Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки - Вальтер Шелленберг

приказ. Вам нужно сохранить лицо; это означает, что вы должны устроить все таким образом, чтобы эту операцию было совершенно невозможно осуществить. Здесь я не могу помочь вам, так как не могу влиять на тех, кто отвечает за охрану герцога, но эта охрана должна быть усилена до такой степени, что любая насильственная попытка была бы исключена. Вы можете свалить вину на португальского полицейского чиновника, про которого вы можете сказать, что он подозревается в работе на англичан. Вы можете даже устроить небольшую стрельбу, которая, разумеется, ни к чему не приведет. И возможно, если вам повезет, у герцога после этого сдадут нервы и он обвинит во всем своих собственных людей».

Я медленно вышел из дома. Нам больше нечего было сказать друг другу. Был чудесный вечер, ясный и звездный. Но мне не было покоя. Мое положение было чрезвычайно трудным, тем более что я не мог понять отношение двух моих спутников, которых Гейдрих отправил вместе со мной.

В тот вечер я ужинал со своим португальским другом в небольшом ресторане. Я чувствовал себя уставшим и обессиленным и не хотел больше обсуждать эту тему. Но чтобы испытать его реакцию, я сказал: «Завтра я должен перевезти герцога Виндзорского через испанскую границу силой. План должен быть разработан сегодня вечером». Мой друг вышел из своего обычного апатичного состояния, когда я продолжил: «На скольких твоих людей — которым потом придется покинуть страну — я могу рассчитывать? И сколько будет стоить все это провернуть?»

Мой друг выглядел испуганным. «Я не могу взять на себя ответственность за такое дело, — сказал он. — Люди могут быть убиты. Это будет очень трудно — не только здесь, но и на границе». Он нервно чертил геометрические фигуры на скатерти своим ножом. После паузы он дал свой окончательный ответ. «Нет, я не могу тебе помочь. И я не понимаю, какая польза может быть от герцога Виндзорского, если ты похитишь его силой. Это неизбежно станет известно, и я не думаю, что престиж твоей страны от этого вырастет. И в твоем приказе нет упоминания о его жене. Но ведь именно Гитлер указал на ее значимость в жизни герцога. Ты прав, вероятно, за этим стоит Риббентроп. Давай быть реалистами; если ты считаешь, что должен выполнить этот приказ, я не буду ставить тебе препоны, но я не смогу помочь тебе чем-то еще».

Тогда я сказал ему, что полностью разделяю его точку зрения. Его облегчение было явным, и он с огромным воодушевлением стал обсуждать со мной, как нам обойти этот приказ. На следующее утро он сделал так, что к охране герцога были добавлены еще двадцать португальских полицейских. За этим немедленно последовало усиление мер безопасности со стороны англичан. Об этих двух фактах я донес в Берлин в длинном сообщении и попросил дальнейших указаний.

Два полных тревоги дня они держали меня в ожидании. Наконец пришел лаконичный ответ: «Вы несете ответственность за меры, соответствующие ситуации». Не очень дружелюбное сообщение, но оно показало, что, как я и надеялся, Берлин стал более трезво смотреть на это дело.

Тем временем приближалась дата отъезда герцога из Лиссабона. Сэр Уолтер Монктон — очевидно, высокий чин в британской разведке (каким он мне показался тогда) — приехал из Лондона, чтобы гарантировать своевременный отъезд герцога.

Чтобы сохранить лицо, я доложил в Берлин, что следующая информация была получена через чиновника полиции, который, как мы знали, работал на англичан: за последние несколько лет между герцогом и британской разведкой возникло значительное напряжение; герцог полон решимости остаться в Европе, но на него оказывается сильное давление, чтобы он этого не сделал; британская разведка планировала продемонстрировать ему опасность, которой он подвергается со стороны вражеских разведслужб, и для этого подложить на корабль бомбу с часовым механизмом, которая должна была взорваться за несколько часов до его отъезда на Бермуды — разумеется, с предосторожностями, чтобы герцог не пострадал.

Что касается реальной и ложной тревог, то португальская полиция находилась в состоянии лихорадочной активности и возбуждения. Корабль несколько раз обыскали сверху донизу. Меры безопасности были удвоены, а затем еще раз удвоены; все способствовало тому, чтобы подтвердить мои донесения в Берлин о невозможности осуществить похищение.

В день отплытия герцога я находился в башне посольства Германии, откуда наблюдал за его кораблем в полевой бинокль. Корабль я видел так близко, что мне казалось, я могу почти коснуться его. Герцог и герцогиня в назначенное время взошли на борт, и я узнал сэра Монктона. Возникло какое-то напряжение по поводу ручной клади. Португальские полицейские в своем рвении настаивали и на его обыске тоже. Наконец корабль отдал концы и пошел к широкому устью реки Тежу. Я медленно возвратился домой. Эта глава была закрыта.

Оставался только вопрос о том, как меня примут в Берлине. Если бы я смог лично доложить обо всем Гитлеру, то я был уверен, что все будет нормально. Но если доклад будет делать Риббентроп, то у меня, вероятно, возникнут проблемы. Остаток дня я провел за составлением своей последней телеграммы в Берлин.

На следующий день, попрощавшись с друзьями, я поехал на машине из Лиссабона в Мадрид, а оттуда вылетел в Берлин и немедленно по прилете явился к Риббентропу. Он принял меня довольно холодно: выражение его лица было отстраненным, рукопожатие — формальным. Было видно, что он недоволен. Он коротко сказал: «Докладывайте, пожалуйста». Я сохранял спокойствие и говорил ровно; мой устный доклад очень точно следовал моим письменным донесениям, которые я отсылал из Лиссабона. Когда я закончил, он некоторое время смотрел перед собой, а затем сказал монотонным и уставшим голосом: «Фюрер тщательно изучил вашу последнюю телеграмму и попросил меня сказать вам, что, несмотря на свое разочарование исходом дела, он согласен с вашим решением и выражает свое одобрение ваших действий».

Я испытал огромное облегчение, услышав это, и должен признаться, что почувствовал огромное уважение и благодарность Гитлеру за его реакцию. Риббентроп, который явно действовал согласно указаниям, сменил тему, и в течение полутора часов мы в довольно свободной манере обсуждали общую ситуацию в Испании и Португалии. Очень осторожно я попытался довести до его сведения точку зрения посла фон Шторера, но Риббентроп тут же прервал меня, сердито сказав: «Жаль, что вы не оказали на фон Шторера давления, чтобы пробудить его от его летаргического сна. Мы сами знаем, что ситуация непростая, но для этого-то он и находится там — чтобы изменить ее».

Я попытался парировать: «Совершенно верно, однако чрезвычайно сложно изменить