Несносная Херктерент - Владимир Чистяков

Отцу не до неё. Как в калейдоскопе, сменяются картинки невиданных пятнистых и песчаных (явно тяжелых) танков с длиннющими пушками, мелькают серебристые самолеты без винтов, хищные серые корабли почти без пушек, но с чем-то похожим на чудовищные торпедные аппараты, трубы закрыты и зачем-то задраны вверх.

Марина считает, что знает про корабли если не всё, то очень многое. Но она никогда не слышала про корабли «ракетный крейсер», «фрегат УРО», «эсминец УРО» или «вертолётоносец». Она не понимает, зачем на кораблях пропеллеры в кольцах, и как здоровенные посудины могут выбираться на берег, выпуская из себя четырёхосные броневики непривычных силуэтов.

Показывают город, у многих людей в карманах крошечные, Марина ладонью закроет, рации. Люди зачем-то постоянно переговариваются друг с другом, хотя и рядом идут. Машины непривычно ярких расцветок и странных форм.

— Смотри внимательно, Марина, — необычно серьезным, словно с министром говорит, голосом произносит Саргон.

Переливается разными цветами грибовидное облако. Пульсирует словно живое. Чудовищный ветер сминает и переворачивает автобусы и машины. От записи веет замогильным холодом и лесным пожаром одновременно. Страшно!

— Это ураган? — шепотом спрашивает девочка.

— Это не ураган, Марина. Это оружие. Самое страшное из созданного руками людей. Мы пока ещё не умеем делать подобного.

Саргон говорит, невидяще глядя на экран. Марина считает себя очень смелой. Но от слов отца становится холодно и жутко.

— Можно я пойду? Я устала.

Не поворачиваясь, император сухо бросил:

— Иди.

Только наверху, когда страшные гвардейцы остались позади, мир вновь заиграл яркими красками. Марине вновь стало весело и хорошо. Память о холодке, веявшим из загадочной коробочки, осталась.

Повнимательнее взглянув на отца, Марина совсем успокаивается. Напугавшие её кадры он видит не впервые, и даже не в десятый раз. А раз так- то вряд — ли Марине придётся наблюдать облако где-либо, кроме как на киноплёнке. Но в машине всё-таки спрашивает:

— В том мире знают о нас?

— Сложно сказать. Кое-кто из пришедших смог уйти. Нам многое нужно в их мире, но им ещё больше может понадобиться в нашем. Нас много, пожалуй, даже больше, чем их, но мы отстаем в развитии. Отстаем очень сильно. Мы сокращаем разрыв, но очень медленно. Если и знают — то хранят, как самую страшную государственную тайну. Небольшое вторжение мы в состоянии отбить, а на большое они сейчас не пойдут.

— То есть, будь бы наоборот, мы или миррены ударили бы по тому миру?

Саргон пристально смотрит на дочь. В такие моменты веришь, что её отдаленная прапрабабка полмира перевернула.

— Непременно. Слишком велик соблазн решить все проблемы за чужой счёт. Пока в выигрышном положении мы. Мы знаем, работы в каких разделах физики могут привести к открытию переходов. Знаем и… Блокируем работы в этих направлениях различными методами. Нам о них известно, им о нас — нет. Пока нет, ибо они ничуть не глупее нас или мирренов.

— Но ты же сам оттуда…

Тень чего-то непонятного мелькнула на лице императора.

— Той страны, страны великой мечты, уже нет. Большую, и, пожалуй, лучшую часть жизни я прожил здесь. Здесь мой дом, здесь моя страна. В конце-концов, здесь банально ты. Страну я буду защищать от любого врага, даже если он появится с моей бывшей родины. Тем более, там сейчас ничего хорошего не происходит.

— Но ведь и там где-то стоит похожий пилон. И его могут найти…

Саргон пристально взглянул на дочь.

— Не зря говорят, что ты умна. Это единственный пилон с двусторонней связью. Как видишь, здесь он очень хорошо спрятан, да и там укрыт не хуже.

— Только здесь кругом наши, а там — чужие.

— Верно. Только чужим сейчас дел до высокой физики нет.

— Такое время долго продолжаться не может. Иначе у них страна кончится.

— А она и так к этому движется. Человек может умирать несколько дней; государство — несколько десятков, а то и сотен лет. Мне их не жаль — сами у себя стали рушить всё, что могли — ну, значит, так им и надо. Мы за последние пару лет добыли больше информации, чем за тридцать лет до этого. Знаешь, я иногда думаю, что в крахе той страны, где я родился, виновата Великая война. Она вымела генофонд нации — нас, несколько миллионов лучших, воспитанных в духе великой идеи — от нас не осталось детей. Зато всякие двуличные и трусы успешно размножились. И потомки их в первом, и во втором поколении оказались такими же. Паразиты разъели тело. Изнутри. Теперь наступил закономерный финал. Они разъели мозг. Горько, что все так подходит к концу. Горько, но закономерно. Ужи да пингвины из неизвестных тебе стихов размножились в невероятных количествах. Погибли соколы да буревестники. Мы мечтали о звездах. До войны. И знали во время — если хочешь увидеть их — сперва надо увидеть чёрные кресты в прицеле. Уже здесь я узнал, что мой соотечественник был первым, кто поднялся в космос. Но даже сейчас нет баз на Луне и человек ещё не ступал на Звезду войны.

— На Марс.

— Что бы ступить на его поверхность, нужны другие люди. Но здесь… Если опять война выметет генофонд нации…

— То даже мне вряд ли удастся ступить на Красную планету.

— Именно так. Но история слишком часто повторяется. И здесь. И там. Никому из нас не удастся увидеть высадку на Красной планете. И вряд ли придётся подержать в руках лунный грунт.

Марине стало грустно. Чего-то красивого и загадочного она уже никогда не увидит.

Вернувшись домой, Марина сразу же отправилась в библиотеку искать книги про другой мир. Нашлось немало. За десятидневье прочла многие, бегло просмотрев остальные.

Другой мир… Мир, как мир, ничего особенного.

Он не кажется загадочным или притягательным. В чём-то — другой, а чем-то похожий. Иные очертания материков — и такие знакомые линии государственных границ. Там, как и здесь хватает войн, крови, смертей, ужасающей нищеты одних и варварской роскоши других. Что-то красиво, что-то безобразно. Как и здесь. Причудливый коктейль из величественного и ничтожного. Как и здесь. Марина никогда не видела Великой мирренской стены, но знает, что она существует. Примерно тоже для неё теперь значит и великая китайская стена — существует где-то в тех краях, куда Марине совершенно не хочется отправиться.

Увлечение императора — скоростные машины. В его коллекции — несколько десятков авто. В МИДве имеется даже отделение под названием Собственный ЕИВ Гараж. Саргон запросто разговаривает с механиками, да и сам может заглянуть под капот. Шутит «Здесь я оказался благодаря поврежденному мотору». Марина слышала, как он говорил Кэрдин. «Я иногда завидую своим механикам и шоферам помоложе. Прекрасно знаю — они частенько берут машины, чтобы покатать своих подружек. Они могут нестись, словно ветер сквозь лунную ночь. Слышать восторженный визг. Быть молодым — какое же это счастье. Они не понимают этого. Пусть пьют жизнь полной чашей».

«Ты рассуждаешь, словно старик», — холодно сказала Кэрдин.

«Я и есть старик. Вспомни, сколько мне лет».

«Я помню. Ты и сам когда-то гонял так, что твои механики удавились бы от зависти, если увидели. Они всё-таки хоть немного должны беречь машины; ты же их не щадил»

«Ты тоже. Шоссе, ночь, скорость. Почти полёт. Наши машины идут колесо в колесо. Развевается твой шарф, развеваются твои волосы — тогда они были длинными. Ты смеешься, такая близкая и недостижимая»

«Сама иногда удивляюсь — скорость за двести — а ни ремней безопасности, ничего. Как я могла так ездить?»

«Ты уже тогда была Бестией. А я вновь почувствовал себя молодым».

Потом они долго говорили о делах. А Марина всё гадала, знают они или нет, что их подслушивают.

Осень и зиму император проводит в столице. Кэретта предпочитает проводить это время года на море. Софи часто ездит с ней. Марина предпочитает оставаться с отцом. Взгляды на воспитание дочерей у Саргона и Кэретты отличаются радикально. Марина интересуется техникой — Кэретта шокирована, Саргон доволен. И первым, и вторым — одинаково.

Марине нравится бывать в гараже, когда отец там. Ходит вместе с механиками вокруг машин, обсуждает технические детали. Марина с некоторого времени замечает, что понимает всё, о чём они говорят. Заглянув под капот, иногда понимает, что они хотят сделать до того, как скажут. Бывает, Саргон, а бывает, кто из механиков или шоферов предлагают что-то глобальное: «А давайте, на С-130 мирренский движок с «Кометы-14» поставим!» — или «Что если на «Иноходца» второй мотор и привод на задний мост присобачить?» После начинается весьма живое и деятельное обсуждение. Спорят громко, и все сразу, император запросто может наорать на механика, а тот на императора. Взаимоприемлемое решение рано или поздно находится, обсуждаемую машину закатывают на яму или укатывают в мастерскую. Решение отмечают несколькими кружками пива.