Как я и думала, Самсонов перед гонкой решил удостовериться, что я не сольюсь. Видела его несколько раз за последние дни. Каждая наша встреча заканчивается короткой стычкой, обменявшись «любезностями», мы расходимся. Он присылает мне сообщения с напоминанием, в которых продолжает называть «Вера».
— Ты очень бледная, — беспокоится обо мне подруга. Я плохо себя чувствую, глаза едва держу открытыми. — Идем, я провожу тебя в медблок, — предлагает Раяна.
— Отсижу еще одну пару, — надеясь, что станет чуть лучше. Не хочу пропускать, потом придется отрабатывать. Раяна с опаской посматривает на меня всю лекцию. Лучше мне не стало. Голова кружится, все перед глазами плывет. На короткий миг меня так сильно повело, что я чуть сознание не потеряла. Раяна не выдерживает, сообщает преподавателю, что мне плохо.
— Проводите ее в медблок, — подозрительно косится на меня, провожая взглядом до самой двери. Врач не позволяет Раяне остаться, отправляет ее обратно на лекцию.
— Наберешь мне, — просит она, прежде чем уйти.
Врач осматривает меня, измеряет давление, которое оказывается низким. Проверяет зрачки, просит сдать анализы. Сообщает, что результаты отправят мне на почту.
