Впусти меня - Линдквист Йон Айвиде

Оскар миновал Дом с привидениями, давший название горе. Огромное складское помещение со стенами из гофрированной жести казалось совершенно неуместным среди редких низкорослых деревьев. На стене, обращенной к склону, кто-то вывел огромными буквами: «ГОНИ МОПЕД!»

Девочки играли в салки с учительницей, бегая по берегу озера. Он не собирался с ними играть. И плевать, что Йонни и Микке скоро его догонят. Оскар лишь крепче сжал свою палку, продолжая идти вперед.

Погода стояла отличная. Озеро замерзло еще пару дней назад, и лед был уже достаточно прочным, так что группа конькобежцев под предводительством физрука Авилы собиралась там кататься. Когда Йонни и Микке сказали, что присоединяются к прогулочной группе, Оскар даже задумался, не сбегать ли домой за коньками, чтобы переметнуться к конькобежцам. Но дома лежали коньки двухгодичной давности – вряд ли они теперь на него налезут.

К тому же он боялся льда.

Однажды, когда он был маленький и гостил у папы в Седерсвике, папа пошел проверить ловушки для раков. Оскар стоял на мостках и видел, как папа внезапно провалился под лед и на какое-то страшное мгновение его голова ушла под воду. Оскар был один и принялся что есть силы орать, призывая кого-нибудь на помощь. К счастью, у папы была пара ледовых крючьев и он смог выбраться из воды, но с тех пор Оскар неохотно ходил по льду.

Кто-то ухватил его за локти.

Оскар быстро повернул голову и увидел, что учительница с девчонками исчезли за поворотом дороги, ведущей вокруг холма. Йонни произнес:

– Ну что, Поросенок, искупнемся?

Оскар крепче сжал палку, что есть сил вцепившись в нее обеими руками. Это был его единственный шанс. Они рывком потащили его за собой. Вниз, ко льду.

– А Поросенок-то дерьмом воняет, его нужно помыть.

– Пусти!

– Отпустим, отпустим. Ты, главное, расслабься. Еще немного – и отпустим.

Они оказались на льду. Оскар был лишен всякой точки опоры. Они волокли его спиной вперед в сторону проруби у сауны, его каблуки прочерчивали две глубоких борозды на снегу. Он опустил палку между ног, пытаясь притормозить.

Вдали виднелись маленькие фигурки людей на льду. Он закричал, зовя их на помощь.

– Ори сколько влезет. Если повезет, успеют вытащить.

Черная пропасть во льду зияла всего в нескольких шагах. Оскар напряг все свои мускулы и резко рванулся в сторону. Микке выпустил его, и, повиснув на руках Йонни, Оскар размахнулся и со всей силы ударил его по лодыжке так, что палка чуть не вылетела из рук.

– Аааа, черт!

Йонни разжал пальцы, и Оскар упал на лед. Затем он встал на краю проруби и поднял палку обеими руками. Йонни держался за лодыжку.

– Ах ты тварь! Ну погоди у меня…

Йонни медленно направился к нему, видимо опасаясь толкать Оскара с разбега, чтобы самому не свалиться в воду. Жестом указал на палку:

– А ну положи на землю, не то убью, понял?

Оскар лишь крепче сжал зубы. Когда Йонни приблизился на расстояние вытянутой руки, Оскар с размаха обрушил палку, метя в плечо. Йонни увернулся, и Оскар почувствовал, как палка дрогнула, когда ее широкий конец угодил Йонни по уху. Тот откатился в сторону, как мяч для боулинга, и с диким воем распластался на льду.

Микке, стоявший в паре шагов от Йонни, попятился и поднял руки:

– Черт, да мы же пошутили… Мы же не думали…

Оскар пошел на него, со свистом рассекая палкой воздух. Микке развернулся и побежал к берегу. Оскар остановился, опустил палку.

Йонни лежал на боку, поджав ноги к подбородку и прижимая руку к уху. Сквозь пальцы сочилась кровь. Оскару хотелось попросить прощения. Он не собирался делать ему настолько больно. Он присел на корточки рядом с Йонни, опираясь на палку, и уже собрался было сказать: «Прости», но тут он впервые по-настоящему увидел своего врага.

Маленький, сжавшийся в комок, Йонни лежал, жалобно причитая: «Ай-ай-ай», и тонкий ручеек крови стекал ему за воротник куртки. Голова его подергивалась.

Оскар удивленно смотрел на него.

Этот окровавленный заморыш на льду не мог ему ничего сделать. Ни обидеть, ни ударить, нет. Он даже не мог защищаться.

Врезать ему, что ли, еще пару раз, чтобы уже наверняка?..

Оскар поднялся, опираясь на палку. Лихорадочное возбуждение спало, и теперь из глубины живота поднималась волна тошноты. Что же он наделал? Йонни, должно быть, не на шутку ранен, раз так хлещет кровь. А вдруг он истечет кровью? Оскар снова сел на лед, стащил ботинок и стянул с ноги шерстяной носок. Затем подполз к Йонни и запихнул носок под его ладонь, прижатую к уху.

– Вот. Возьми.

Йонни схватил носок и прижал его к своему рассеченному уху. Оскар взглянул в сторону берега и увидел, как к ним по льду приближается человек на коньках. Взрослый.

Издалека послышался пронзительный детский крик. Крик, полный ужаса. Высокий протяжный визг, к которому пару секунд спустя присоединились другие голоса. Приближавшийся к ним человек остановился. Немного постоял. Затем развернулся и покатился назад.

Оскар стоял на коленях возле Йонни, чувствуя, как они намокают от тающего снега. Йонни зажмурился и постанывал сквозь зубы. Оскар склонился над ним:

– Ты можешь идти?

Йонни открыл было рот, собираясь что-то сказать, но тут беловато-желтая жижа брызнула из его губ прямо на снег. Несколько капель попало на руку Оскара. Он взглянул на липкую слизь на тыльной стороне ладони и испугался не на шутку. Выпустив палку из рук, он понесся к берегу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь.

Детские крики, доносившиеся со стороны больницы, все набирали силу. Оскар побежал туда.

Физрук Авила, Фернандо Кристобал де Рейес-и-Авила, любил кататься на коньках. Если он за что-то и ценил Швецию, так это за длинную зиму. Он уже десять лет подряд принимал участие в конькобежном марафоне Васалоппет, а в те редкие годы, когда прибрежные воды шхер замерзали, он каждые выходные брал машину и ехал в Грэддё, там вставал на коньки и бежал в сторону Седерарма – насколько хватало льда.

Последний раз шхеры замерзали три года назад, но ранняя зима в этом году вселяла надежду. Конечно, как только появится лед, в Грэддё от любителей кататься на коньках отбоя не будет, но ведь это в дневное время. Фернандо Авила больше всего любил кататься по ночам.

Марафон марафоном, но, положа руку на сердце, в этой толпе чувствуешь себя жалким муравьишкой среди тысяч муравьев, внезапно затеявших миграцию. То ли дело – скользить в одиночку по бескрайнему льду, залитому лунным светом. Фернандо Авила не был ревностным католиком, но в такие минуты он воистину чувствовал близость к Богу.

Ровное чирканье коньков, лед, отливающий голубым в лунном свете, купол звездного неба над головой, уходящий в бесконечность, холодный ветер, струящийся у лица, вечность, и глубина, и космос со всех сторон. Истинное величие жизни.

Маленький мальчик потянул его за штанину:

– Я хочу писать!

Авила стряхнул с себя задумчивость и, посмотрев по сторонам, указал на несколько деревьев у самой воды – голые ветви пригнулись к земле, образуя естественную завесу.

– Можешь писать там.

– Прямо на лед?!

– Да. Ну и что? Будет новый лед. Желтый.

Мальчик посмотрел на него как на сумасшедшего, но послушно поковылял в сторону деревьев.

Авила огляделся вокруг, чтобы убедиться, что все на месте и старшие дети не слишком далеко от берега. Несколько стремительных рывков – и он отъехал на ровное место, откуда открывался полный обзор. Вроде все на месте. Девять. Плюс тот, что писает. Итого десять.

Он обернулся, посмотрел в сторону Кварнвикена и замер.

Там явно что-то происходило. Клубок тел перемещался по направлению к проруби, огороженной деревянными шестами. Пока он наблюдал за ними, клубок распался, и стало видно, что один из них держит в руках что-то вроде дубинки.

Дубинка поднялась и опустилась. Издалека донесся вопль. Авила оглянулся, еще раз окинул взглядом своих подопечных и рванул к проруби. Один из ребят теперь бежал к берегу.