Грозная опричнина - Игорь Фроянов

Идеи И. И. Смирнова были восприняты А. Н. Гробовским, который полностью отрицал существование Избранной Рады как некоего государственного органа, считая ее историографической легендой. «Избранная рада с ее обширным составом, программами и политикой, — писал он, — не что иное, как чистый вымысел»{70}.

Пример А. Н. Гробовского увлек А. И. Филюшкина, который, рассмотрев переписку Ивана Грозного с Курбским, а также «Историю и великом князе Московском», написанную беглым князем, пришел к следующему выводу: «До известий ППГ (Первого послания Грозного. — И.Ф.) о «Раде» Курбский не знал о существовании такого правительства. Все его известия вторичны, представляют собой вывернутые наизнанку идеи Грозного»{71}. Использование Курбским термина «Рада» доказывает, по Филюшкину, лишь одно: «выдуманность этого правительства»{72}. Вместе с тем оно «указывает на памфлетный, пропагандистский характер ИВКМ (Истории о великом князе Московском), нацеленной целиком на читателя из Польши и Литвы»{73}. Не лучше обстоит дело и с информацией о Сильвестре и Адашеве, сообщаемой Иваном Грозным. Она скорее отражает «сформировавшиеся к 1564 г. представления Ивана IV об истории 1550-х гг., чем реальное положение вещей»{74}. Общий вывод А. И. Филюшкина состоит в том, что «история «Избранной Рады» — это политическая и историографическая легенда, сформировавшаяся на страницах переписки Грозного с Курбским. Эта легенда в большей степени отражает процессы полемики и политической борьба в общественной мысли в 1560–1570-е гг., чем реальную историю 1550-х гг.»{75}.

Современные историки по-разному относятся к построениям А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина — положительно и отрицательно. А. П. Павлов, например, вслед за этими исследователями серьезно сомневается «в самом факте существования особого правительства реформаторов — так называемой «Избранной Рады». Скорее всего, под «Избранной Радой» у Курбского следует понимать собирательный, литературный образ «добрых», «избранных» советников, прежде всего Адашева и Сильвестра, в противовес «злым» советникам, которые подтолкнули царя Ивана к установлению единодержавного тиранического правления»{76}.

Однако новации А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина встретили критику со стороны других известных историков русского Средневековья. По словам И. Грали, «труд Гробовского, хотя и вызывает интерес, имеет существенные недостатки, которые серьезно ослабляют убедительность выдвинутых аргументов»{77}. А. Л. Хорошкевич, оценивая наблюдения А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина в области изучения истории Избранной Рады, говорит: «Попытка современного английского историка А. Н. Гробовского пересмотреть вопрос о существовании Избранной рады и преуменьшить значение Алексея Адашева, поддержанная А. И. Филюшкиным, предпринявшим чисто формальное исследование политической элиты России середины XVI в., основана на полном недоразумении, игнорировании нарративных и некоторых делопроизводственных источников»{78}. Далее А. Л. Хорошкевич замечает: «Отрицая роль Сильвестра в государственной деятельности и его влияние на царя, А. Гробовский не использовал посольских дел. То же самое проделал и А. И. Филюшкин, формально, как и А. Н. Гробовский, рассматривающий кадровые передвижки в составе Боярской думы»{79}. Эти критические замечания И. Грали и А. Л. Хорошкевич, обращенные в адрес А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина, далеко не беспочвенны.

Думается, что дальнейшее изучение Избранной Рады должно выйти за рамки сопоставления ее (а тем более отождествления) с формальными институтами — Боярской Думой, Ближней Думой, правительством, представительными учреждениями и т. п. На наш взгляд, Избранная Рада нуждается в рассмотрении как неформальная и в некотором роде негласная организация лиц, объединенных общей идеей и преследующих цель «обволакивания» самодержавной власти ради реализации собственных интересов. И здесь нет ничего сугубо специфичного, характерного лишь для середины XVI века. В данном случае перед нами известное продолжение политики, заявившей о себе в конце XV столетия, когда при дворе Ивана III возникла еретическая партия, атаковавшая православную веру и церковь, пользуясь попустительством и даже поддержкой московского великого князя. Большие надежды в осуществлении своих замыслов еретики, возглавляемые протопопом Алексеем, дьяком Федором Курицыным и великой княгиней Еленой Волошанкой, возлагали на сильную, неограниченную великокняжескую власть. Чтобы добиться управляемости властью великого князя и превратить ее в послушный инструмент своей политики, они выдвинули план передачи великокняжеского стола сыну Волошанки Дмитрию. Этот план не состоялся. На престол взошел Василий III. Еретики подверглись казням и преследованиям. Атака враждебных русской церкви сил была отбита. Но, оправившись от разгрома, партия еретиков, руководимая теперь Вассианом Патрикеевым, попыталась, хотя бы частично, сделать то, что не удалось совершить Федору Курицыну и его единомышленникам. Казалось, для этого сложилась благоприятная конъюнктура: Вассиан сблизился с Василием III, вошел к нему в доверие и стал «временным человеком», которого люди боялись больше, нежели великого князя. Однако снова суд, опалы и преследования. Вторая попытка наступления на русский церковно-монастырскии уклад и святоотеческую веру окончилась провалом. Рассыпались надежды и на самодержавную власть, связь которой с церковью становилась все более прочной, а самодержец все зримее выступал в роли Удерживающего, или Заступника святой апостольской церкви. Так перед врагами русского православия и церкви встала задача ограничения самодержавия, превращения его из власти «по Божьему изволению» во власть «по многомятежному человеческому хотению»{80}. Подобное превращение самодержавной власти являлось началом разрушения «Святорусского царства», только что возвестившего о себе всему тогдашнему миру. Названную задачу, не подлежащую, разумеется, разглашению, и предстояло решить Избранной Раде. Этим, по-видимому, объясняется негласный, в определенной степени скрытый характер Рады и, в частности, то обстоятельство, что до сих пор нам практически неизвестен ее персональный состав, тогда как по вполне ясным намекам источников это было достаточно многочисленное сообщество.

В самом деле, когда исследователи говорят об Избранной Раде как учреждении, отличном от Ближней Думы (а таковой Рада и являлась), то обычно приводят считаные имена лиц, причастных к ней: Сильвестр, А. Ф. Адашев, Д. И. Курлятев, а также Макарий и А. М. Курбский, но оба — под сомнением{81}. Может показаться, что причиной затруднений ученых в данном вопросе послужило то, что Рада «не оставила никаких следов в официальных памятниках, и сведения о ней мы черпаем почти исключительно из публицистики XVI века»{82}. Пусть будет так. И все же главная причина, на наш взгляд, состоит не в этом, во всяком случае, — не только в этом. Весьма красноречив тот факт, что и Грозный и Курбский завели речь на тему о советниках, стеснявших самодержавную власть, уже после того, как с ними было покончено. Ранее об их действительной роли, судя по всему, мало кто знал, особенно за пределами дворца. Завуалированности их действий способствовало то обстоятельство, что они проводили свою политику не столько через официальные институты и учреждения, сколько посредством прямых контактов с государем{83}. Отсюда следуют, по меньшей мере, два вывода: 1) Избранная Рада, имея неформальный характер, представляла собой поставленное над существующими государственными органами негласное политическое объединение{84}, официальные сведения о котором не доводились до русского общества{85}; 2) В нераспространении этих сведений, хотя и по разным основаниям, были равно заинтересованы как царь Иван, так и Курбский вместе с другими своими сотоварищами: царь потому, что огласка политики Рады, обсевшей государя плотным кольцом, бросала тень на самодержца как суверена и вообще на русское «самодержавство», только что торжественно провозглашенное актом венчания Ивана IV на царство и объявленное божественным по происхождению; князь же Андрей со своими единомышленниками потому, что эта огласка обнажала предосудительные планы их организации. И только после разгрома Избранной Рады, когда ни одной, ни другой стороне скрывать было нечего, она стала предметом обсуждения в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским и в «Истории» последнего. О чем извещали современников и потомков царь Иван и бывший его боярин Андрей Курбский? Что они сообщали об Избранной Раде?