Запечатленный труд (Том 1) - Вера Фигнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все начинания революционерки гибнут, сотни крупных и мелких неудач преследуют ее. Имена и приметы народовольцев давно известны полиции. Их ищут повсюду.
Незадолго до ареста тридцатилетняя Вера Фигнер написала младшей сестре Ольге письмо, в котором выражено по существу кредо Веры Николаевны, ее отношение к жизни и к людям, ее последнее напутственное слово остающимся на свободе:
«Всего больше надо иметь в виду личную свою выработку и надеяться главным образом на себя… Как ни грустно сознаться, между великими идеями и идеалами, которые живут в душе, и жизненной действительностью такая страшная пропасть, такое колоссальное несоответствие целей с результатами, грандиозности задач с мизерностью выполнимости, что истинное величие в том-то и состоит, по-моему, чтобы твои глаза не перестали гореть энтузиазмом, а руки не лежали сложенными в бессилии при вполне критическом отношении к себе, к другим, к обстоятельствам, к постановке и обстановке дела, ко всей жизни, словом. Делать кропотливое дело, медленно продвигаться вперед… имея утешение лишь в перспективе, в истории, и сохранить при этом бескорыстную преданность идее, не поступиться идеалом, не изменить друзьям, нести жизнь, как крест, испытывать больше неудач, чем удач, много терять и остаться верным себе, не отступить…
Надо делать посильное дело, вмешиваться в жизнь, сталкиваться с людьми, чтобы болеть их болезнями, страдать их страданиями и делить их радости…»[23]
10 февраля 1883 года Фигнер, выданная предателем, была арестована прямо на улице в Харькове. С ее арестом уходила в прошлое эпоха «Народной воли».
В сентябре 1884 года В. Н. Фигнер судили по «процессу 14-ти» вместе с 13 народовольцами, главным образом военными.
Вера Николаевна, больная, измученная 20-месячным одиночным заключением, едва держалась на ногах. Недаром Катков в «Московских ведомостях» торжественно сообщил о «последнем градусе чахотки у знаменитой революционерки Фигнер».
Однако она собирает все силы, для того чтобы выполнить последний долг перед организацией, погибшими товарищами и произнести заключительное слово:
«…Я часто думала, могла ли моя жизнь идти иначе, чем она шла, и могла ли она кончиться чем-либо иным, кроме скамьи подсудимых? И каждый раз я отвечала себе: нет!»[24]
Смелая речь Фигнер произвела сильное впечатление на присутствовавших. Защитник, выступая, отметил, что «его клиентка сделала все возможное для самообвинения, сказавши о себе все наиболее тяжелое…»[25].
Суд приговорил Веру Николаевну Фигнер к смертной казни через повешение.
Девять дней ждала она смерти. На десятый объявили о «царской милости» замене казни бессрочной каторгой.
***Фигнер приговорили к смертной казни, но не казнили — слишком памятна была еще всем Софья Перовская. Фигнер не казнили — просто посадили в самую страшную каторжную «государеву» тюрьму — Шлиссельбург и во всем уравняли с мужчиной: кандалы на руках при перевозке, суконный арестантский халат с желтым тузом на спине, грубые коты на ногах, «глазок» в дверях камеры, обыски, карцер.
«Когда часы жизни остановились» — так много лет спустя Вера Николаевна назовет вторую часть «Запечатленного труда», посвященную Шлиссельбургу.
О шлиссельбургской каторге писали и до Фигнер ее товарищи по заключению Л. А. Волкенштейн, М. Ю. Ашенбреннер, М. В. Новорусский, Н. А. Морозов и др. Ценность «Запечатленного труда» не в новых эпизодах или деталях тюремной жизни, хотя В. Фигнер рисует наиболее полную картину. Она передает внутренний мир, психологию узника, замурованного на многие годы в камеру, показывает, как постепенно настроение, близкое к отчаянию, сменялось стремлением к борьбе, как медленной шлиссельбургской казни революционеры противопоставили свою волю, протест.
Иосиф Лукашевич, отсидевший в Шлиссельбурге 18 лет, писал Вере Фигнер, прочитав «Запечатленный труд»: «Как поразительно верно воспроизведен Вами психологический анализ наших настроений и переживаний. Многое, уже померкшее и стушевавшееся в моей памяти, вновь ярко ожило для меня»[26].
Другой революционер-народник, известный «чайковец» Н. А. Чарушин, не менее восторженно оценил «Когда часы жизни остановились»: «Изобразить так ярко и в то же время с полной объективностью психологию и жизнь заживо погребенных наших лучших людей, как это сделали Вы, едва ли доступно еще кому-нибудь. Честь Вам и слава, дорогая Вера Николаевна!»[27]
В Шлиссельбург привозили не для того, чтобы жить. «Это самое сильное и неприятное наказание»[28], - признался царь, направляя в крепость очередную партию революционеров. Тюремщики же прямо говорили узникам: «Отсюда выносят, а не выходят».
«Мы были лишены всего, — пишет В. Н. Фигнер, — родины и человечества, друзей, товарищей и семьи; отрезаны от всего живого и всех живущих»[29].
Где-то там, за стенами крепости, за часовыми, в другом мире, продолжалась история. Сменялись правительства, образовывались новые партии, выходили книги, подрастали дети. В Шлиссельбурге все тихо и неподвижно. Десять, пятнадцать, двадцать лет тишины. Одиночество, праздный ум, праздные руки. «Вы узнаете о своей дочери, когда она будет в гробу»[30], - ответил сановник матери Фигнер.
Многие не выдерживали.
Михаил Новорусский, осужденный по процессу Александра Ульянова в 1887 году, подсчитал жертвы Шлиссельбургской крепости за 22 года, с августа 1884 по январь 1906 года:
Казнено — 13 человек.
Умерло — 15 человек.
Покончило жизнь самоубийством — 3 человека.
Сошло с ума — 5 человек.
Покончило самоубийством после освобождения — 4 человека.
Умерло вскоре после освобождения — 2 человека.
_________________________
Всего 42 человека.
Вышли из тюрьмы 24 человека, из них 19 просидели в Шлиссельбурге 10 и более лет. Срок заключения шлиссельбуржцев за эти годы составил в совокупности 477 лет![31]
История знает немало случаев героической борьбы заключенных.
Томмазо Кампанелла, итальянский мыслитель, один из представителей утопического коммунизма (1568–1639), пробыл в тюрьме 27 лет. Зверские пытки, одиночество не сломили его. В заключении он написал полную оптимизма книгу «Город Солнца» и в ней изобразил коммунистическое общество будущего.
Феликс Эдмундович Дзержинский, отбывавший заключение в тяжелые годы столыпинской реакции, когда многими овладело уныние, проявил огромную силу духа. В тюрьме вырабатывалась тактика: выдержка, углубленная работа над собой. Силы и нервы не растрачивались на мелкие индивидуальные протесты по незначительным поводам, их сохраняли для принципиальных коллективных выступлений, для грядущих боев.
Вера Фигнер как бы предвосхитила эту тактику: «Я решила — терпеть в том, что стерпеть можно, но, когда представится случай, за который стоит умереть, я буду протестовать — и протестовать насмерть»[32].
Вера Николаевна, человек скромный, лишенный мелкого тщеславия, естественно, не пишет о своей исключительной роли в тюремной жизни и в борьбе узников с тюремщиками. Объективная оценка этих 22 лет жизни революционерки содержится в словах ее товарищей и врагов.
Вот что пишут шлиссельбуржцы.
Герман Лопатин: «Вера принадлежит не только друзьям — она принадлежит России»[33].
Сергей Иванов: «Есть натуры, которые не гнутся, их можно только сломить, сломить насмерть, но не наклонить к земле. К числу их принадлежит Вера Николаевна…»[34]
Михаил Ашенбреннер: «Лучший, любимый, самоотверженный товарищ, нравственное влияние которого было так спасительно для изнемогающих…»[35]
Вот выдержка из рапорта полковника Каирова:
«Арестантка № 11 составляет как бы культ для всей тюрьмы, арестанты относятся к ней с величайшим почтением и уважением, она, несомненно, руководит общественным мнением всей тюрьмы, и ее приказаниям все подчиняются почти беспрекословно; с большой уверенностью можно сказать, что проявляющиеся в тюрьме протесты арестантов в виде общих голодовок, отказывания от гуляний, работ и т. п. делаются по ее камертону»[36].
Борьба с врагами-тюремщиками лучше всего поддерживала силы и дух узников.
Но нужна была и гимнастика для тела: физические упражнения каждый день и помногу. Вера Николаевна вышагивала по крохотной камере из угла в угол до 10 верст в день, за 20 лет — путь, равный окружности экватора. Нужна и пища уму — упорные, систематические занятия. «Если я писательница, — сказала как-то Фигнер, — то меня сделал ею Шлиссельбург».
Победа Веры Фигнер над 22 годами одиночного заключения принципиально важна не только для нее. Героическое прошлое революционерки, исключительно мужественное и стойкое поведение в тюрьме создали ей огромный моральный авторитет, превратили ее при жизни в легенду.
