Стихи и интервью - Мишель Деза

О, лизины лизинов! Материя требует сознания. Из каменного мешка вещи в себе доносится стук маленьких рук. Энергия требует объема, линия – ширины, тишина – оваций.

Чрезмерность точки укола создает религию.

Но подлая страсть к размножению. Мгновение взрывается, чтобы произвести другие. Причины обретают существование в республике последствий. Захлопнулась матка природы.

А все-таки ты прекрасна, возлюбленная моя, и очи твои голубиные.

* * *

Очень длинная и тонкая нить разматывается взмахами катушки над очень глубокой пропастью. Возможно, что нить острая и холодная. По-видимому, очень темно.

И вот нить падает и падает в бездну нарастающими кругами.

А на самом конце ее привязан человечек, готовый, без эволюции.

Он ползет вверх по ниточке к божественной КАТУШКЕ.

* * *

Гигантский шар катится по высоким иглам разной высоты.

Они укалывают шар. Вспыхивают звоночки, дрожат высокие, слишком частые звуки возбуждения, мерный хруст, потрескивание, проблески, ровный мертвый свет от безумной скорости, перебрасывание, истязание света в очень маленькой комнате.

* * *

Тонкий стерженек беспорядочно и очень быстро вонзается в среду и выскакивает опять, ощупывая ее жуткими пальцами слепой машины. Наконец, длинная игла возбуждения укалывает капсюль в клетке… Разливается бугристая жидкость, и чудовищно преображаясь, извиваясь в мелкой дрожи перенапряжения, клетка умирает на мгновенье. А вафельный шар возбуждения струится дальше, наступая тяжёлыми сапогами в теплые переулки нервов.

Потом, в маленьких фиордах, вафельные шарики лопаются, и шипящая прохладная кровь свободно стекает по контурам среды, оживляя раненые клетки и унося убитых.

И вот, потрескивая в репродукторах клеток, скользит упругая Живая Вода – информация. В мозгу еще теснее обступают меня хари непосредственных восприятий. Они сталкиваются и рассыпают искры конструкций.

* * *

Качнулась люстра-дирижер. День выползал из темных ножен.

* * *

Струи нарядных зрителей стекают с лестницы театра как керосин в воду.

* * *

Танец бумажки на костре.

* * *

Марсианин в форме тора, т. е. замкнутой змеи. По земле катится, по воде плывет как круг, в небе летит как диск. Сам себя отшвыривает от стенки.

* * *

Одна галактика пожирает другую. Беззвучно, как заслонки костров. Останавливаются легионы света и замыкаются спирали.

Ночные лучи вспарывают лезвия ножей.

* * *

Прожекторы ходят молча, прожекторы ходят ночью, как воры в чужой квартире.

* * *

Привет вам, фонари, остановившие ночную Орду.

* * *

Брызгой спрыгну с колес, грязью сойду с водой.

* * *

Упрямая лягушка напрыгала себе в молочном тумане крохотный архипелаг Масла. Нашла изомер, задержала бесконечное проваливание вниз.

А моя пуля стремится вырваться из. Неосторожность капли.

Не притормаживая, упасть быстрее притяжения к самому рациональному – Богу, чтобы разбить многие кувшины. Упасть мертвым жуком, произведя АВЗЗ в его мещанском сердце.

* * *

Скорпион. Самураи. Вселенная разбегается от меня и стекает в ведро, отскакивая от стенок. Убийство себя – вбить гвоздь в расползающееся, в очень ненадежное место Вселенной. Огонь. Сжаться в огне для прыжка в разные стороны.

* * *

АБСОЛЮТНАЯ ИДЕЯ был большой и спотыкался, увеча Землю.

Он проваливался в мягкие сиденья, и мысли вылетали из головы, как пробки из шампанского.

Он был один – никто его не видел, потому что никого не было.

И рассыпался он в мелкие брызги и хрустящее стекло.

И каждая пылинка зеркала отражала весь мир, каждая искринка стала тем, что есть человек. А он все разрушался, и видно стало, как непомерно он был богат. Теперь он бессилен, но видит все. Я тоже хочу рассыпаться на мудрую мелочь. И во мне перекрещиваются зеркала и мягкие провода врываются в темные пульты. Нельзя протиснуться в узкие ходы мозга.

* * *

Бросить в лестничную клетку одежду.

Спустить в мусоропровод часы и документы, отрубить люстру и далее в том же духе привести в порядок все свои дела.

Заткнуть все органы чувств дубовыми пробками. Найти в одном себе силы и стимулы. Слушать, как в глубине колбы падают снежинки, ощущать число поворотов и изменение углов.

* * *

Поднимаю ладонь, и из нее брызжут зеркала. Иду, тонкий, сексуальный и внимательный, как оса.

* * *

Выпрямлюсь и стану твердо – земля повернется вокруг моей оси, скручиваясь под ногами.

* * *

Освобождалось – вылетает сокол, выползает змея, разбегаются львы и мыши.

* * *

Часы стоят, по небу тихо ходит больная некрасивая луна.

* * *

До сих пор огромные полипы тихо переходят Океан.

* * *

Эта ночь энергична. Все курицы мира снесут завтра от нее по маленькой гранате.

Через двадцать – из железных яиц вылупятся желтенькие птенчики взрывов, маленькие шар-фюреры миллиметровой смерти.

* * *

Обрубим гигантские сосны – обольем их вершины серой.

Проведем сосною, как спичкой, по шершавой щеке Земли.

По дорогам, на которых миллионы лет ползают жуки.

Дороги – морщины ума на этом лице Земли.

* * *

Я – бутылка, выбросившаяся из поезда, живущая теперь нормальной лесной жизнью, мокрая и с жуками, как и подобает нам, бутылкам, от рождения.

* * *

Мегаломан, патетический и манерный, я опоздал стать трогательным. Мания преследования превратилась в манию реальности, в манию преследовать природу. в манию пожирания мира путем его познания. Так страх происхождения оплатил счет жизни. Первичного любопытства не хватило бы для этого безостановочного падения вперед и вверх.

Париж, 1970-е

О миниатюрах Михаила Деза

(предисловие к поэме «73–76»)

Жанр короткого эссе, афоризма в 20-м веке постепенно завоёвывал признание у русского читателя. «Опавшие листья» Розанова, «Записные книжки» Ильфа, «Ни дня без строчки» Олеши, «Крохотки» Солженицына, «Голос из хора» Синявского, «Соло на ундервуде» Довлатова, «Записные книжки» Венедикта Ерофеева, «Чередования» Владимира Гандельсмана, «Вид из себя» Валерия Черешни – вот наиболее заметные достижения жанра. Миниатюры Михаила Деза могут – и должны – занять законное место в этом ряду.

Его маленький сборник в 48 страниц, выпущенный в Париже супругами Синявскими, мне подарила Лиля Панн. Когда я начал читать его – с чем сравнить? Наверное, так: поднёс ко рту привычную стопку водки, опрокинул – и вдруг задохнулся от обжигающей струи чистого спирта.

«Люблю слова любовью чистой и запретной. Осязаю их как поверхности веществ неловкими пальцами. В молекулах слов мерцают как на запылённой лампе контуры иных предметов – совокупление контуров – точная наука шаманства. Пальцы трогают уголки губ и глаз. Не торгую словами, но не способен в одиночку есть блюдо из собственного мяса.»

«Познание – учёные ползут друг за другом по запаху.»

«Психоанализ – отыскивать в себе самом трепещущее дитя, чтобы раздавить его раз и навсегда.»

«Шоссе ночью. Жемчужные лампочки прокусывают воздух до жёлтой крови. Ночь зализывает укусы влажным языком. Как кошки перебегают дорогу чёрные автомобили. Проходят облака, как усталые воины после тяжёлой победы.»

Метафорическая насыщенность этих текстов чем-то напоминает насыщенность воздуха электричеством перед грозой. Кажется, что каждая миниатюра вот-вот может разразиться молнией стиха. Деза и начинал как поэт, но потом, по его собственному выражению, «что-то в нём стало проситься из воды на сушу… в кисло-сладкое беззаконие „реальной жизни“, приютившее Рембо…». Михаила Деза приютило царство математики, и о его достижениях в этом царстве можно подробно прочесть в его сайте http://www.liga. ens. fr/~deza/ или http://ru. wikipedia.org/wiki/Деза,_Мишель_Мари Его вебсайт представляет собой и электронный музей отсылок ко всему, что автору довелось полюбить в прожитой жизни: к любимым стихам и песням, полотнам и книгам, друзьям и родителям, фильмам и формулам, племянникам и внукам (числом тринадцать). Собственная жизнь как главное поэтическое произведение! В таком душевном настрое должен в какой-то мере гнездиться и страх (а вдруг провал!?), и дух захватывающие надежды.

Но в любом случае художественная яркость его новых миниатюр доставит радость чуткому читателю, умеющему ценить своеобразие и динамизм образной ткани.

Игорь Ефимов, Пенсильвания, 2013

73-76

Стать взрослым – невероятное расширениевозможностей поиграть.

* * *

Робинзон Большого Взрыва своей души.«Реальность» выносит на берег людей и предметы,черепки причин и ящики следствий.

* * *

Что есть душа существа?Точка ли контроля в мозгу,точка ли хрупкости в сердце?Седалищный ли нерв, по запрету есть именно его?Центр ли тяжести, плотности, ярости?Потеря ли веса после смерти,частота ли магической волны?Отражение сверх-существа, эхо первого грома?А, может, просто мечта её иметь.

* * *

Прислушаться…и за шорохом мыслей и визгом эмоцийуслышать далёко-внутренние тамтамы:вздергивающую каденцию своей Первопричины,всеопределяющий ритм пружины себя.

* * *

Не могу убить даже насекомое.Не по морали, а по ужасу точного момента смерти.Когда выплеснется жидкость сложно-белого цвета(усредненный кофе-с-молоком Вселенной?),освободится душа,ища куда вселиться/отомстить,или она начнет неудержимо расширятьсяв цунами Большого Взрыва.

* * *

Убежать, как в детстве – прыжок в назад,на рельсы с медленного Омск-Москваиз эвакуации —как колобок рассыпаться.Может, надеялся, что поймают, вернут,ввернут в теплое жизневлагалище,семью, сому, семя, племя.Но никто даже не укусил.И вот что-то замедляется – скорость, ускорениеили тоньше, более высокая их производная —и медленно поворачиваю голову.Или ветер с Океана уравнял прыжок.

* * *

Задолго до эмиграции из Москвыя эмигрировал из большого и малого народов вНауку-как-страну.«Отечество нам Царское Село.»Никогда не пожалел об этом,и не только потому,что здесь люди и порядки лучше.Здесь лучше воздух, климат, почва,вся физическая география,и именно в этой земле лежатвсе тысячи поколений моих предков.

* * *

Племена и их кучи, сплетённые в государства,ведут себя как опасные подростки.Можно, конечно, в них «только верить»…А если нет, то ох как боязно прошныриватьмежду лапами этих неповоротливыхдинозавров,ожидая астероида-спасителя.Впрочем, были и светлые минутки,скажем, пещера Бломбос, Афины при Перикле,Китай при поздней Чжоу, Самарканд при Улугбеке,Флоренция при Лоренцо Великолепном.Когда интеллигенциюсдвигали с 3-его круга власти во 2-ой.Когда, например, Аристотель, император знания,учил Александра, императора пространства.Но мне уже не увидеть такой минутки:прочная ночь кругом.Моя надежда-спаситель,свеча во тьме – виртуальное племя,заложники и прародители будущего:читатели Википедиии трогательные фанаты знания —её анонимные авторы.

* * *

На стыках литосферных плит,ревнивых орденов —московских 60-ников, парижских intellos,токийских edoko,математики и еврейства —свил я свое пугливое гнездо.Защищаясь каждым от абсолютизма других.Каждое из всеучений дает силу перетерпеть,но только в обмен на верность.Я должен и верен каждой из этих глыб сознания.Все мои коктейли – из этих элементов.Но прав, прав только ветер, tohu wa-bohu.

* * *

Хорошо обучить математике —это вздыбить мозги для небесных прогулок,корнями вверх,почти без оглядки на цензуру правдоподобия.Это и есть Гуляй-Поле, где решение задачи естьтолько поводперепоставить ее,разве что круче взнуздав условия.

* * *

Души куются уже не семьями,а ударами определяющих встреч/книг,кометами сознания мастеров,чеканящих личный рисунок смыслакак кратеры планеты или шрамы кашалота.Мои отцы-основатели, имена-заклинания:Волошин, Эредиа, Уитмен, Рильке,Сервантес, Свифт, Кафка, Оруэлл,По, Уэллс, Шекли, Дик, Лем;Хайям, Руми, Сведенборг, Лурия,Шолем, Жаботинский, Спиноза;Паскаль, Ницше, Фрейд, Винникот,Кеплер, Лейбниц, Вороной, Эрдёш;Лоренцо Медичи, Леонардо да Винчи,Диего Деза, Колумб, Альфред Уоллес.Брызги с этих комет смешались во мнев неповторимой пропорции.Только в этом – моя единственность.

* * *

Когда я смог «писать», то оборвал почти сразу,это помешало бы мне остаться честно – зверем —сохранить гражданство в ледяном вихре явлений,до их переработки пишущим.Убежал от законной Поэзиис красавицей-Наукой.Заворожила неисправляемость реальной жизни.Как у Лучо Фонтана: взрезами холста бритвой.

* * *

За нашим сознанием кроется безднанеиспользованной мощи мозга.Как не мог выпрямиться мой четвероногий предоки не мог побывать в Токио мой прадед из чертыоседлости,так и я не смогу разлиться в свое расширение.Но были ли у них такие же желание/надежда/уверенностьи боль/невозможностьвырваться на волю сверхсилы?Были, но безотносительно к расширению,как и сейчас у меня.Вряд ли способность предчувствоватьусиливается с поколениями.

* * *

Литература и Философия —две дивы универсальности,китовые акулы, так легко въемлющие в себя все ина любой шкале,так почему же я не побежал/вцепился, когда ониподмигнули смазливому москвичонку – бохеру.И жизнь прошла бы как цоканье шарав зале серого кафеля,между плоскостями/стенками,в уверенности сегментов иусталом презрении к диспозиции стенок.Но (страхорожденное?) желание понимать,в постоянных родовых мукахметаморфоза от до-понимания,тропическое влечение к корню, имени,матери каждого фактаоказались сильнее, чем обещание уюта души.Предпочел брызги стеклахрустальности его оцепенения.Да, в реальной жизни – это жить на зоне,с бандюжками нормы(правда, я устроился в бараке науки, там – легче).Но пронзительность фактов, сырой/белый звукжизнизовет, держит и тянет.

* * *

Самые острые факты сейчас в Биологии и Физике,а не в поведении людей и людоведении.Эта непримиримость фактов между собой,несмотря на набрасываемые компромиссы/теории,и есть моя Радость.Быть рядовым ниндзя хаоса, под знаком Шивы.Любовь к изначальности суверенных явлений,переходящая, метастазирующаяв энциклопедизм.

* * *

Главные науки – Физика, Биология —несутся вокруг Реальности, какдо них Богословие, в разнузданном вихресамо-законных парадигм,хотя и методологически чопорны в каждой.Новые парадигмырождаются по тем же причинам и процессамкак и с начала всего,когда магма страстей гоминидовостыла/осела в бесчисленности песчинок-слов.Они рождаются по интуиции авторов,но живут по логико-эмпирическим законам.Научный метод:сосредоточенность на достижимых деталяхи интуиция – срочная глобальная нуль-гипотеза —идут от первичных задач:пожирания и осознания опасности.От этой растяжки между добычей и хищникомне уйдет и следующий Гоминид-премиум.А что есть Вселенная – добыча или угроза?

* * *

Легионы воинов познания льются по планете,как реки боевых муравьев, как слоновая саранча.Ощетинившись методами, топча/пожираявсе непознанное.Преобразуя явленияв плотную массу представлений,а затем в вавилоны библиотек,а затем в тиранозавров Больших Идеологий.За полчищами экспериментаторов(пушечное мясо теоретиков)идут фаланги физиковс длинными копьями-моделями,среди них – холодный Ньютон в погоне:за тайной кубита.А я, несчастный янычарв этой несущейся орде ученых,Разделяю ли эту волю или просто наемник?Да, но сомневаюсь:в Науку можно только верить.Ненависть как кратчайший путь к пониманию,синтезу.Как вирус-убийца, размышляя(сменой поколений), «добреет»(хотя бы для продления жизни/инфекционностихозяина)и, наконец, интегрируется в геном хозяина.Как лихие пираты —бактерии-эндопаразиты прокариотов —превратились в ядраили митохондрии их клеток.

* * *

Как японцы любят последние моменты,предконцы, закаты,Люблю предэрекции новых идей,ощущение сфиры Кетер, гдеволя съесть неотделима от той, громадной:не быть съеденным.

* * *

Хищник не любопытен:он сметает все, что видит, в роль еды.Акула может проглотить ящик гвоздей,детеныша, кусок самой себя.Это мы, антилопы,должны постоянно вслу-, всма-, внюхиватьсяв неугадываемую смесь потенциальных опасности и радости.Но перед шансом размножиться,смягчается хищник и звереет антилопа.Это ведь не личное дело и время.Неудержимый феромони давление сзади от будущих поколенийразгоняют удивление.Чисто-белое удивление,трансверсальная этика любопытства.По степени непознанности упорядочиваютсякусочки ткани целого.Стимулы равны и суверенны.А прыжок тигра – это расширение неживого пространства.Его взгляд понимания пронизывает биомассуи страхом одухотворяет ее.

* * *

Контакт c чем-то немыслимо громадным,и не как в комфорте молитвы или телескопа,а как в танце по-детски перед хищникомна неизбежно близком расстоянии.

* * *

Движения материков или пролёт нейтриноне могут влиять на наши жизни.Только сравнимость по размеру и временидаёт явлению опасность/полезность для нас.На площадке человекоподобия,между безднами Большого и Малогоидёт эта пьеса – реквизит и мы.Наблюдает ли нас воля из Несравнимости?Несравнимое можно представитьбукетами формул, моделей и слов,даже «увидеть» в микро- и телескопах.Вовлекаю его в пьесу, бездну дословия,подвалы сознания, нашу причинную ткань.Мой космополитизм явленийне ради империи понимания,а непрерывная эмиграция души,в ужасе разбегания от исходной точкик моменту разрыва периметра.

* * *

Приближение к границес Несравнимостьюзвенит полувыходомиз человечества,как в «зоне смерти»от 8 км на Эвересте.Но обаяние пределаесть даже и в слишкомдлинном и медленном,как в падении капельбитума (9 с 1927 года)в опыте на сверхвязкость.

* * *

Дополнить идолопоклонство Уолта Уитменаперед людьмипафосом их отсутствия: в размере(микро- и макромир),во времени (до и долго после людей),во всех измерениях розы ветров Возможного.

* * *

Высунуться из теремочка человекоподобияв урчащее Без Нас,выдержать свист Соловья и цвет его…узнать-простить Вселенной её непознаваемость,прилепиться к её расширению.Ступить, трепеща, на Млечную Дорогу,услышать эти только-снаружиогненные звукознаки…Но есть ли надежда перед лицом фактов,спущенных с цепи их незамечания?

* * *

Поймать себя в ловушку некомпетентностии бежать.По главному измерению,его скрытой вертикальности.Он был гусеницей в тесноте Клипы Нога(помпезности),и вот, с болью слева, отклеиваютсяеще влажные крылья – нежная душа Руах.

* * *

Цимцумы алеф и бетна тропинке упоительного самоограничения:от ига наслаждения к равенствус его источником.

* * *

Высшая боль и сладость, это Akarat haRa(осознание зла),позволить себе этические решения,по образу Его,того, кто отделил свет от тьмына рассвете первого дня.

* * *

Бог прост как точка:он не имеет ни частей, ни атрибутов —только вихрь Имен.Мудрецы оцарапали Его непостижимостьтолкованиями,голосованиями миньянов,магическими постулированиями,гематрией, темурой и прилипанием к Нему.Они создали-таки трогательное знание о Нем,Его привычках, параметрах, тенях.

* * *

Пусть я кусочек воли Творца, народа, угла,прочих ревнивых чудовищ.Пусть презренно мало-конечномое пространство-время.Пусть унизительно раздет-распятпод всеми прожекторами пониманий,разоблачен-приколотвсеми квантовыми наблюдателями.Спрячусь в сверхмалое,сожмусь до подпланковостив пыли осколков стенок сосудов,в менее чем точку и спасу мой Страх.Зато этот последний периметр будет только мой.И когда при финальной Нормализацииповезут во всех вагонах мира(со стариками, детьми, давно умершимии с задолго неродившимися)в последний Освенцим – путем ли страданий,путем ли добровольным,притаюсь в глубине множественностии меня ну и не заметят в помпезной глобальностиСуда. И уже неважно, кто я – пылинка ли, искоркаили сама беглянка Шехина.Сохраню жемчужину первого Страха,первоотделенности, Akarat haRa.Ну а если Он хорош,пусть встретит меня в моем бесконечно малом.Безоружным и не всесильным,стариком-создателем, готовым наладить нашиотношения.Пусть откроет мне тайну Страха,и это будет справедливо.

* * *

Заклиная, трепещу…Но не перед Словоми прочей утварью делёжки понимания.А перед неокольцованной материей,перед неповторимостью самих явлений,пронизывающих, струями горящих анаконд,скорлупу вторичных сущностей.Извлечь исходное дрожащее ощущениеиз чрева представления.Трепещу… и получается Крик,похожий на Слово.

Париж, 1970-е