Лето страха - Т. Паркер

— Спасибо.

— Изабелла ведь не из-за меня уехала, правда?

— Она любит тебя. Скорее всего она уехала из-за меня.

— Не надо так уж терять веру в себя, — сказала Грейс, повернулась и пошла к выходу.

Я позвонил Коррин. Иззи спала после беспокойной ночи — жара, кошмары, постоянные позывы в туалет.

— Спасибо тебе за твои вчерашние слова, — сказала Коррин. — Сейчас так важно не опускаться до взаимных упреков. Я начинаю понимать, через что тебе пришлось пройти в течение этого года. Она... мы все так многим обязаны тебе.

— Спасибо. В это просто трудно поверить.

— Надеюсь, ты сможешь использовать передышку для того, чтобы немного расслабиться. Поработаешь, по крайней мере. Удалось вчера отдохнуть хотя бы самую малость?

Я вернулся к ошеломляющему воскрешению Эмбер. Вернулся к событиям прошлой ночи, к явному помешательству Мартина и — к трупу, который я похоронил не более чем в ста ярдах от входной двери своего дома.

— Да, очень хорошо отдохнул, — сказал я.

— Рада слышать это. Где-то через час Иззи должна проснуться.

— К тому времени я подъеду.

— Храни тебя Господь, Рассел Монро.

— Хотелось бы.

Моя статья, посвященная группе поддержки, была помещена на первой полосе «Журнала» вместе с цветной фотографией Дэна Винтерса и Эрика Вальда. Главная мысль в ней сфокусировалась на Полуночном Глазе, устрашающая фотография которого — та, переснятая с видеофильма, — заняла три колонки в верхней части полосы. В тени кабины краденой машины можно было разглядеть темное бородатое лицо, оценить величину свесившейся из окна руки, габариты его фигуры, почувствовать беспардонную хищническую его натуру. Карла Дэнс не изменила ни слова в моей статье, хотя и поместила маленькую врезку про Рассела Монро — добровольца группы поддержки, пишущего специальную серию репортажей для «Журнала». Я сразу почувствовал ловкую руку Дэна Винтерса в этой маленькой манипуляции — сам я никогда не говорил ему о своем намерении присоединиться к группе, а также в слове «серию», которое навело меня на вполне конкретную мысль о том, что повлечет за собой эта моя публикация в «Журнале». Я не смог удержать улыбки, увидев выражение лица Эрика — такое жестокое, такое настороженное, такое... ну просто незаменимый человек.

Одному лишь Богу известно, какое количество телефонных звонков раздавалось в это утро в управлении шерифа, в особенности на столах Эрика Вальда и группы поддержки. Я чувствовал, статья принесла нам успех.

Я позвонил Джону Кэрфаксу, работающему в группе телефонного контроля, и он подтвердил мне, что действительно установил у меня на столбе электронное перехватывающее устройство. Оно определяет номер звонящего и включает в себя звукозаписывающий аппарат. По его словам, потребуется не более тридцати секунд на то, чтобы все это зафиксировать. Согласно особому распоряжению Винтерса, полученной информацией он будет делиться со мной лично.

Я позвонил своему литагенту — Нелл. Я сказал ей, что располагаю уникальной возможностью получать конфиденциальную информацию о самом жутком, самом страшном и самом диком убийце, какой за долгие годы появлялся на калифорнийской земле, и что нуждаюсь в деньгах для работы над книгой.

— Не так-то много мы пока от тебя получили, — сказала она. — С тех пор, как ты работаешь в «Журнале», ты не написал для нас ни строчки.

— Но я же не миллион долларов прошу, а столько, сколько ты сможешь организовать для начала работы. Мне просто позарез сейчас нужны деньги.

— Я попробую.

— И учти, на фоне этой книги всякие там «Врассыпную» и «фатальное видение»[6] покажутся вам детским лепетом.

Она помолчала. Глубоко вздохнула.

— Похоже, в Калифорнии каждый или пишет романы об убийцах, или собирается поразвлечься убийством.

— У каждого свой собственный особый дар, — заметил я.

— Я попробую, Расс. Это все, что могу обещать.

После такого воодушевляющего разговора я набрался смелости и позвонил в свой банк, чтобы проверить три моих счета, — за последние полгода я был не в состоянии сделать это. Сумма, остающаяся на них, сократилась до восьми тысяч долларов — примерно нашего двухмесячного прожиточного минимума. Мысленно я уже готовился продать машину Иззи, мой грузовичок (почти не использующийся), а также ликвидировать наши пенсионные вклады. Все это — после уплаты налогов и с учетом прочих вычетов — позволило бы нам продержаться еще год. В более отдаленной перспективе маячила идея продать наш дом, хотя сейчас неподходящее время для продажи недвижимости. Про те восемьдесят тысяч, которые я задолжал медицинскому центру, мне даже вспоминать не хотелось.

Я начал подумывать о том, смогу ли вообще написать что-то близкое к реальности в условиях существования видеозаписи Мартина, когда на расстоянии броска от моей пишущей машинки в земле покоится тело Элис Фульц, а сам я фатально зациклился на Эмбер Мэй, которой суждено стать ключевой фигурой нового романа.

«Нет, — сказал я себе, — не сможешь. В таком случае ты напишешь роман о Полуночном Глазе. Остальное так и останется похороненным в темных анналах твоей тайной жизни. Может быть, когда-нибудь потом ты сделаешь из этого целый роман».

Я предложил Грейс поехать со мной навестить Иззи, но она отказалась.

— Мне вовсе не страшно оставаться здесь одной, — сказала она. — Не думаю, что эти типы догадаются, куда я исчезла. Более того, если разобраться, это вообще единственное место, где я даже в одиночестве чувствую себя в полной безопасности.

— Понимаю, — сказал я.

Кроме того, есть кое-что в моей машине, в чем я должен бы разобраться, и это не то, что мне хотелось бы, чтобы услышал хоть кто-нибудь, даже моя дочь.

По пути к дому Джо и Коррин я прослушал пленку еще раз. Все так же невнятно гудел голос Глаза, а я не смог извлечь из этой пленки ничего. Тогда я начал размышлять над тем, как вообще появилась на свет эта пленка и как она попала в магнитофон Эмбер. А не подделка ли это? Записанная с оригиналов, которые Пэриш не внес в список «вещественных доказательств» по делу Полуночного Глаза?

В конце концов я выключил невнятную белиберду, перемотал пленку на начало и сунул кассету в карман.

«Несомненно, — подумал я, — для хранения таких вещей нужно найти местечко понадежнее, чем машина».

Изабелла сидела в постели, опершись на подложенные под спину подушки, а на коленях у нее лежали портативный магнитофон и коробка с кассетами. Из-под бейсбольной кепки виднелись наушники — маленькие черные подушечки на каждом ухе. Она услышала, как я вхожу, открыла глаза и одарила меня улыбкой такой теплоты и счастья, что мне тут же захотелось лечь рядом с ней, заключить ее в свои объятия и рассказать ей, как сильно я ее люблю. Так я и поступил. Она тоже, как могла, — сидя — обняла меня. Сняла наушники. Снова надела свою кепку.

— Ты очень плохо выглядишь, — сказала она без малейшей запинки. Должно быть, я довольно странно посмотрел на нее, потому что она тут же выдала: — Я хочу сказать, ты... выглядишь... хорошо. В эти дни у меня все п-п-получается как-то не т-т-так. И все же, Рассел, ты очень плохо выглядишь. Хотя и н-н-надел мою любимую красную веревку.

Она указала пальцем на мою красную ветровку и снова улыбнулась.

— Хорошо провел без меня время?

— Хорошо... — сказал я, не зная, как закончить фразу. Я почувствовал, внутри меня разверзается пропасть, темная зияющая бездна, в которую летят две маленькие куклы, похожие на Изабеллу и Расса Монро, — руки и ноги раскинуты в стороны, а сами они медленно крутятся, низвергаясь в картонную преисподнюю.

— О, маленький, только не надо на м-м-меня так смотреть, — сказала она. — Я знаю, что говорю с-п-п-плошную чушь.

— Ничего подобного, — возразил я. — И я польщен тем, что тебе понравилась моя красная веревка.

Она снова улыбнулась.

В этом мире нет ничего лучше улыбки Изабеллы.

— Т-ты... ты просто п-п-подсмеиваешься надо мной.

— Я знаю.

— Но к-к-когда-нибудь я тоже до тебя доберусь.

— Все равно не поймаешь.

— П-п-пока нет. Но после о-о-операции сразу же поймаю.

— После операции я стану проявлять большую бдительность.

— Все равно поймаю, и ты за все заплатишь, сосунок!

— Типичная темпераментная латиноска, — сказал я. — Только и думает об отмщении.

— Я и так уже о-о-отомстила тебе, когда ты покалечил меня.

— Я не покалечил тебя. Я женился на тебе.

— В-в-вот именно.

Несколько секунд я держал ее в своих объятиях, пока она не успокоилась и не улыбнулась мне. Это была все та же, немного застенчивая, почти виноватая улыбка, которая возникала на ее лице каждый раз перед тем вопросом, который она тут же и задала мне.

— Догадался, чего мне сейчас хочется?

— Ты проголодалась, — сказал я.

— Не с-с-спросишь, что там сегодня на завтрак?