Мой любимый пират. Повести - Евгений Кремнёв

– Ко мне! – возразила она. – Подожди…

Вернувшись с сумочкой, они повлекла его к выходу, где только что скрылись бывший любовник и его заботливый буксир.

Они настигли их в холле. Серёжа вяло ответил на Пахину прощальную отмашку и проводил их недоуменным взглядом, доставив Наташе несколько секунд мстительного удовольствия.

…Паха у нее был первым после Сережи. Поначалу было даже больно. Потом сносно. А затем даже хорошо. Во время диванной качки шампанское выветрилось. У него были неприятно-мокрые губы и грубые жёсткие пальцы, не умевшие ласкать… Она выставила его в полвторого ночи, ссылаясь на маму, которая вот-вот с ночного поезда…

Недели через полторы, когда грязь осела и подернулась ряской забвения, Паха заявился в кабак и стал доставать, считая, что уж коли она разок раздвинула для него ноги, то теперь обязана это делать и впредь. Она послала его. Он исчез. Потом заявился еще раз и вновь ушел ни с чем. И вот – опять!.. Подловил её на лестнице чёрного входа Дворца молодёжи, куда она забежала за забытыми нотами.

Она стояла, спиной прислонясь к ядовито-зеленой панели, левой рукой придерживала сумочку, прижатую к животу, в отставленной правой дымила сигарета. – Так что тебе нужно? – сказала она и затянулась, задрав подбородок.

– Буд-то не знаешь, – мрачно откликнулся Паха, стоявший напротив.

– Нет, не знаю. Скажи.

Склонив голову набок, она пальцем постучала по кончику сигареты. – Ну-ну, говори. Я слушаю,

– Брось ты дурочку из себя строить!

– Я хочу, чтобы ты словами назвал, что ты от меня хочешь. Очень интересно.

Паха, утомленный бабьей тупостью, тяжко вздохнул и нараспев и безразличным тоном стал декламировать. – Я-а хочу-у что-обы ты-ы со мно-ой, спа-а.., – он наклонился к ней, – что со мной?.. Верно! Спала!

Дверь внизу со скрипом отворилась и впустила внутрь прямоугольник уличного света, располовиненный тенью. Вслед за ней появился обладатель тени, который обогнул два деревянных бочонка, один с бельмом гашеной извести, другой – с водой, – они наполовину загораживали нижние ступени. – покосился на сооружение под лестницей, а это были двое козлов, застеленных досками и заставленных банками в потеках коричневой краски, и, присматриваясь со свету, стал подниматься наверх.

Минуя тесноту между безмолвной парой, он сказал. – И-извините! – сказал, как скатился с горки, то есть сев на «и», а концовку выпалил скороговоркой. Шрам на щеке, орлиный нос и трехдневная щетина делали его похожим на киношного пирата.

– Извиняю… на первый раз, – сказал в удаляющуюся спину Паха. Пират обернулся,

– И-и? – бровями и челюстью подался к нему Паха.

Незнакомец посмотрел на Наташу, отвернулся, и как ни в чем не бывало, удалился.

– Вот так, – сказал Паха и задвинул челюсть на место, Наташа представила, как пират вытащил из-за пояса кривой кинжал и… он засунул его назад. Одним словом, она была разочарована. Раздавив носком окурок, она сказала раздраженно. – Ну, так что тебе надо?

Паха подул на палец с огромной печаткой, потер ее, глаза его сделались сонными. – Мне нужно твое влагалище!

Наташа с трудом подавила гнев, и, удерживаясь в границах сарказма, сказала. – Как-кая честь!

– Ты мне дала разок. Зачем мне искать другое… влагалище. Мне и упаковка его нравится, – он едва заметно ухмыльнулся. – Ты поняла?

– Я поняла одно: меня вот-вот вырвет от тебя, пупсик!

– Слушай сюда, – сказал он со всей возможной ленивостью. – Я в первый раз тебя по-хорошему просил, второй раз – тоже. «Зелень» предлагал. Не понимаешь ни хера ты по-хорошему! Давай по-плохому!.. Давай?! – клюнул он головой и вытаращил глаза.

– Давай! – сказала Наташа с вызовом и зажгла в глазах огоньки ненависти.

– А-га! Мы смелые значит! А ты меня не знаешь! Ни х-хера не знаешь!.. А если я тебе сейчас репу расколочу? А потом под лестницей вые… у? Как ты насчет траха под лестницей? А-а, подруга?

– Замучаешься, хорек вонючий! – прошипела она.

– А за хорька я тебе точно репу расколочу!

В тот момент как Паха шагнул к ней, намереваясь исполнить свое намерение, наверху появился силуэт.

Это был «пират». Под перекрестьем двух взглядов, он спустился вниз и, извинившись, опять прошел между ними.

– Слушай, чмо! – сказал Паха в спину. – Дверь с той стороны закроешь и потеряйся! Навсегда!

Незнакомец обернулся и окинул их неспешным взглядом. – Ну и грубый у тебя друг, – сказал он, обращаясь к Наташе.

– Нашел друга! – презрительно скривилась девушка,

– Понятно.

Незнакомец, стоявший на две ступени ниже, размышляюще качнулся и вновь обратился к девушке. – Я так и думал. Уродов я обычно с первого взгляда вычисляю. Но, знаете, есть девушки, которым уроды нравятся. Поэтому я и не остановился в первый раз…

– Ты, чмо!..

– …вдруг, думаю, вы принадлежите именно к этому сорту. А потом наверху врубился, где вас видел и подумал: неуж-то девушке, поющей такие странные песни, нравятся такие до странности упрощенные типы? Если это, конечно, не случай патологической любви?.. – Наташа смотрела на него ошеломленно.

– Ни хера ты приборзел, чмо! – встрепенулся Паха. – А, теперь я тебя буду убивать!

– Да?! – воскликнул незнакомец и широко улыбнулся и широко расставил руки, как бы приглашая в объятия. – Ну, давай!

В глазах Пахи мелькнула смутная опаска, которую тут же захлестнула бычья ярость. Выставив левую ногу вперед, он сверху вниз нанес два вырубающих удара в голову этого клоуна, но… но в предполагаемой точке не оказалось ни головы, ни клоуна. «Пират» нырком ушел вниз и, сделав шаг назад, прислонился к стене, а Паха, уже теряя равновесие, по инерции правой еще раз крюканул пустоту, создавая вращательный момент собственному ринувшемуся вперед телу. Рукам незнакомца, катапультой выкинутым вперед, ничего не оставалось как поймать конечность самоуверенного бойца и с ее помощью увеличить начальную скорость выходящего на орбиту спутника.

Дальнейшее напоминало прыжок с трамплина, если представить, что прыгун в полете случайно потерял лыжи и, обращаясь вокруг собственной оси, стал переворачиваться через спину, напрямую летя – нет, не в альпийский сугроб, – а в чан с известковым раствором.

Паха воткнулся в него так точно головой, так аккуратно вошли туда плечи, поднялись такие высокие и эффектные брызги, что можно было подумать: он уже предварительно тренировался в этом деле.

В положении «вверх ногами» он, словно вознесенная и перевернутая надо льдом фигуристка, секунду перебирал конечностями, пока вместе с чаном не рухнул ногами к двери. Окаченный до самых пяток известковой жижей, он мелко-мелко засучил ногами и выскользнул из бочкового плена.

Стоя на четвереньках, Паха то ли рыдал, то ли блевал.

Незнакомец невозмутимо глядел на дело рук своих, пока не услышал всхлип за спиной. Он резко обернулся, памятуя о непредсказуемости женской любви и опасаясь нападения разъяренной фурии.

«Пират» ошибся – Наташа, подгибая к животу колено и роняя сумочку с рассыпающимися нотами, в порядке прелюдии еще раз всхлипнула и закатилась таким бескомпромиссным хохотом, что у него зазвенело в ушах. Паха, похожий на тающее мороженое, прекратил издавать звуки и сел на корточки.

– Ты, парень, в порядке? – скачал «пират» и сделал шаг вниз. В ответ Паха взревел, по-лягушачьи скакнул через бочку и бросился на виновника своего, в кавычках и без, падения.

Незнакомец поступил нетрадиционно: он согнул левую ногу в колене и подошвой остроносого ковбойского полуботинка встретил Пахин кулак, нападавший вскрикнул «А-а!», «пират» же, мгновенно переступивший, подошвой правой ноги стукнул нападавшего в лоб и тот, взмахнув крыльями, неудержимо понесся вниз, к уже обжитому месту. Наткнувшись на бочку, он колесом перекатился через голову и влип в дермантиновую дверь.

И еще раз Паха взревел, опять вскочил и кинулся вперед, но прицел был сбит, и его унесло под лестницу. Лбом он попал как раз в козлы и с грохотом завалил всю конструкцию.

Наташа ухватилась за перила, и закатилась в таком смеховом взвизге, что эху стало тесно. Сверху свесились два женских лица. – Ой, что там? – вскрикнуло одно из них.

– Клоуны тренируются. Тренажер тут, – откликнулся «пират» и добавил строго. – Вы мешаете…

– Да? – оказали сверху не совсем уверенно, пожали плечами и исчезли, борясь с разрывом шаблона.

Из-под досок поскуливали, можно было разобрать: «0й, суки!.. Глаза!..».

Наташа, уткнувшаяся в перила, подняла голову, попыталась спросить. – Он жив этот… этот… – и опять завсхлипывала.

Доски зашевелились, поднялись домиком и развалились, явив миру Паху, облитого коричневой краской и похожего на вывалянное в грязи шоколадное эскимо.

– Это – убийство! – выдохнула Наташа изнеможенно и подавила опять поднимавшуюся смеховую истерию.