Остаться у бедуинов навсегда! - Алексей Петров

В это время бедуинки будут выпекать для вас хлебные лепёшки на большом железном листе — садже. Если вы понравитесь хозяину, он устроит для вас торжественный мансаф — пир в пустыне. Для вас постелют лучшие ковры и забросают вас мягкими подушками, накормят отборной бараниной, а музыканты немедленно сложат для вас песню, где будет сказано что–то о вашей скромной персоне. Каждое упоминание вашего имени будет сопровождаться беспорядочной стрельбой из всего, что стреляет — этакий торжественный салют. (Слава богу, до этого не дошло, хотя что–то вроде мансафа всё же было.) У бедуинов есть свои музыканты, они играют на дуфе и думбуке (это ударные инструменты), на тростниковых дудочках мизмарах, а также на рабабе, где вместо струны натянута баранья кишка, по которой водят маленьким смычком. (Впрочем, наши бедуины пели нам гимны а капелло.)

Вообще–то бедуины всегда считались и считаются грабителями, ворами и рэкетирами. Они нападали на караваны и угоняли скот, полагая, что это — единственное достойное занятие для мужчины. Сегодня (пишут о них те, кто их не любят) они являются главными угонщиками автомобилей в тех краях, где живут (Израиль, Египет и весь остальной север Африки). А если вы купили участок земли и собираетесь построить дом, бедуины заставят вас выплачивать им «отступного», иначе каждую ночь будут воровать стройматериалы. Бедуины не любят работать. Физическую работу (например, сельское хозяйство, земледелие) они просто ненавидят. Предпочитают зарабатывать скотоводством и экзотическими аттракционами для туристов… Так пишут о бедуинах те, кто их не любит. Но мы увидели в бедуинах только радушие и открытость. Они и впрямь гостеприимные люди.

Бедуин — он во всём араб: говорит по–арабски, ведёт арабский образ жизни, соблюдает мусульманские обычаи. «Единственное, что отличает нас от араба (пишет, например, о себе один израильский бедуин) — это соблюдение традиций бедуина. И у нас есть одна отличительная черта характера: бедуины очень уважают себя».

И. Стомахин утверждает, что бедуины живут в палатках, сшитых из козьих шкур. (Какие хижины увидели мы, я уже рассказал.) Когда идёт дождь, шкуры сжимаются и не пропускают влагу, а когда становится сухо, материал растягивается до дыр, пропуская ветер и смягчая жару. Вход в таких хижинах обращён на восток, обложен слоем верблюжьей колючки и полит водой. Так выглядит «кондиционер» у бедуинов.

Бедуинские шатры разделены на две части — мужскую и женскую. В женскую гостей, само собой, не пускают. Там постоянно горит огонь для приготовления пищи, хранятся продукты, бурдюки с водой и йогуртом. «В отличие от других мусульман, бедуин имеет только одну жену. Есть даже пословица: «Мужчина меж двух жен, словно шея между двух палок». В день свадьбы муж надевает на ногу жене браслет со звонкими бубенчиками, чтобы всегда слышать, где она находится. Если жена заболела, бедуин выхаживает её сам».

Женщины у бедуинов, как правило, чернобровые, стройные, с грациозной походкой. (Недаром, видно, я хотел разглядеть лицо бедуинки, которая катала меня по пустыне на верблюде.) Лиц эти женщины не закрывают (но, добавлю я, умело прячут их от постороннего). «Брови они раскрашивают в цвет индиго, — читаю я дальше, — а по лицу проводят вертикальную линию через переносицу, верхнюю губу и подбородок, а на лоб наносят красное пятно, обрамлённое голубыми линиями. Бедуинки не носят золотые украшения. Серьги, браслеты и перстни сделаны из алюминия, ожерелья — из затвердевшей на солнце амбры, амулеты — из раковин».

В деревне вас могут научить выпекать бедуинский хлеб и раскрашивать лицо традиционными узорами. Краска не смывается потом несколько дней. (Нам такие художества не предложили. Да мы бы, конечно, отказались. Впрочем, как знать… Всё в этой жизни надо попробовать.)

И. Стомахин описывает необычный танец, которым развлекают гостей бедуины. Танцор просит какую–нибудь туристку поставить ему на голову стакан, потом подходит с той же просьбой к другой, потом к третьей. В конце концов на голове у него вырастает башня из двадцати (или больше) стаканов, а танцор всё пляшет, приседает и машет руками… (Чего не видели, того не видели.)

Если молодой бедуин надумал жениться, он сначала расспрашивает о девушке у друзей и родственников. Потом идёт знакомиться к ней. Вовсе необязательно, чтобы она тоже была бедуинкой. Ей достаточно быть мусульманкой. А ему перед свадьбой очень важно иметь уже дом, работу, профессию, машину и пр. Если бедуин получает положительный ответ от девушки, всё семью бедуина приглашают на ужин в дом к его избраннице. Претендент на руку молодой красавицы убеждает её родственников в том, что у него серьёзные намерения. Но этот ужин ни одну семью ни к чему не обязывает. Ещё есть возможность отказаться — и ей, и ему. А вот на другой день бедуин приводит уж не только родителей, но и свидетелей («уважаемых людей»). Обычно официальное предложение от имени сына делает отец парня. Решение принимает девушка (согласиться или не согласиться). Парень получает ответ через неделю. Почти всегда этот ответ положительный. А чтобы не получить отказ, у бедуинов есть хитрый трюк. Приходят к родителям девушки; те сразу же наливают гостям кофе (как же без этого?). Если парень хочет показать, что намерен во что бы то ни стало добиться согласия, он ставить чашку с кофе на стол и всем своим видом показывает, что пить не будет. Хозяин волнуется: такой жест гостя показывает, что хозяева — люди негостеприимные. Ни один бедуин не желает, чтобы сородичи думали о нём так. Приходится согласиться на брак дочери…

Свадьба длится три дня. В первый день танцуют и рисуют хной на ладонях. На другой день празднуют саму свадьбу. Невеста непременно должна быть в белом. На третий вечер пируют за праздничным столом вместе с друзьями и родственниками, активно налегая на мясные блюда.

Главным в посёлке считается шейх, но эта «должность» достаточно символическая: бедуин считает себя подданным одного только Аллаха. Шейх селится в крайней хижине, которая стоит не на четырёх кольях, как у всех, а на шести. «Шейх оберегает племя от врагов, но не имеет права что–либо делать без согласия других соплеменников. Звание шейха наследуется после его смерти сыном или братом. Но бедуины вправе избрать другого человека — они не ценят ни знатность, ни богатство. Бедуины судят о человеке лишь по его личным качествам — щедрости, храбрости, свободолюбию».

На посёлок бедуинов опускается ночь — тёплая, тёмная, звёздная. Мы прощаемся с гостеприимными хозяевами и рассаживаемся в машины. Шофёр заводит в магнитоле арабскую музыку (где в основном поётся о «хабибе» и «хабиби» — «любимая», «любимый»), и мы, как савраски, несёмся назад, в Хургаду. Уже нет возможности любоваться красотами пустыни — мы видим только то, что попадает в конус света автомобильных фар. Может быть, поэтому нам кажется, что мы на головокружительной скорости вот–вот врежемся в какой–нибудь валун на дороге.

Последний пункт экскурсионной программы: звёздное небо над Сахарой. Мы останавливаемся на широкой площадке среди гор, шофёры выключают фары.

— Посмотрите вверх, — говорит Махмуд. — Это очень красиво. Здесь хорошо собираются звёзды. Здесь можно загадывать желания. А потом можно обниматься, целоваться и целовать меня.

Насчёт того, что можно облобызать и его, он повторяет дважды. Мы, конечно, смеёмся, но негромко. Тут уж не до бурного веселья. Сказывается утомление. Кости болят от постоянной тряски в машине. Над нами — густо усеянное яркими звёздами небо. Такое можно увидеть, наверно, только в планетарии. Я впервые вижу двойной Млечный путь. (В Африке всё подаётся жирно, выпукло, с чувством.) Широкий Млечный путь вычерчивает над нашими головами что–то вроде ночной радуги. Фотоаппараты и видеокамеры не способны сохранить для нас эту красоту навсегда.

Мы снова мчимся по пустыне, подскакивая на каждой кочке, как дромадер–шизофреник. При каждом чувствительном толчке Махмуд лукаво поясняет: «Сафари!». Ох, надолго запомнится нам это сафари в Сахаре!..

— Вы–то — люди молодые, — ворчит сидящая напротив меня женщина, — а я‑то, старая, куда попёрлась?

Шофёр Мохаммед, желая произвести впечатление на девушек нашей группы, на ходу выключает секунд на тридцать свет автомобильных фар. Мы мчимся в кромешной тьме, скачем, как шарики в барабане лото, то и дело пригибаемся, чтобы не ткнуться головой в брезентовый потолок нашего пикапа. Совершенно непонятно, видит ли шофёр хоть что–нибудь.

— Включи, включи! — кричим мы ему.

Он, довольный, улыбается: этим русским, наверно, понравилось. Вон как орут… Они, русские, любят быструю езду.

Махмуд намекает нам, что шофёру стоит дать «бакшиш» (на чай). Туристы выбираются из машины у дверей отеля, с трудом передвигая затёкшие ноги и растирая поясницы. Никто о «бакшише» не вспоминает. Туристы, оплатившие «all inclusive», не очень–то склонны давать чаевые (не только русские туристы — немцы или чехи, например, тоже). Мне всё–таки неудобно за своих соотечественников, хотя я понимаю, что эта поездка за границу, возможно, изрядно потрепала их семейный бюджет. Я понимаю это, но мне всё равно как–то неловко просто так повернуться и уйти в отель. Я нахожу в кармане потёртую купюру в 10 фунтов и отдаю шофёру…