На пороге Галактики - Юрий Леляков

— … Каротидный синус есть тригонометрическая функция сонной артерии, — услышал Кламонтов уже голос преподавателя зоологии беспозвоночных. — И точно так же, придавая сонной артерии определенное числовое значение, мы вычисляем соответственно каротидный косинус, тангенс…

«Билет № 4. Математическая анатомия…»Теорема Боткина о подобии группы крови при деление почек на печень данного диаметра… Теорема Гальвани о второй производной желудочно-кишечного тракта… Каротидный синус числового аргумента… Но бред же… Самый настоящий бред…

— … Ну мне-то вы, надеюсь, тройку не поставите? — почти утвердительно прозвучал у самого уха голос зоолога.

И теперь, после всех предыдущих согласий на тройки, это было так неожиданно, что Кламонтов вздрогнул, как от удара током. И как-то вихрем пронеслось в сознании — что в протянутой eмy зачётке были только отличные оценки, и он не имел морального права, поставив зоологу тройку, лишить его надежды на диплом с отличием только потому, что сам не знал предмета — так что вроде был прав, поставив «отлично» — а вообще оценка, как он вдруг понял, и не должна зависеть от уровня знаний студента, ведь зависит она в первую очередь от предыдущей оценки… Правда, тут же мелькнуло сомнение — тригонометрической функцией чего является каротидный синус. Но рядом садился yжe преподаватель высшей математики…

«Но это же не всерьёз… — снова попытался убедить себя Кламонтов — и вдруг понял, что не очень верит в это. — Нет, а если для них — всерьёз? А я, не зная почему, по какому праву, принимаю у них экзамен! Хотя… вот именно — они сдают, я и принимаю. И вообще какой спрос со студента, если сами преподаватели что-то ему сдают? Правда, тогда студенты — они, в том-то и проблема… Нет, а я тогда кто? И знаком им всем именно как студент. Сдавал лабораторные работы, зачёты, экзамены…»

— … Произведение растворимости зелёной жабы… — донёсся уже голос математика. — Но ведь жаба нерастворима. Плавает же, и ничего ей не делается… Ну ладно, давайте так: берём сто грамм жабы и растворяем… Или нет, лучше двести…

«А может быть, жабу надо набирать по объёму, пипеткой? — вдруг чуть не вырвалось у Кламонтова — и он снова едва не вздрогнул от мысли, что мог произнести такое вслух. Хотя — после всего уже сказанного… — Ну да, вот именно. Наяву хоть было бы чувство, что правильно, а что нет — а так… И вот опять же — билет № 3. Аналитическая зоология. Произведение растворимости зелёной жабы, титрование двухвалентной вошью и нитрование бычьим цепнем… И что это, в конце концов, такое? А то и на сон непохоже. И не сошли же они все наяву с ума… Или… Точно! — Кламонтову вдруг показалось, что он нашёл объяснение. — Утечка психотропного вещества! Мало ли что и зачем могли синтезировать наши биохимики… И тогда у меня — совсем не переутомление. А у них — какой-то коллективный психоз. Надо же, вообразили себя студентами… Да, но что теперь делать? Этому ставлю четвёрку — у него до сих пор одни четвёрки и были — а дальше? А номера идут обратном отсчётом… И вот уже билет — третий, и зачёток осталось три. А дойдёт до единицы — что тогда? Нет, а что вообще делает экзаменатор после ухода последнего студента? Несёт ведомость в деканат? Но в чей деканат нести, если они тут — с разных факультетов, а предметов таких ни на одном нет? И как я её понесу, если сам в общем студент? Но и их не спросишь, раз они в такой роли. Экзаменатор должен сам знать. А я не знаю даже, почему я — экзаменатор. Ладно, уйдут — подумаю, что делать…»

Но пока рядом сел ещё один химик — с кафедры аналитической химии. И он что-то говорил про стержневые и мочковатые корни квадратных уравнений, отвечая на вопросы билета № 2 по предмету «ботанические методы в математике» — «прорастание семени квадратного уравнения с отрицательным дискриминантом», «развитие древесины неопределённого интеграла» и «типы соцветий кубической параболы».

«А может быть… — просто шутка? — вдруг возникла новая — и, как показалось сразу, самая правдоподобная версия. — Коллективная шутка преподавателей над одним отдельно взятым студентом?»

Или даже не просто шутка… Ведь бывали, к примеру, в древности какие-то ритуалы с переменой ролей, когда господа временно становились слугами и наоборот. И тут — что-то подобное, только более приспособленное к современной реальности? A то — как раз мода на возрождение всего досоветского, дореволюционного, старинного — и что только не пытаются возрождать…

Да, но как он сам сможем объяснить последствия — в виде записей в зачётках и ведомости его почерком? И записей — бредового содержания? Пусть сами они как будто не возражали, глядя, как он делает записи — но не где-нибудь, в официальных документах!

Или нет… Опять, не то… Потому что правда: зачётки, билеты, ведомость — на настоящих типографских бланках! Дорогостоящая получается шутка… И с коллективным психозом непонятно, откуда бы у всех взялись настоящие бланки зачёток с их фотографиями. Снова не сходится…

А тем временем к Кламонтову подсел уже обладатель последней оставшейся зачётки — преподаватель предмета «математические методы в биологии». (И тоже странно: если это серьёзный предмет, который в своё время пришлось сдавать и Кламонтову, почему «ботанические методы в математике» — чушь? И он, как бы ни было, только что оценил эту чушь на четвёрку…)

И тут новое — вернее, не замеченное прежде — обстоятельство привлекло внимание Кламонтова. Да, зачётка лежала одна — но за задней партой сидел ещё преподаватель английского языка, чьей фамилии не было и в ведомости…

Фамилии? Снова как-то вдруг заподозрив неладное, Кламонтов схватил ведомость… Так и есть! Как мог не заметить сразу, что они так и значатся: Философ, Неорганик, Физколлоид, Матметод? Как их называли в разговорах студенты…

«Неужели вот так и сходят с ума? — подумал Кламонтов, чувствуя, что ещё немного — и им начнёт овладевать отчаяние. — Но как же это, ведь сначала были фамилии… Или нет? Или… что вообще происходит, что и насколько тут настоящее? Или в самом деле — какая-то другая реальность? И в ней — другие понятия, значения тех же слов? И сами они — не те, за кого я их принимаю, а только их двойники?»

От этой мысли Кламонтову стало совсем не по себе, и пришлось собрать всю волю, чтобы заново оценить ситуацию. Итак, на столе лежал билет № 1 по физической филологии с первым вопросом о плавлении и кипении неопределённого артикля и двумя другими, столь неразборчиво вписанными от руки, что прочесть их было делом безнадёжным, сидящий рядом преподаватель матметодов что-то столь же неразборчиво бубнил непонятно на каком языке, читая с тетрадного листа, неизвестно чего ждал преподаватель английского языка — и что следовало думать? Их общий, коллективный психоз, его собственный сон, галлюцинация, аномальное явление? Но тогда — какое? И главное — что делать?

«Нет, подожди… Я же в самом деле могу не знать обычаев „коренной нации“… Так… прямо спросить их, что происходит? Или ладно уж, ставлю и этому четвёрку, раз я для него экзаменатор. Ставлю — и пусть уходит, Но тот-то чего ждёт? Зачёток больше нет…»

Вписывая в ведомость уже после ухода преподавателя матметодов последнюю четвёрку — и всё ещё не решив, как понимать происходящее и что делать дальше — Кламонтов сделал неловкое движение локтем, и билеты посыпались на пол. И теперь, чтобы поднять их — что, кстати, давало и отсрочку разговора с преподавателем английского языка — Кламонтову пришлось нагнуться, а затем — и привстать со стула. Странно, что при таком головокружении это не привело к потере равновесия — тем более, собственные движения вдруг показались какими-то «невесомыми» и трудноощутимыми. И пока Кламонтов собирал с пола билеты, мимо как будто никто не проходил — но затем, встав, чтобы положить билеты на стол, он увидел, что за столом сидел преподаватель английского языка, держа в руках зачётку… Чью? Откуда она взялась?

— Прошу вас, — как ни в чём не бывало, произнёс преподаватель английского языка. — А где тексты, которые я вам давал?

От изумления Кламонтов даже не смог раскрыть рта. «Но это-то как же? Я, что, опять студент? — снова заметались мысли. — И что я сдаю? И какие тексты? Не помню, чтобы он мне их давал…»

— Не перевели? И как вы собираетесь определять точку кипения артикля по тексту, который даже не перевели на английский язык? — странным «плавающим» голосом спросил преподаватель английского языка, одновременно так же странно преображаясь, словно перетекая в другую внешность — преподавателя матметодов. Кламонтов никак не ожидал увидеть подобное, и выглядело это так жутко, что через всё его тело снизу вверх прошла тугая волна дурноты — и билеты выпали из руки, веером рассыпавшись по столу. И вместе с ними словно рассыпались и все объяснения, которые приходили на ум. Ладно бы так меняли облик мистические, трансцендентальные сущности — но преподаватели?