На злобу дня: от платонизма до реформы образования - Сергей Васильев

Автор синергийной антропологии хочет, используя феноменологический метод, начать с антропологических проявлений. Но ведь, если всерьез брать феноменологию, то надо иметь в виду, что она стремится через всматривание в феномены проникнуть именно в сущность вещи. В этом заключается суть операции идеации. Феноменология без постижения сущности – это нечто весьма сомнительное. Кроме того, каков критерий того, что мы взяли именно антропологические проявления, а не какие-то иные? Данные проявления объединяются именно тем, что они являются проявлением одной и той же сущности. Без сущности сама квалификация корпуса антропологических проявлений как антропологических повисает в воздухе.

Еще в 19 веке Л. М. Лопатин, борясь с феноменалистами, доказывал немыслимость явления без сущности, без субстанции. «Я все время стою на той простой общелогической точке зрения, для которой никакое свойство немыслимо без вещи, действие невозможно без деятельной силы, явление есть абсурд без выражающейся в нем реальной сущности. Поэтому для меня субстанция и ее акты и состояния суть понятия соотносительные в самом строгом значении слова: они не только не мыслятся врозь, но и не существуют врозь; как действия и состояния суть ничто без объединяющей их и переживающей субстанциальной основы, так и субстанция есть совершенное ничто вне своей жизни и деятельности; логически и реально они содержатся друг в друге, так что, воспринимая одно, мы тем самым непременно воспринимаем другое». [5, с. 324.]

Далее Л. М. Лопатин поясняет необходимость принятия понятия субстанции: «Как бы ни были соотносительны понятия субстанции и явления, это все же разные понятия, каждое из которых имеет свою особую логику. В свете понятия субстанции получают смысл и обоснование внутреннее единство нашей психической жизни при многообразии ее содержания, пребывающая ее устойчивость при неудержимой текучести, захват сознанием в одну целостную картину прошлого и будущего рядом с настоящим, наконец, проникающий все изгибы психического бытия творческий и деятельный характер нашего духа. А ведь все это наиболее существенные черты душевной жизни». [5, с.325.]

Поэтому отвержение понятия субстанции и сущности при исследовании человека ведет к неверной интерпретации антропологического опыта. Метафизический разрыв между явлением и сущностью, столь характерный для современной философии, никогда не был плодотворным.

Предзаданность позиции автора выражается в том, что он считает необходимым интегрироваться именно в современный философский контекст. Он заранее отвергает классическую традицию в осмыслении человека. Он пишет: «Верность же антропологическому опыту наших дней в его полноте и его подлинной природе исключает возможность осмысления этого опыта в форме классической метафизической или богословской системы или, скажем, системы в традиции русской религиозной философии». [9] Категорический отказ от классической традиции выглядит не очень убедительно.

С. С. Хоружий считает, что в опыте эпохи рубежа тысячелетий обнаружилась изменчивость, подвижность, пластичность самой природы, натуры человека. Он идет еще дальше: «Из опыта современности проступает некоторый новый облик человека, новая антропологическая реальность, лишенная неизменяемого сущностного ядра. Этот облик в корне расходится с традиционными европейскими представлениями о человеке. Человека рубежа тысячелетий, времени психоанализа и интернета, недавнего тоталитарного опыта, радикальных психотехнических, психоделических, виртуальных практик, гендерных революций – этого человека нельзя считать прежним классическим субъектом европейской антропологии и метафизики».[11]

По нашему мнению, если человек лишен неизменяемого сущностного ядра, то это уже не человек. И если, согласно С. С. Хоружему, главное в человеке – это размыкание навстречу другому, что связано с сознательным отождествлением с другим, то получается, что человек немыслим без сознания и свободы. Тогда эти качества и составляют его сущностное ядро, которое сохраняется даже и виртуального человека, идущего по пути медленной эвтаназии. Это постоянное ядро может по-разному размыкать и репрезентировать себя, но оно есть. Плохо то, что указанные качества пред-полагаются автором, а не вытекают из феноменологического исследования.

С. С. Хоружий полагает, что традиционное толкование человека, базирующееся на признании его сущности, является слишком статичным и не может адекватно отразить процессуальную сторону природы человека. Однако следует заметить, что автор недиалектически разрывает понятия изменения и постоянства, а между тем, в действительности они тесно связаны. Это отмечал еще И. Кант: «то, что изменяется, пребывает, и только его состояния изменяются. Так как эта смена относится только к определениям, которые могут исчезать или возникать, то мы можем высказать следующее положение, кажущееся несколько парадоксальным: только устойчивое (субстанция) изменяется». [4, с. 151]

Описание изменения предполагает, что есть то, что изменяется. И если нам интересна именно энергийная сторона предмета, то это не значит, что энергия может существовать без своего носителя. Само понятие энергии остается у С. С. Хоружего без должного определения. С точки зрения физической энергия – это способность тела совершать определенную работу. Что означает данный термин в более широком значении слова – неясно. Использование выражения «бытие-действие» не делает ситуацию более прозрачной.

Стремление подчеркнуть динамический аспект природы человека приводит С. С. Хоружего к трактовке конституции человека как события. Данный посыл вызывает большие сомнения. События могут случаться с конституцией, определяться ею, но не могут быть самой конституцией. Так же как конституция, пусть и в измерении бытия-действия, не может иметь природу взаимодействия. Ибо предмет и его конституция есть один из участников взаимодействия. Отношения предполагают относящихся, то есть столь нелюбимые автором субстанции и сущности.

Автор отвергает наличие в человеке центра. Логика противопоставления классической философской традиции приводит автора к необходимости характеризовать человека его границей: Таким образом, автор пытается построить «антропологию Границы», в отличие от прежней «антропологии Центра». Человек понимается как существо, размыкающее себя энергиям Инобытия.

Оригинальным ходом мысли С. С. Хоружего можно считать его попытку подобраться к природе человека, опираясь на специальные предельные антропологические проявления, в которых актуализируется отношение человека к другому. Все такие проявления С. С. Хоружий называет антропологической границей.

Представляется несколько странным при исследовании какого-либо круга объектов брать не обычные, типические проявления объекта, а предельные и граничные. Впрочем, постижение сущности предмета и его границы – это в феноменологии двуединый процесс. Ибо особенность данной вещи выясняется через сопоставление с другими вещами, так сказать, по принципу контраста. Но это касается смысловой, сущностной границы предмета. Однако, по нашему мнению, само слово «граница» у автора одновременно вбирает в себя несколько не совпадающих друг с другом смыслов. И эта фундаментальная неясность торпедирует весь замысел автора.

Установка на изучение именно предельных человеческих проявлений не вытекает из феноменологического опыта, а привносится извне, из предустановленного мнения автора. «По общему принципу, явление, либо сущее формирует свою конституцию и идентичность посредством своего отношения к Другому, обладающему иными, отличными фундаментальными предикатами».[9] Здесь автор использует то, что он называет универсальной динамической парадигмой: «согласно Делезу, «силы в человеке конституируют форму, лишь когда они вступают в отношения с внешними силами».[9]

Получается, что человек есть по существу изначально что-то бесформенное и заимствующее свою форму именно извне. Но этот тезис требует детального обоснования и не вытекает непосредственно из антропологической феноменологии. Возможно, что внешнее воздействие есть только повод для природы человека развернуть то многообразие форм, которые в ней заложены. Тогда внешнее воздействие не конституирует человека, а помогает ему развернуть собственную конституцию.

Кроме того, само действие размыкания, открытости другому уже предполагает какую-то сознательную деятельность и, значит, вполне определенное действующее существо, имеющее форму и конституцию. Иначе и размыкания бы не было. Поэтому конституция человека не может возникнуть через размыкание человека и взаимодействие его с иным. Иное может ее усовершенствовать, изменить, исправить, но не создать на голом месте. Размыкание, то есть открывание себя означает, что и до размыкания нечто существовало, значит, были и идентичность, и конституция.