Обожествляя Чародея. Сочетание литературы и кинематографа - Сейтек Семетей уулу

Человек, который несколько минут назад отправил меня в глубокий нокаут, теперь посадил вашего покорного слугу себе на шею и пронес по всему рингу. Этим самым он выразил почтение к своему сопернику.

Да, я проиграл и приехал в Бишкек с серебряной медалью и психологической травмой. Никогда раньше я не падал в нокаут. Конечно, нокдауны имели место, но нокауты – нет. Долго не мог я оправиться от депрессии. Не мог я простить себя за оплошность, которую допустил. Во мне было много спеси, слишком много, и я поплатился за это.

Минжашар Жакшылыкович утешал меня, как мог. Он говорил, что даже великие боксеры не раз претерпевали то же самое. Все тщетно: его увещевания не помогали. Я уже с полной уверенностью мог бы завершить занятия боксом. Однако Минжашар Жакшылыкович не хотел меня потерять. Он снова и снова толкал меня на тренировки и спарринги.

Если честно, я сам виноват в том, что произошло в Поднебесной. Действительно, поступив в университет, я стал меняться. Правда, и в школе нельзя было причислить меня к лику святых. Но университет испортил меня окончательно. Студенчество, по-видимому, пошло мне не на пользу. В школе-то я хоть тренировки не пропускал. А тут наблюдалась обратная картина: количество моих тренировок сократилось, я стал сачковать. Я решил, что лучше тусоваться в ночном клубе и пить прохладительные напитки, чем проливать пот в боксерском клубе.

Даже после знаменательного поражения я продолжал свое непохвальное поведение. Более того, я сделался еще хуже. Совершенно потеряв к боксу интерес, я вымещал свою злость на обычных людях. Тот проклятый нокаут превратил меня в настоящего подлеца.

Бедный тренер, осознавая, что я пропадаю, не отступал и назойливо пытался пробудить во мне прежнее рвение. Я очень уважал его, потому и таскался в зал. Но делал я это нехотя. Если бы я ослушался Минжашара Жакшылыковича, то обидел бы его, притом порядком.

Лежа на кровати, я проклинал всех – моих родителей, моего тренера, мою девушку, этого… новенького. «Черт их всех побери! – буйствовала моя душа. – Какого рожна они поганят мою жизнь! Всю ее травят они!.. Эти двое – папаша и мамаша – на старости лет с ума сходят! А когда этого не бывало?.. Какого черта, мать его, Минжашар Жакшылыкович так настырно пропихивает меня на ринг! Что еще ему надо? Пускай продвигает кого-то другого из своих многочисленных подопечных! Что он лезет ко мне?! Почему в покое не оставит?! Пусть сам выходит боксировать! Я ему однажды выскажу все, что накипело!.. Вот тварь, а, эта Наташа! Ишь ты, столько лет ходила, задрав нос, никого не одаривала ни взглядом, ни комплиментом, и вдруг на тебе – нашла этого, как его там, Азата „очень даже ничего“. Тут пахнет интрижкой, я это чувствую. Да, они, наверно, уже давно снюхались. Они оба морочат мне голову! Этот сукин сын на редкость привлекателен. Черт его подери! Без сомнения, он назло мне перевелся в мой университет, чтобы досадить, втоптать меня в грязь… Такое впечатление, что все они сговорились против меня… А может, так и есть?.. Да, да, все они сговорились против меня! Они все так и желают испортить мне настроение!..».

Из домофона, висевшего над моей кроватью, я услышал чуть крикливый голос нашей кухарки:

– Кирилл Игоревич, ужин готов. Все уже собрались за столом. Вы вообще не отвечаете. Вас все заждались.

– Все сговорились против меня! – заорал я в бешенстве. – Все вы сговорились против меня! Это какой-то розыгрыш! Злой умысел!

Чертыхаясь от гнева, я спустился в столовую.

Глава 3

Я провел тяжелую ночь, а утром поехал в университет в угрюмом настроении. Глаза мои стали такими красными, что тошно было смотреть на себя в зеркало.

Остановив роскошный и дорогой автомобиль рядом с гораздо более дешевыми машинами преподавателей, я направился к главному зданию вуза.

На меня опять смотрели неотрывно, но мне было все равно. У входа я остановился около своей фотографии и постоял немного, окидывая ее презрительным взглядом.

– Король студентов! – буркнул я. – Да никакой ты не король! Да пошел ты!

С отвращением сплюнув, я вошел в здание. Я шагал со свирепым лицом, и все студенты и преподаватели освобождали мне дорогу. Навстречу мне вышел ректор. Не заметив его протянутой руки, я прошел мимо. Я был готов разорвать первого встречного, кто подойдет ко мне с любыми словами.

Когда я переступил несуществующий порог аудитории, никто не шелохнулся. Даже Володя с Сыргаком остались на месте. За эти годы все они усвоили один урок: когда Кирилл Арсеньев не в духе, с ним лучше не заговаривать. Наташа тоже не посмела приблизиться.

Вдруг я увидел, как Азат встал и подошел ко мне своей медленной, чуть покачивающейся походкой. Я сжал кулаки.

– Привет, Кирилл, – ласково поздоровался он и протянул руку.

Наступила гробовая тишина. Все замерли.

– Привет, Кирилл, – все так же ласково, но с некоторой растерянностью повторил Азат.

Все молчали. Конечно, никто из них не сомневался, этот несчастный, дерзнувший нарушить непререкаемое табу, растянется на полу во всю длину своего тела.

– Я видел, у тебя нет настроения, – молвил новичок. – Просто хотел спросить, что с тобой не так. Извини.

Он уже опускал протянутую руку, когда я схватил эту руку со словами:

– Здравствуй, Азат! Все в порядке.

По аудитории пронесся гул изумления. Только что на глазах у ошеломленных студентов произошло чудо. Никому не верилось.

Азат, добро улыбнувшись мне, пошел обратно к своему месту, а я сел на свое. Тишина продолжала властвовать, и ни у кого не хватило смелости прервать ее.

Боковым зрением видел я, как юноши и девушки смотрят то на меня, то на Азата, то переглядываются между собой, удивленно покачивая головами. Естественно, их можно было понять: ведь я никогда не пренебрегал своими принципами и вдруг – о боже – сделал такое исключение. Да еще кому? Тому, кого имел мотив уложить в первую очередь, так как моя девушка назвала его симпатичным.

Ни во время уроков, ни во время перемены никто не обратился ко мне, потому что я еще не снял сердитую «маску». Но к концу последнего урока она потихоньку начала «сползать», и мое лицо приняло более радужное выражение. Наташа заметила это, и когда дали звонок об окончании занятий, подошла ко мне с нежным, обеспокоенным видом.

– Мой мальчик, – промурлыкала она, обнимая и целуя меня. – Твои глазки так покраснели. Ты плакал?

– Не спал. Вернее, очень плохо спал. Просыпался часто. Нервничал, бесился. Бессонница была у меня!

– Прислонись головой к моей груди и поспи немного.

– Ты, что, с ума сошла? – вскричал я без злости. – Прямо здесь, что ли?

– Ну конечно, здесь. Все уйдут, и останемся только мы с тобой.

– Хм.

– Знаешь, милый, я так соскучилась по тебе. Ты уехал на Лазурный Берег в июне. И до вчерашнего дня мы находились так далеко друг от друга. В прошлый раз мы же вместе отдыхали в Дубае. Можно сказать, не разлучались. Да и в позапрошлом году тоже путешествовали рука об руку. А в этом году ты поехал один.

– Накануне вылета я тебя предупреждал, что купил билеты, и завтра летим. А в день вылета мы с отцом заезжали за тобой.

– С отцом? – прервала Наташа.

– Конечно. Должен же кто-то машину из аэропорта пригнать.

– А был же водитель?

– Он уволился… Короче, когда мы за тобой приехали, тебя не было дома.

– Мой дядя умер, и нашей семье срочно пришлось уехать.

– Вполне могла позвонить и предупредить. Я бы сдал билеты обратно.

– Но ведь у меня не было времени, милый. Я сидела и дожидалась тебя, когда нам внезапно доложили эту страшную весть. Я звонила тебе, но твоя домработница ответила, что ты уже выехал в аэропорт.

– Блин! Ты даже не представляешь, как я нервничал. Было впечатление, что ты меня кинула, предательски вонзила нож в спину.

– Это я тебя кинула?! Это ты меня кинул. После того, как ты уехал, я звонила Веронике и спрашивала, в каком городе ты остановишься. Она сказала, что будто бы в Каннах. Я даже заехала в турфирму и пробила телефонные номера всех отелей в Каннах. Потом я делала международные звонки в эти отели, однако тебя не оказалось ни в одном из них.

– Дурочка, я все лето провел в Сан-Тропе. В Канны я поехал лишь в начале сентября и то лишь один день пробыл. Канны и Ницца мне особо не понравились.

– Вот как? А Сан-Тропе чем понравился?

– Там красивые девушки, – проговорился я. – Ой, я хотел сказать «красивая природа».

Наташа пытливо воззрилась в мои глаза, и я в смущении опустил их, но вдруг разозлился и храбро встретил ее взор. Наступила длительная пауза.

– Знаешь, ты мог бы и выразить соболезнование по поводу смерти моего дяди, – прервала она паузу очень сухо.

– Царство ему небесное!

– Кстати, очень благородно было с твоей стороны поздороваться с Азатом. Я боялась, ты не сможешь сдержать себя.