Непримиримые (сборник) - Сергей Тютюнник

Поднимаются по засыпанной строительным мусором лестнице на второй этаж пристройки, затем на крышу. Обзор отсюда хороший.

Внизу расстилается огромный пустырь, поросший голым кустарником.

Вдали сквозь жидкую поросль просвечивает дорога.

– Если будут атаковать, то оттуда, – Чихория показывает на дорогу и пустырь. – Со стороны города вряд ли пойдут…

Капитан-медик до конца не верит в серьезность происходящего и с тоской посматривает на Георгия.

– Вот тут тебе и представится возможность пострелять в ингушей, – с иронией говорит ему Чихория, помня о решительных речах Джаканова в медбате, когда тот обрабатывал ему раны после драки.

– Ты не смейся, – мнется капитан и опускает свои азиатские глаза. – Я в Казахстане вырос, в маленьком поселке. Рядом село было – жили ингуши и чеченцы, высланные из этих краев. Так все угоны автомобилей и даже велосипедов – их рук дело. Все драки на дискотеках они затевали. Скот угоняли у чабанов. Причем налетают кучей на одного и бьют, грабят. К ним даже милиция боялась ездить на разборки.

– Ну, вот тут им и отомстишь за нанесенные тебе в молодости обиды, – вздыхает Чихория, закуривает и с крыши спускается на второй этаж.

– Радиостанцию здесь установи! – приказывает солдату. – Аккумуляторы в порядке? Проверял?

– Вроде пашут. Щас проверю.

– Странный ты человек, – качает головой врач и поправляет сумку на плече. – У самого нос под глазом, а говоришь так, будто сочувствуешь ингушам. Так считать?

– Да разве дело в ингушах? – Георгий наваливается грудью на подоконник, сплевывает с высоты второго этажа и следит за полетом слюны. – Все люди одинаковы. Есть плохие, есть хорошие.

Я так думаю, вся эта каша заварилась, чтобы Дудаева выманить из берлоги и втянуть в войну. Так сказать, одним махом покончить со всей этой националистической смутой.

Это была мысль Иванченко. Но Чихория с ней согласился и усвоил.

– Что-то я сомневаюсь, – приваливается плечом к неоштукатуренной стене врач. – Кому сейчас серьезная война нужна? И так в стране бардак. А потом, разве можно здесь что-нибудь разобрать, в этом многонациональном хаосе? Как считаешь?

Георгий молчит, щупая языком разрушенный зуб.

– Знаешь легенду о вавилонской башне? – спрашивает Джаканов. – Задумали люди когда-то построить башню, чтоб до небес была и до Бога доставала. Высокую построили. Но Бог рассердился, что с ним люди хотят уравняться, и смешал их языки. Тогда строители перестали понимать друг друга, перессорились, начались междоусобицы. В общем, башня рухнула и передавила многих строителей.

– Это ты на социализм намекаешь и «мудрую ленинскую национальную политику»? – поднимает побитое лицо Георгий.

– Ни на что я не намекаю. Просто говорю, что этот Кавказ – как развалившаяся вавилонская башня. Все тут намешано – и народы, и языки, и вера, и экономические интересы. Никто тут не разберется так, чтоб все остались довольны. Только сила способна держать всех в узде. А силы у России пока нет. Или уже нет. В свое время еще можно было что-то сделать, но момент упустили. Как считаешь?

– И теперь нас будут бить по морде, – иронично поддерживает его тон Георгий. – Как вот меня, а мы будем кровавыми соплями утираться.

– Да я же тебе поэтому и говорил еще вчера, что такие выпады надо душить в зародыше. Не грех вначале двух-трех расстрелять, чтобы потом две-три тысячи не умирали от национальной резни. Как считаешь?

– Ну вот тебе и карты в руки! – Чихория щупает свой грузинский нос. – Сейчас постреляешь и предотвратишь большую кавказскую войну.

– Надо будет – постреляю, – огрызается капитан и поправляет сумку с красным крестом.

– Ну, а я пойду огневые позиции проверю и людей проинструктирую, пока ты будешь к стрельбе готовиться, – и показывает капитану спину с болтающимся на ней автоматом.

В углу солдат копошится возле радиостанции. Джаканов снимает с плеча сумку и ковыряется в ней, ничего не видя перед собой и не зная, что делать. Начинается дождь. Противный осенний дождь.

– Товарищ старший лейтенант, промокнем же насквозь здесь, на крыше, – ноет плечистый сержант. – Может, мы спустимся на второй этаж, пересидим? А чуть что – мы, как штык, наверху.

– Ладно, – поеживается от холода Чихория и, еще раз оглянув местность, спускается вниз вместе с солдатами.

– Ну-ка выйди на связь с «Сосной»! – говорит радисту. – Я начальству доложу, что мы к отражению «супостата» готовы.

Джаканов вздрагивает от слов Чихории и поворачивает степное свое лицо к оконному проему, где вуаль дождя затемняет мир.

Солдаты садятся у стен на корточки.

V

Сырая осенняя ночь наваливается на подстанцию и съедает паутинку проводов над пустырем.

– Курить только на втором этаже, где-нибудь в закутке! – инструктирует Чихория солдат. – На крыше и в окнах – чтоб ни одного огонька! А то нас тут в момент вычислят!

Все пялятся на влажный мрак и изредка переговариваются шепотом. Долго ничего не происходит, и тревога в душах убаюкивается. Далеко за пустырем дырявят темноту огоньки фар, доносится урчание двигателя, и снова тишина и ночная темень.

– И что, мы тут трое суток сидеть будем? Как считаешь? – не выдерживает скуки медик.

– Сколько надо, столько и будем сидеть, – вздыхает Чихория, прислушиваясь к вспыхнувшей где-то далеко перестрелке.

Он смотрит на светящиеся стрелки своих командирских часов, меняет караул. Из старого здания подстанции приходит Рамазанов с напарником, а двое солдат – автоматчик со второго этажа и Козлов с крыши – уходят в каптерку погреться и поспать.

– А мы с тобой спать вообще, что ли, не будем? – интересуется капитан.

– Я буду дежурить, сколько смогу. А ты иди отдыхай, – говорит, зевая и поеживаясь, Чихория. – Когда станет невмоготу, я тебя разбужу. Сменишь меня. Кто-то из офицеров постоянно должен быть здесь.

Ветер шумит в мокром кустарнике. Слышны осторожные шаги медика на темной лестнице. И совсем пока не слышен полет пули из снайперской винтовки. Хлопок выстрела ударяет в уши уже после того, как свинцовый плевок попадает чуть ниже сигареты, закуренной водителем на крыше в нарушение приказа Чихории.

– Товарищ старший лейтенант! – орет растерянный сержант. – Савчука в шею ранило!

Георгий бежит на крышу и подползает к солдату. Водитель сучит ногами, в его горле булькает кровь, в окостеневших губах продолжает дымить сигарета.

– Я же вам говорил – не курить, придурки! – зло шепчет Георгий. – Смотрите в оба, откуда бьет, гасите его, суку!

Он тащит раненого вниз, на второй этаж, как мешок с картошкой.

– Капитан, где ты? Помоги! – зовет Чихория, надрываясь от тяжести и спотыкаясь в темноте.

Водитель хрипит. Георгий укладывает его возле стены, выглядывает в окно и снова зовет:

– Джаканов, где ты?

Над головой Чихории пролетает пуля и чмокается с бетонной стеной.

– Ух, блин! – удивляется Георгий и приседает. – Огонь! Что вы все, попримерзали?!

Солдаты клацают оружейными предохранителями и затворами и, не глядя, выпускают по пустырю сумасшедшую свинцовую свору.

– Прекратить! – орет после долгого грохота Чихория, испугавшись перерасхода патронов, и осторожно выглядывает в окно.

Ни зги не видать. Он выставляет свой автомат с ночным прицелом и всматривается через окуляр в зеленую светящуюся муть.

– Стреляют только те, у кого ночные прицелы! – командует Георгий.

Под стеной клокочет горлом водитель.

– Джаканов, блядь! – орет Чихория и, не дождавшись ответа, командует: – Рамазанов, найди капитана и приведи сюда!

Рамазанов отрывается от стены и направляется к лестнице. Две пули – от короткой автоматной очереди и снайперской винтовки – хлопаются в его сырую ватную куртку. Солдат с грохотом падает и царапает судорожными руками цементный пол. На крыше сержант включает свой пулемет, заглушая стон Рамазанова и мат Чихории.

Георгий ползет к солдату и ощупывает его ватник. Ладонь вляпывается в кровавое болото.

– Живой, земляк? Живой? – шепчет взводный.

– Больно, – скрежещет зубами Рамазанов.

– Где же эта падла Джаканов? – шипит Георгий и ползет к лестнице.

Капитан сидит на корточках в углу площадки между вторым и первым этажами, обхватив голову руками. Чихория натыкается на него в темноте.

– Ты что, ранен? – спрашивает Чихория, чувствуя, как дрожит Джаканов.

– Да. Нет… – задыхаясь, отвечает медик.

– Да или нет?! – Георгий начинает понимать, что капитан не мог быть ранен – пули сюда не долетают. Взводного бьет ток злости. – Вставай, сука! Там люди без тебя подыхают! – кричит Чихория и пинает, пинает, пинает сапогами окаменевшее, скрюченное страхом тело Джаканова.

– Не могу! – истерично шепчет капитан. – Не могу! Не могу!

– Вставай, падаль! – месит его ногами Георгий. – Вставай!

На лестнице внизу слышны шаги. Это из подсобки прорвалась отдыхавшая смена. Чихория останавливается, перестает бить медика, забирает его сумку и идет к раненым. С крыши пустырь поливает огнем пулеметчик. Изредка хлопает снайперская винтовка.