Мумия - Энн Райс

И снова Эллиот чуть не расхохотался.

– Если все пойдет так, как мне хотелось бы, – продолжал Рэндольф, – я выплачу тебе все, что задолжал. Даю слово, что не пройдет шести месяцев, как эта свадьба состоится.

Эллиот улыбнулся:

– Рэндольф, свадьбы может и не быть. К тому же не факт, что это решит наши с тобой проблемы.

– Не говори так, старина.

– Но мне нужно получить эти двадцать тысяч фунтов до того, как вернется Эдит.

– Конечно же, Эллиот, конечно.

– Знаешь, ты должен раз и навсегда сказать своему сыну «нет».

Рэндольф глубоко вздохнул. Эллиот не стал продолжать. Как никто другой, он знал, что Генри портится день ото дня, что дальше шутить с этим нельзя. Переходный возраст кончился, парень давно уже должен перебеситься. Но Генри Стратфорд всегда был таким, с гниловатым нут­ром. А Рэндольф человек неплохой. Это трагедия. И Эллиот, горячо любивший своего собственного сына, сочувствовал Рэндольфу.

Опять слова, целый водопад слов. Ты получишь свои двадцать тысяч фунтов. Но Эллиот не слушал. Он снова смотрел на танцующие пары – на своего послушного доброго сына, который страстно нашептывал что-то Джулии, хранившей на лице неизменное выражение упрямой решительности, причин которой Эллиот никогда толком не мог понять.

Некоторым женщинам нужно улыбаться, чтобы казаться привлекательными. Некоторым женщинам лучше поплакать. Но Джулия излучала очарование, когда была серьезна, – может, благодаря ласковым карим глазам, изгибу губ, не таившему никакого лукавства, нежным и гладким, как фарфор, щекам.

Пылающая решимостью, она была неотразима. А Алекс, со всем своим жениховством, со своей навязчивой страстностью, казался рядом с ней не более чем партнером по танцу – один из тысячи элегантных молодых людей, которые могли бы точно так же вести ее в вальсе по мраморному полу.

Это был «Morning Papers Waltz», и Джулия любила его. Она всегда любила его. И сейчас ей вспомнилось, как когда-то она танцевала этот вальс со своим отцом. Тогда они привезли домой первый граммофон и вальсировали в египетском зале, и в библиотеке, и в гостиных – она и ее отец; танцевали до тех пор, пока сквозь жалюзи не пробился первый утренний свет и отец не сказал:

– Хватит, дорогая. Больше не могу.

Сейчас музыка убаюкивала, навевала грусть. Алекс все говорил и говорил, как он любит ее, а у Джулии в душе зрел страх – она боялась сказать что-нибудь резкое.

– Если ты хочешь жить в Египте, – с придыханием говорил Алекс, – и раскапывать мумий со своим отцом, ну что ж, мы поедем в Египет. Мы поедем туда сразу же после свадьбы. А если ты захочешь вести кочевую жизнь, я разделю ее с тобой.

– Ну да, – ответила Джулия, – это ты сейчас так думаешь. Я знаю, ты говоришь от чистого сердца, но, Алекс, пока я просто не готова. Я не могу.

Невозможно видеть его жгучее нетерпение. И также невозможно обидеть его. Ведь Алекс, в отличие от многих других, не был ни расчетлив, ни хитер, ни коварен. Он стал бы интереснее, будь в нем хоть какой-нибудь, хоть маленький, порок. Высокий, стройный, темноволосый, он слишком походил на ангела. В его живых карих глазах светилась простая наивная душа. В свои двадцать пять лет он был нетерпеливым и невинным мальчишкой.

– Неужели ты хочешь, чтобы у тебя жена была суфражистка? – спросила она. – Ученая мымра? Ты ведь знаешь, что я мечтаю стать исследователем, археологом. Мне хотелось бы оказаться сейчас в Египте, с отцом.

– Дорогая, мы поедем туда. Только сначала давай поженимся.

Он наклонился, словно собираясь поцеловать ее, но она отступила на шаг. Вальс закружил их так быстро, что на какое-то мгновение Джулии стало легко и весело, будто она на самом деле была влюблена.

– Ну что мне сделать, чтобы покорить тебя, Джули? – прошептал Алекс ей на ухо. – Я перетащу пирамиды в Лондон.

– Алекс, ты давным-давно покорил меня, – улыбаясь, сказала Джулия.

Но ведь она лжет? Что-то в этом было ужасное: чарующая музыка с ее захватывающим ритмом – и отчаяние на лице Алекса.

– Дело в том, что… Я не хочу выходить замуж. Во всяком случае, пока. А может быть, вообще не захочу.

Алекс промолчал. Она была слишком резка, слишком упряма. Джулия знала за собой эти внезапные приступы упрямства. А он вел себя как джентльмен. Она обидела его, но он снова улыбнулся, и его улыбка, полная любви и отваги, растрогала Джулию и заставила погрустнеть еще больше.

– Алекс, отец вернется через несколько месяцев. Тогда и поговорим. О женитьбе, о будущем, о правах женщин, замужних и незамужних, и о том, что ты заслуживаешь большего, чем жизнь с независимой женщиной, из-за которой ты, скорее всего, уже через год поседеешь и от которой сбежишь в объятия старомодной любовницы.

– Как же ты любишь удивлять! – сказал он. – И как я люблю, чтобы меня удивляли.

– Неужели на самом деле нравится?

И тут Алекс все-таки поцеловал ее. Они остановились в середине танцевального зала, а другие пары продолжали кружиться под плачущую печальную музыку. Он поцеловал ее, и Джулия, уступив, не сопротивлялась, словно любить Алекса было ее долгом. Хоть в чем-то она должна была уступить.

И не важно, что на них смотрели. И не важно, что его руки дрожали, когда он обнимал ее.

Важно было только одно: хотя Джулия очень любила его, этого ей было мало.

Похолодало. Снаружи доносился шум – прибывали машины. Крик осла, пронзительный высокий смех американки, которая, узнав о находке, сразу же примчалась из Каира.

Лоуренс и Самир сидели на походных стульчиках за древним письменным столом. Перед ними лежал папирус. Стараясь не повредить хрупкий свиток, Лоуренс поспешно записывал перевод в свой обтянутый кожей дневник. То и дело он поглядывал через плечо на мумию великого царя, которая выглядела так, словно царь просто спал.

Рамзес Бессмертный! Эта идея вдохновляла Лоуренса. Он знал, что не уйдет из странного каменного зала до рассвета.

– Должно быть, это мистификация, – сказал Самир. – Рамзес Великий, тысячелетие охраняющий царскую фамилию Египта? Любовник Клеопатры?

– О, в этом есть нечто грандиозное, – произнес Лоуренс. Он отложил на минуту ручку и посмотрел на папирус. Как же болят глаза! – Если бессмертный мужчина решился на погребение из-за женщины, этой женщиной могла быть только Клеопатра.

Он взглянул на стоящий перед ним мраморный бюст и любовно погладил Клеопатру по гладкой белой щеке. Да, Лоуренс мог поверить в это. Клеопатра, возлюбленная Юлия Цезаря и Марка Антония; Клеопатра, противостоявшая попыткам римлян завоевать Египет дольше, чем это было возможно; Клеопатра, последняя правительница Древнего Египта… Ну да ладно… Ему надо закончить перевод.