История Похитителя Тел - Энн Райс

О Майами! Идеальное место для маленькой игры страстей.

Я всегда возвращаюсь в Майами, как возвращаюсь в Новый Орлеан. Сейчас я единственный из бессмертных, кто охотится в этом славном уголке Сада Зла, ибо, как вы уже поняли, местный дом общины давно опустел – ни я, ни остальные не в силах были и далее оставаться вместе.

Неизмеримо лучше получить Майами в полное свое распоряжение!

Стоя у окна в номере, который снимал в модном отельчике под названием «Сентрал-Парк» на Оушн-драйв, я время от времени пускал в ход свои сверхъестественные способности и прислушивался к тому, что происходило в соседних комнатах, где богатые туристы наслаждались уединением по высшему разряду – полным покоем всего в нескольких шагах от оживленной улицы, в данный момент заменявшей мне Елисейские Поля или виа Венето.

Мой Душитель был уже почти готов оставить царство судорожных и обрывочных видений и выйти в мир реальных смертей. Мужчине моей мечты пора одеваться.

Покопавшись в только что открытых картонных коробках, чемоданах и ящиках, где по обыкновению царил полнейший беспорядок, я выбрал серый бархатный костюм – такие костюмы всегда нравились мне больше других, особенно если ткань достаточно плотная и не слишком блестит. Не самый, надо признаться, подходящий наряд для летней ночи, но ведь я не ощущаю жару или холод так, как смертные. А пиджак был тонкий, с небольшими отворотами, точно подогнанный по фигуре и приталенный; он походил на костюм для верховой езды, а если быть еще точнее – на изящный сюртук прежних времен. Мы, бессмертные, всегда предпочитаем несколько старомодную одежду, напоминающую нам о том веке, когда мы Родились во Тьму. Иногда истинный возраст бессмертного можно определить просто по покрою платья.

Для меня важное значение имеет и ткань. Восемнадцатый век был таким сияющим! Я не могу обойтись хотя бы без легкого отлива. А этот красивый костюм с узкими бархатными брюками словно для меня создан. Что же до белой рубашки, то шелк на редкость мягкий и тонкий – если ее свернуть, она уместится в ладони. Но разве моей столь неуязвимой и в то же время удивительно чувствительной кожи достойно касаться что-либо иное? Теперь о ботинках. Они ничем не отличаются от всей остальной дорогой обуви, которую я ношу в последнее время. У них безупречные подошвы, так как им редко приходится ступать по матери-земле.

Слегка тряхнув волосами, я убедился, что они, как обычно, легли густыми сверкающими светлыми волнами до плеч. Каким меня видят смертные? Если честно, не знаю. Свои голубые глаза я по обыкновению прикрыл темными очками, иначе их сияние может случайно загипнотизировать кого-нибудь – это всегда очень досаждает, – а на изящные белые руки с предательски стеклообразными ногтями натянул ставшие уже привычными мягкие перчатки из серой кожи.

Еще один небольшой камуфляж: коричневатого тона крем – его я нанес на лицо, шею и на открытые участки груди.

Я обернулся к зеркалу и внимательно изучил полученный результат. По-прежнему неотразим! Ничего удивительного, что в ходе моей краткой карьеры рок-музыканта я произвел поистине фурор. Впрочем, с тех пор как я стал вампиром, бурный успех сопутствовал мне всегда. Благодарение Богу, в своих поднебесных странствиях я не стал невидимым. При воспоминании о том, как я скитался над облаками, легкий, как частичка пепла на ветру, мне захотелось плакать.

Большая Охота неизменно возвращала меня к действительности: выследить, дождаться и поймать его в тот момент, когда он будет готов лишить жизни свою очередную жертву, и тогда убить – медленно, мучительно, выпивая всю его злодейскую сущность и в грязном объективе души злодея воочию видя все его прежние жертвы.

Пожалуйста, поймите, в этом нет никакого благородства. Я не считаю, что вызволение одного бедного смертного из лап подобного дьявола способно хотя бы теоретически спасти мою душу – слишком уж часто я отнимал у людей жизни. Если, конечно, не верить в безграничную силу одного доброго дела. Не знаю, верю я в это или нет. Я верю вот во что: грех одного убийства бесконечен, а мой грех вечен, как и моя красота. Простить меня нельзя, ибо простить меня некому.

Тем не менее мне нравится спасать этих несчастных от уготованной им судьбы. И мне нравится призывать к себе убийц, потому что они – мои братья и место их рядом со мной; так почему бы им не умереть в моих объятиях вместо бедного милосердного смертного, который никогда по своей воле не причинил никому зла? Таковы правила моей игры, которые я строго соблюдаю, потому что сам их придумал. И я пообещал себе, что больше не стану оставлять у всех на виду тела, что приложу все усилия, чтобы выполнить требования остальных. Но все же… Мне нравилось оставлять опустошенную оболочку для официальных властей. Это было так здорово – вернуться в Новый Орлеан, включить компьютер и от начала до конца прочесть отчет об очередной смерти.

Неожиданно мое внимание привлекли звуки, доносившиеся из проезжавшей внизу полицейской машины: разговор шел о моем убийце, о том, что луна и звезды расположены соответствующим образом и вскоре он нанесет новый удар. Наиболее вероятно, что, как и прежде, это произойдет на одной из глухих улочек Саут-Бич. Но кто он? Как его остановить?

Семь часов. Ровно столько показывали крошечные зеленые цифры на моих электронных часах, хотя я и без них, естественно, это знал. Я закрыл глаза, чуть-чуть склонил голову набок, собираясь с силами, чтобы в полной мере воспользоваться той способностью, которую ненавидел больше всего. Сначала обострился слух, как будто я нажал на современный выключатель. Тихое мурлыканье окружающего мира превратилось в адский хор – резкий смех, жалобы, лживые речи и крики боли, разрозненные мольбы. Я заткнул уши, как будто от этого мог быть хоть какой-нибудь толк, но в конце концов мне удалось заглушить все звуки.

Мало-помалу передо мной появились неясные, перекрывающие друг друга образы их мыслей – словно миллион птиц, трепеща крыльями, взлетел в поднебесье. «Подайте-ка сюда моего убийцу, что он видит?»

Вот наконец и он – в маленькой грязной комнатушке, совсем не похожей на мою, хотя она всего-то в двух кварталах отсюда. Только встает с постели. Дешевая мятая одежда, пот на небритом лице, толстая рука нервно тянется в карман рубашки за сигаретами, но он тут же забывает о них и роняет. Грузное сложение, бесформенные черты лица и взгляд, выражающий смутное беспокойство или туманное раскаяние.

Ему не пришло в голову приодеться для этого вечера, для трапезы, которой он так жаждал. Его пробуждающийся ум изнемогал под тяжестью уродливых пульсирующих снов. Он встряхнулся, на покатый лоб упали нечесаные жирные волосы, глаза его походили на осколки черного стекла.