Я, президент и чемпион мира - Лали Морошкина

Отец

Что может быть более неадекватным в тринадцатилетнем возрасте, чем первая любовь? Столько вопросов возникает одновременно! Может, он не понравится маме? А, может, я — маме Нукри? Да еще с русской фамилией? У мегрелов (жители региона в Западной Грузии. — Л.М.) ведь национальный вопрос особенно обострен, правда, они городские, может быть, пронесет…

Первый тест был почти пройден. Я и калбатони Лия, Нукрина мама, болтали на кухне, вернее, я болтала, а она мило улыбалась. Спелая, сочная клубника так и таяла в руках — оказалось, что черенки ягод срываются круговыми движениями! «Черт побери, почему я не должна была знать об этом раньше, какое месиво получилось, только на джем и пускать. Вот приду домой и устрою маме…» — ворчала я про себя, с ног до головы выпачканная пурпурными ягодами.

Те, кому знакома подобная ситуация, наверное, согласятся, что даже если вы были бы самым известным итальянским шеф-поваром с миллионом наград и двадцатилетним стажем, первая встреча с родней возлюбленного обязательно выбила бы вас из обычной колеи. Выбила и меня. Первая встреча со строгим заместителем министра транспорта Лери Чаганава завершилась «продуктивным фиаско». Полная сочных ягод клубники миска не нашла адресата.

Родители Нукри сочли это делом житейским, а красные клубничные пятна на новом ковре — импрессионизмом. Так установился наш первый контакт длиною в жизнь…

Жизнь это шахматная доска, где фигуры последовательно сменяют друг друга. Настало время и моего хода. В игре не хватало лишь одной фигуры — моего отца, биологического родителя, с такой редкой для Грузии, но для меня до боли родной фамилией Морошкин.

Я, мама, брат и Талес жили в Сабуртало на Будапештской улице, в доме, построенном немецкими военнопленными.

После короткого блицопроса с мамой стало известно не только месторасположение жилища папы, но и адрес его работы — республиканской больницы, находившейся прямо под носом, буквально в двух шагах от нашего дома. Ведь молодой отец, да к тому же врач — мечта многих подростков, не правда ли?

— Девочка моя, а ты, случаем, замуж не собираешься? Какое время знакомиться с родителями? — со смехом спросила мама.

— При чем тут замужество? Я что, беспризорная какая-нибудь? Просто хочу, чтобы моего отца знали и я, и мои друзья.

— А Талес? Он ведь постоянно рядом с тобой. Чего тебе не хватает? И вообще, может быть, ты в конце — концов возьмешь его фамилию? Всё-таки жить в Грузии с русской фамилией как-то некомфортно.

— Мама, прошу тебя, ну не начинай заново, мы об этом уже говорили сотни раз. И ты прекрасно знаешь мое мнение обо всём этом. Да, Талес свойский, я называю его папой и люблю, как отца, но у меня есть право знать настоящего! Мне это необходимо, пойми! Ну а о смене фамилии чтоб и речь не заходила! — Я была категорична.

Знаю, что подобные разговоры разбивали маме сердце, но по-другому я не могла. Это был мой собственный выбор, выбор взрослого человека. Стечение обстоятельств не раз ставило меня перед подобным выбором, но ответ был всегда прост: нет!

Мне не давал покоя лишь один деликатный вопрос: ну почему мною, такой маленькой, хрупкой, отличницей, танцовщицей, фехтовальщицей, ведущей на единственном тогда телеканале юношеской передачи «Изучим русский язык» и, в конце концов, первой дочкой — «умницей-красавицей», ну ещё и чуточку хвастливой, не интересуется отец, мойсобственныйотец! Ну почему, чем я хуже других?

И когда это я получала ответы легко и просто? Для достижения цели я запланировала в ближайшем будущем «крестовый поход» в республиканскую больницу, где работал отец.

О, сколько раз я проводила виртуальные репетиции! Как красиво одетая, с вплетенной в косу золотой тесьмой, широко открываю двери отцовского кабинета и громко, во всеуслышание, говорю: «Здравствуй, папа! Я твоя старшая дочь. Где ты был до сих пор? Неужели тебе ничего не интересно знать обо мне?» Потом он тоже заплачет, прижмет меня к груди, и так, прижавшись друг к другу, мы проживём всю жизнь вместе, и на этом свете будет целых двое Морошкиных! Хотя нет, у меня ведь есть и сестры? Как интересно будет с ними познакомиться! Четверо Морошкиных — это ведь целая команда по мини-футболу!

Как и все заранее запланированное в моей жизни и эта фантазия не получила визу на въезд в бытие… Всё разрушилось, как карточный домик.

В коридоре больницы молодой человек с кофейной чашкой и сигаретой в руке пытался поправить криво повешенный на больничную стену пейзаж сомнительной художественной ценности.

— Простите, где тут кабинет Виктора Морошкина? — спросила я, и он обернулся…

Чувства, которые тогда меня охватили, не были похожи ни на что, — на меня смотрела Лали, только в мужском обличье и немного старше. На меня смотрела моя копия, или я была его копией? Короче, не знаю…

— Лалка, это ты? — по-домашнему тепло спросил незнакомец и бесцеремонно взлохматил мои волосы.

— Я, — пробормотала я и по возможности собралась с силами, ведь главная миссия была еще не выполнена.

Я ждала ответа на самый главный вопрос своей жизни! Ответ оказался необычайно лаконичным:

— Знаешь, дорогая, когда твоя мама вышла замуж во второй раз, то ее новый муж так ревновал её к каждому моему приходу, что я предпочел оставить тебя в покое для вашего же благополучия, хотя я всегда знал, что когда-нибудь ты вернешься… — сказал он, нагнулся ко мне и слегка принюхался. — Все правильно, мои девочки пахнут молочком, ювелирная работа!

Это был его единственный комментарий, единственный за тринадцать лет.

Ты думал, что когда-нибудь увидишь меня? Когда-нибудь через лет 30–40? Знаешь ли ты, каково жить в семье, да и в стране, под фамилией, которая постоянно вызывает повышенный интерес, а то и враждебность? Знаешь ли ты, каково, когда мама приходит на праздник одна? Знаешь ли ты горечь того, когда не можешь принести в школу справку с места работы отца, когда тебя никто не ведет в воскресенье на шашлыки, никто не исполняет роль Дедушки Мороза на домашнем празднике, утром растрёпанную, вылезшую из теплой детской постели никто не приглашает в родительскую кровать, не заключает в свои сильные, могучие объятия и не говорит ласковым шёпотом: «Эта красивая девочка — папина дочка».

И ты не говоришь, не кричишь и не плачешь:

— Мой папа — самый сильный, он всех одолеет!

«Молочком пахну, да?» — молча протестовало мое сердце, хотя извергать яд не спешило, ведь впереди меня ждал значительно более важный момент, а свести счеты с этим самоуверенным типом я еще успела бы. Мама была права: «Он не такой, как все, не спеши, Лалико».