Нелегал из Кенигсберга - Николай Черкашин

Однажды в антикварную лавку Луня зашел некий кенигсбергский коллекционер и попросил найти эксперта для подтверждения подлинности рукописи «Рубоко Шо». Это были эротические танку, написанные неким загадочным японским вельможей в раннем Средневековье. Они оказались очень удобными для тренировки памяти, и Лунь выучивал каждый день по одному трехстишию.

Отбросив кимоно, уселась ты в ладью,От берега шестом я оттолкнулся,Уплыл к далеким островам Пяти Озер.

Господин Шведер не раз наведывался в университет, но, к сожалению, подобного эксперта найти не удалось…

Даже самая бдительная «наружка» не смогла бы найти в образе жизни супругов Шведер что-либо подозрительное.

Каждое утро глава семьи уходил в Ботанический сад делать пробежки, а заодно подкармливать белок и птиц. Потом возвращался в лавку, завтракал, а кофе пил в подвальной подсобке, бывшем книжном чулане, где у него стоял рабочий стол. Именно за ним он и писал свои донесения. Именно там принимал своих постоянных клиентов-«покупателей», в число которых входили только самые доверенные лица, поставщики информации о военных объектах Кёнигсберга и жизни вермахта.

Нижний кабинет господина антиквара — так называл Лунь книжный чулан, (наверху был еще один) — украшала большая копия картины Арнольда Бёклина «Остров мертвых». Она висела у него прямо перед глазами и он, строя планы, созерцал этот красивый, несмотря на мрачный сюжет, горный островок, где среди кипарисов белели саркофаги и гробницы. Харон перевозил через Стикс лодку с новопреставленным грешником, закутанным в белый саван. Но в целом картина оставляла отрадное чувство: не так страшен тот свет, как его малюют. Лунь был бы рад, если бы его душа или бренные останки попали на такой красивый прокаленный средиземноморским солнцем остров… Пусть это не рай, но ведь и не чистилище!

Именно эта мысль и пришла ему сейчас в голову. Он хотел ее развить, продолжить, но тут засвистел амбюшур переговорной трубы — трубу эту проложил между торговым залом и подвальчиком прежний хозяин дома — он был любителем морской старины и принес эту трубу с какого-то старого немецкого крейсера. Лунь сдвинул защелку на амбюшуре и услышал голос Клары:

— Уго! Завтрак готов!

— Да-да! Поднимаюсь.

Он задвинул защелку и выгнал из подсобки бабочку, дуриком залетевшую в подвал. У бабочки был красивый тигровый раскрас крыльев, и ему не хотелось, чтобы она погибла в этой тюремной для нее камере. Бабочка села вдруг на «Остров мертвых» — и «Остров» ожил.

«Хорошая примета!» — решил Лунь, выпустил на свободу свою пленницу и поднялся наверх в превосходном настроении.

На завтрак были кабачковые оладьи со сметаной, присыпанной корицей и кофе с финиками.

— Когда ты наведешь порядок в своем нижнем кабинете? — сварливо допытывалась Клара. — У тебя там скоро мыши заведутся.

— Завтра! — оптимистично пообещал Лунь. Убираться в своем кабинете он не позволял даже Кларе.

Одна из массивных тумб письменного стола стояла на крышке небольшого погребка-тайника. В тайнике хранился ящик старого кенигсбергского вина «Блютгерихт» («Кровавый суд»). Под ящиком стоял патефон, а в его корпус был встроен 30-ваттный передатчик немецкого производства. Его добыли во время войны в Испании и обучили Клару работе на нем. Возможно, это была своего рода радиомаскировка — в немецком эфире звучали сигналы немецкого передатчика. Передатчик извлекался крайне редко — на особые случаи, когда по каким-либо причинам прерывалась связь с резидентом. Для выхода в эфир они уезжали с Кларой на пленер — в окрестности того или иного прусского городка, ни разу не повторяясь. Накрывали на поляне скатерть-самобранку и заводили «патефон». Но подобные выезды случались редко — связь через «тайники» (один в Ботаническом саду, другой на старом военном кладбище) действовала пока что весьма успешно.

Впрочем, если бы наружное наблюдение за Лунем и в самом деле велось, оно бы установило, что почтенный бюргер вел двойную жизнь, примерно такую же, как и некоторые его кенигсбергские сограждане: в тайне от жены он снимал квартирку на Литовском валу, где принимал визиты одной дамы. И даже не одной, а по очереди — двух. Но такой любовный темперамент господина Шведера, надо было полагать, не наносил никакого ущерба могуществу фатерланда. И тем не менее наносил! Раз в неделю сюда наведывались Грета Майер (она же «мадам Бовари»), работавшая кладовщицей в Кёнигсбергском порту, и Рита Ланге (она же «Маркитантка»), официантка из офицерского казино. Грета, дочь коммуниста, угодившего в лагерь после прихода Гитлера к власти, согласилась сотрудничать с советской разведкой ради пролетарской солидарности и в отместку за отца. Она приносила важные сведения о всех известных ей военных грузах, которые прибывали в порт или уходили из него. У Риты Ланге были другие — отнюдь не идейные — причины поставлять Луню информацию. Ей нужны были деньги, чтобы поддерживать семью из трех человек: больной матери и трехлетних двойняшек — мальчика и девочки. Она не видела ничего криминального в том, что пересказывала своему доброму знакомому разговоры офицеров, посещавших казино. С таким же успехом она могла пересказывать их и своим подругам-сплетницам, но Лунь исправно платил ей по пятьдесят марок за каждый визит. И Рита, даже не подозревала, сколько ценного выуживал ее покровитель из ее «сплетен». Именно от Риты он узнал о строительстве аэродрома под Растенбургом. Много лет спустя стало известно, что этот аэродром обслуживал полевую ставку Гитлера «Вольфшанце». Из веселых разговоров подвыпивших офицеров можно было понять, какой полк и куда перемещается в ближайшее время, фамилии вновь назначенных командиров, особенности их характеров и многое другое.

Но самым важным источником военной информации был капитан Герхард фон Опитц (он же «Турман»). Опитц служил в батальоне связи, который обслуживал аэродром в Растенбурге. На это летное поле садились самолеты с крупными нацистскими бонзами, и Герхард сообщал иногда весьма ценные сведения. Часть его батальона находилась в Кёнигсберге, поэтому Опитцу приходилось мотаться по разным аэродромам, налаживая радиоаппаратуру, и он всегда был в курсе жизни кенигсбергского гарнизона. Встречались они с ним в фотографическом клубе на Кантштрассе, в самом центре города, что на островке Кнайпхоф. Герхард был заядлым и небесталанным фотолюбителем, часто устраивал фотовыставки. Его любимыми жанрами были приморские пейзажи и обнаженные красотки, которые позировали на фоне «танцующего леса» в извивах сосновых стволов либо на фоне дюн. Его работа «Собирательница янтаря» получила золотую медаль на выставке в Берлине. Однако в портфеле Луня оседали совсем другие фотографии, которые потом приводили в восторг Орлана.