Избранное - Нора Георгиевна Адамян

— Вы мне не нужны, идите развлекайте общество.

В маленькую, тесную конуру подсобного барака принесли громоздкий водонепроницаемый костюм.

Георгий влез в пахнущий сыростью, негнущийся костюм и спустился в напорный трубопровод, где выше колена стояла тихая черная вода.

Он вдруг представил себе, что произойдет, если в этот миг открыть шлюзы. Почти увидел, как поток врывается в эту темную, застоявшуюся тишину, наполняет ее движением и ревом, который он, Георгий, уже, пожалуй, и не услышит. Как много запутанных узлов развяжутся сами собой! Георгий почти пожалел о том, что этого не случится. В следующую минуту он содрогнулся и пошел по неподвижной воде, с усилием раздвигая ее тяжелыми сапогами.

Нужно скорей пустить эту станцию. Слишком долго с ней валандались. Ошибкой было давать им так долго разговаривать. Чем больше они говорили, тем больше возникало опасений. Решение надо взять на себя. Все мы большие дети. Сладостное воспоминание детства: идешь рядом с отцом и ощущаешь полную безопасность. Ничего с тобой не случится. За все отвечает существо сильное и могущественное. Очень спокойно.

Здесь работала бригада Юзбашяна. Юзбашян не то что ломика — гвоздя не оставит. Частица риска есть только потому, что станция долго стояла недостроенная.

Возьмем эту частицу на себя.

Прошло не более получаса. Точнее, тридцать семь минут. Никто не уехал, кроме Суринова. У него было назначено совещание. Георгий прошел на свое место, обеими ладонями отталкивая от лба тяжелые пряди волос.

— Пустим воду, — сказал он непререкаемо, — ничего там такого нет. — И, предупреждая возражения, добавил: — Под мою ответственность.

Они были достаточно опытными специалистами, чтоб понять происходящее. И все-таки ни один не возразил.

Тесной группой стояли руководители на командном мостике.

Это был пробный, рабочий пуск, без речей и торжественности, однако народу собралось много. Строители не должны были знать о разногласиях начальства и, скорее всего, действительно ничего не знали, но почему-то было необычно тихо.

В глубине, скрытая бетоном, шла уже никому не подвластная схватка воды с колесом турбины. Ищущий выхода поток яростно закрутил лопасти. Георгий отлично знал, что произойдет, если в это стремительное кружение ворвется кусок железа, который мог лежать в трубопроводе под тихой тяжелой водой.

Невольно сдерживая дыхание, он ждал.

В небе трепетала стая голубей. На фоне облаков птицы казались серыми. Все разом сделав неуловимый поворот, они на мгновение исчезли из глаз и тут же возникли вновь в синем просторе белыми хлопьями.

А вода все шла. Лопасти турбины принимали самый большой напор, как положено при испытаниях.

Все было проверено и кончено.

Георгий еще раз посмотрел на голубей. Они вмиг кувыркнулись и снова изменили цвет. Чтобы совсем оторваться от увлекающей силы воды, Георгий потянулся, широко развел руки и ударил ладонью о ладонь.

Вода заглушала все звуки, но Самвел Арамян очнулся и взглянул на Георгия.

— Все? — спросил Георгий.

Простой деловой вопрос прозвучал вызовом.

— Ладно, ладно, — ворчливо отмахнулся Самвел и отшутился поговоркой: — Ты на мокрое место не сядешь…

Здесь больше нечего было делать. Георгий позвал Симона и Оника, который время от времени порывался что-то спросить и махал рукой, не слыша собственного голоса.

Они втроем выбрались из толпы, уже шумной, уже охваченной радостным возбуждением.

— Я тебе нужен? — спросил Симон на ходу.

Он не считал возможным покинуть станцию, пока оставалась хоть крупица риска, но Георгию хотелось уехать именно сейчас. Да нечего тут делать и Симону. Выстроили, пустили, поехали дальше!

Вода шумела. Белые птицы трепетали в небе.

— Ну как, Ефим Гаврилыч, новую начнем?

Бригадир монтажников протянул Георгию жесткую руку:

— Будет с меня. О душе пора подумать. Домой подаюсь, на Кубань.

Георгий подмигнул Онику:

— Тридцать лет все на Кубань подается. Ты заходи ко мне, Ефим Гаврилыч, потолкуем о жизни.

Шофер Ваче читал толстую книгу и, казалось, ничего вокруг не замечал. Только в последнюю секунду, когда Георгий, кивнув Симону и Онику на заднее сиденье, протянул руку к дверце, Ваче невозмутимо положил книгу себе за спину и сообщил:

— Из управления спрашивали, когда будете.

— А ты, конечно, не смотрел на пуск?

— Ха, — небрежно сказал Ваче, — мало я их видел, что ли?

— Все-таки мог бы поинтересоваться.

Считая разговор оконченным, Ваче плавно развернул машину.

— Нет, прошу вас, объясните, что произошло? — прорвался наконец Оник. — Георгий совершил какие-то действия, граничащие с героизмом, или мне это только показалось?

Симон рассмеялся.

— Был героизм, был, — подтвердил Георгий, — только не там, где ты его ищешь, и писать об этом ты ничего не будешь.

— Нет, серьезно, ты, кажется, полез в трубу?

— Именно, — сказал Георгий, — и еще как!

— И что ты там увидел? Что делал?

Симон все заливался высоким детским смехом.

— Издеваетесь надо мной? — раздраженно спросил Оник. — Эх вы, старые друзья!

Георгий повернулся к нему:

— Чего ты волнуешься? Формулу знаешь — садись и пиши: «Сегодня трудящиеся республики получили новый подарок. Вступила в строй еще одна ГЭС мощностью…» Хотя мощность тебе назвать не разрешат. Ну тогда крути лирику: «В этот весенний солнечный день строители, среди которых…» Фамилии передовиков мы тебе дадим.

— Понятно, — сказал Оник. — В общем, вы преобразователи природы, скромные герои, и я призван отображать ваши победы. Моя работа целиком зависит от ваших милостей и капризов.

Георгий одобрительно закивал:

— Насчет капризов это ты хорошо заметил.

Он негромко сказал что-то шоферу, и машина свернула к ущелью реки Занги.

Река, сияющая жидким холодным блеском, была еще по-зимнему немощная: в горах снега тают поздно. Она торопливо пробиралась меж камней, унося вперед краски своих берегов, мешая желто-серые пятна расцветающей ивы, красные — оголенного шиповника, ржавые — прошлогодней травы.

— Вы просто сволочи, — жаловался Оник. — Раз в жизни выпадает возможность написать хороший очерк, так из вас слова человеческого не вытянешь.

— Не сердись, — попросил Георгий. — Давай лучше выпьем. Вот, вот, сюда.

Он придержал шофера за рукав, и машина свернула по проторенной дороге к скале, нависающей над самой рекой.

Сооружение, к которому они подъехали, представляло собой гигантскую запятую, взметнувшуюся ввысь.

— Роскошная современная забегаловка. Мы тут еще никогда не были.

— Что это означает — рыба или коровий рог? — вопрошал Симон.

— Не трудись. Утешься тем, что председателю горсовета за эту архитектуру уже влетело.

— Пошли, пошли, — звал Георгий.

— Тебя же в управлении ждут.

— Ха! Что мы, каждый день станцию пускаем, что ли? Подождут.

В утолщенном основании запятой стояло несколько столиков, пахло вином и шашлычным чадом. У раскрытой двери, ведущей, видимо, в кухню, возвышался монументальный мужчина, тесно облаченный в белую курточку. Он скользнул в сторону пришедших черно-лиловым глазом и позы не переменил.

В углу за