Клан быка - Иван Тропов

Ветер дует с той стороны, и там никакой пыли, лишь крошечные вихри песка, которые ветер сам выдирал с поверхности и тащил по песку. В эту сторону лампам ничего не мешало. Три лепестка света раскинулись далеко в пустыню, метров на двести… До самых дюн, опоясавших нефтяную площадку, как края салатницы.

Леха поморщился. Двести метров на таком свету, да без малейшего укрытия… Да на пять пулеметов…

Не подобраться. Мигом по ногам срежут. А впрочем… Не пускают оттуда — ну и не надо. Мы не гордые.

Все ребята в камуфляже — с подветренной стороны, полукругом. Стоять в пыли за бурмашиной и пялиться в завихрения пыли желающих не нашлось. Ну-ну…

Леха тихонько отполз за гребень дюны. Сполз немного вниз, чтобы уж точно не заметили, поднялся и побежал по склону дюны — вдоль гребня. Потом по следующей. По широкой дуге обходя площадку с востока.

Когда воздух стал колючим от песка — ветер швырял его в морду, как россыпи иголок, — повернул к вышке и вышел из-под прикрытия дюн.

Ветер гнал сюда песок. Синего факела не видно — уже в пологе пыли. Лишь расплывчатое буро-желтое сияние впереди. Больше ни черта не видать. Тем лучше…

Щурясь от жалящего в глаза песка, Леха побежал в это бурое свечение, на всякий случай прижимаясь к земле. Песчинки били в морду, лезли в нос, в глаза, и без того горящие без воды. Леха щурился все сильнее, уже едва различая, что вокруг, — да и что тут различать? Сплошная желто-бурая муть да вой бурмашины.

Главное, не пропустить, когда муть станет светлее — это будет как раз перед тем, как пелена песка впереди пропадет. Перед самой бурмашиной, сеющей этот песок. Тогда можно будет открыть глаза и рвануть… И пить, пить, пить… Солоноватую дрянь, но все же — утоляющую жажду… Господи, быстрее бы!

Только до рабочих еще идти и идти. Где-то впереди в этой мути еще вся площадка. Все эти баки для нефти, перегонный аппарат, бочки с бензином, насосы с моторами и маховиками, опоры наблюдательной вышки… Как же хочется пить!

Может, побыстрее бежать? Ведь далеко же еще! Леха прибавил — и тут в ухо двинуло.

В голове зазвенело, а левое ухо сплющило, как в тисках. Удар не рукой или прикладом, а чем-то по-настоящему тяжелым. Леху отбросило вбок и тут же вмазало прямо в лоб.

Перед глазами беззвучным взрывом вспыхнула сверкающая стена из мельтешащих искр, а где-то справа клацнуло чем-то железным по рогу, разворачивая вбок и швыряя вниз…

Сердце колотилось, как отбойный молоток, но никто не добивал. Леха потряс головой. Стал подниматься — и по рогу снова стукнуло. Брзынь! Броневой наконечник рога скользнул по чему-то железному и тяжелому.

Из желто-бурой мути впереди и с боков проступали темные полосы. Вертикальные, метра через пол…

Сволочи! Неужели и тут все перекрыли?! Леха шагнул назад, развернулся и побежал вправо, вдоль этого частокола. Слева, в желтой мути, бежали черные тени. Тени, тени, тени — как вертикальные шпалы какого-то сумасшедшего пути, протянувшегося прямо по воздуху. Никак не желая кончаться…

Муть впереди стала светлее, превратилась в прозрачный полог, истончаясь, — и Леха рванул назад. Прочь от прозрачного пространства, за которым — какие-то пятьдесят метров! — караулит человек в камуфляже. И крупнокалиберная дура, раззявившая свое дуло прямо сюда… Прочь. Обратно под полог пыли.

Впереди и кроме охранника хватает неприятностей… Раньше, когда смотрел на нефтяную площадку с другой стороны, полог скрыл это невеселое зрелище. На северной стороне площадки уже стоял частокол.

Получается, они начали с восточной части вышки и пошли по кругу — на север, теперь на западе…

Без частокола — только южная часть осталась? Но там нет песочной пелены, там все простреливается! Там тоже не подойти!

Стоп… Спокойно, спокойно…

А что, если…

С какого именно места на западе площадки эти сволочи начали обносить ее частоколом?

Леха развернулся и пошел обратно вдоль частокола. Теперь шпалы сумасшедшего пути шли справа, темные полосы в бурой мути…

С правого края тучи не пройти. А с левого? Если не выходить из пелены…

Что там, слева? Есть хоть маленькая щель? Между началом частокола и левым краем пыльного шлейфа?

Кажется, когда смотрел с дюн, из пелены никакого частокола не торчало… Или не рассмотрел на фоне светящегося пыльного шлейфа?…

Леха бежал мимо вертикальных теней в мутной желтизне, а жажда грызла изнутри, злая старуха с раскаленными стальными коронками.

Не должно быть там частокола. Не должно! Муть вдруг истончилась, превратившись в тонкую вуаль, а за ней мелькнул человек в камуфляже, еще одна дура, скалящая сюда свое дуло… Черт бы их всех побрал!!!

Леха отскочил обратно в муть, пока не заметили. Дьявол, дьявол, дьявол! Хватило одного взгляда. Частокол выходил за пыльную завесу. И что теперь делать?…

До пулеметчика — метров пятьдесят. По чистому прозрачному воздуху. На свету. Прямо на дуло крупнокалиберного пулемета… Верная смерть.

Черт бы их побрал! Что с одной стороны, что с другой — не подойти.

Разве что…

Дрожа от желания пить — господи, что угодно отдал бы за стакан воды! за глоток бы все отдал! — Леха пригнулся к самой земле и осторожно засеменил в край шлейфа. Выглянуть туда.

Чуть-чуть… Осторожно…

Только чтобы рассмотреть, сколько столбов за пределами пыльной завесы. Раз, два… три… четыре…

Господи, сколько же их там! Леха еще чуть-чуть продвинулся вперед — только бы вояка за пулеметом не заметил, тогда уж точно все! — и наконец-то увидел крайний столб. Седьмой, если считать от этого места, где еще можно спрятаться в пыли.

Чтобы обогнуть начало частокола, надо пройти налево эти семь столбов… Без прикрытия пыльной завесы…

Нет, не пройти.

И ветер, черт бы его побрал! Дует все в одну сторону, прямо на восток! Нет, чтобы чуть-чуть южнее подуть, разворачивая этот пыльный шлейф! Щурясь от песка, сыплющегося в глаза, Леха вглядывался в начало шлейфа — не развернет ли ветер его сюда? Хоть чуть-чуть?…

Но у ветра были другие планы.

Впереди, метрах в ста, надсадно выла бурмашина, выбрасывая в воздух весь этот песок. На миг отключилась, сдвинулась чуть в сторону и снова завыла. Делает ямы одну за другой, по кругу. Сейчас на западном краю площадки. Идет с севера на юг и скоро завершит круг. Вся площадка будет огорожена частоколом…

Стоп! Ведь прежде, чем они завершат круг…

Когда бурмашина сделает еще несколько ям…

Шлейф тянулся по ветру расплывающимся конусом, начинаясь из струи песка, которую извергала бурмашина. И если сдвинется на юг бурмашина, эта струя песка, а вместе с ней и шлейф пыли… Весь шлейф…

Этот край пелены тоже сдвинется на юг. К тем балкам, которые не дают проскочить… Накроет и их песочной мутью. Правильно?

Господи, как же хочется пить!

Но Леха неподвижно лежал на песке, вглядываясь в работу.

Машина выбрасывала из ямы песок, выбрасывала, выбрасывала, выбрасывала — все из одной ямы! Уже целую вечность! Словно всю пустыню через эту яму решила вычерпать!

А жажда грызла изнутри. Яростно, до жара, до боли. Все сильнее и сильнее…

Леха стиснул зубы, чтобы не взреветь от боли и отчаяния. Сколько же еще она будет над этой ямой? И сколько времени пройдет, пока она сделает их еще шесть?!

Машина наконец-то перестала выть и извергать песок. Чуть сдвинулась и опять завыла…

Леха закрыл глаза. Невозможно глядеть на людей, суетящихся возле машины, на камуфляжников за пулеметами — так близко, в какой-то полусотне метров…

Минуты ада. Эпохи. Вечность…

Жажда заставляла вскочить на ноги и броситься вперед — на рабочих и камуфляжников, на эти ходящие сосуды крови, которая и утолит жажду, и избавит от боли. Всего полсотни метров до них, и все кончится! Конец мучениям. Всего полсотни метров!!!

Леха дрожал, но заставлял себя лежать. Терпеть. Ждать. Всего пятьдесят метров, можно рискнуть… Вдруг не успеют среагировать? Могут не успеть… Можно рискнуть…

А если пристрелят и выкинет в Кремневую долину? Тогда придется бежать сюда снова, и жажда будет только сильнее… И может быть, когда добежишь, частокол будет уже закончен.

И уж точно не получится прибежать вовремя в Гнусмас, чтобы встретить там Тхели… Да не пристрелят! Не успеют среагировать!

Да и неважно все это… Потому что невозможно лежать вот так — когда прямо под носом все эти люди, полные крови, на расстоянии одного быстрого рывка…

Тело само собой поднялось, нацеливаясь на людей, полных крови, — как поднимается головка цветка за солнцем. Леха шагнул туда, выходя из-под прикрытия пыльной завесы…

…Зеленые глаза с дурашливыми искорками, под которыми разлит страх, холодный, вязкий страх, целый океан страха и отчаяния, удерживаемый тонкой плотинкой последней надежды…

Леха стиснул челюсти, застонал — тело отказывалось отступать, нет, ни за что, только вперед, и пить, пить, пить! — но отступил обратно.