Маска Димитриоса - Эрик Амблер

- Чем скорее его закопают, тем лучше, - сказал он и пошел к выходу.

Год 1922-й

На рассвете 26 августа 1922 года турецкая национально-освободительная армия под командованием Мустафы Кемаль-паши атаковала позиции греческих войск вблизи Думлу-Пунар, в двухстах милях восточнее Смирны. Вечером того же дня разгромленная греческая армия начала отступление на запад, к Смирне. В последующие дни отступление превратилось в беспорядочное бегство. Греки вымещали горечь поражения на турецких мирных жителях: от Алашехра до Смирны дымились развалины, под которыми были погребены старики, женщины и дети. В ряды турецкой армии вливались анатолийские крестьяне, горевшие желанием отомстить грекам за причиненные ими страдания. Трупы турецких мирных жителей стали чередоваться с трупами зверски замученных греческих солдат. Но главным частям греческой армии все-таки удалось бежать на кораблях, стоявших в порту Смирны. 9 сентября 1922 года турецкие войска захватили Смирну.

За эти две недели в городе, в основном населенном греками и армянами, скопилось огромное число беженцев, которые стекались в Смирну, полагая, что греческие войска будут защищать город. Но Смирна оказалась для них ловушкой.

В руки турок попал список членов Армянской лиги обороны Малой Азии, и в ночь на 10 сентября кварталы города, в которых проживали армяне, были заняты вооруженными отрядами. Они должны были найти и уничтожить членов этой организации. Разумеется, было оказано сопротивление, что послужило сигналом к всеобщей резне. В город ввели войска, которые начали методически истреблять население нетурецких кварталов, не щадя ни стариков, ни детей, ни женщин. Людей вытаскивали из домов, из подвалов и чердаков, где они прятались, и убивали прямо на улице. Церкви, в которых многие пытались найти убежище, обливали бензином и поджигали. Тех, кто пытался бежать из огненного кольца, закалывали штыками. Огонь вскоре перекинулся дальше, и город запылал.

Потом ветер вдруг переменился, и та часть города, в которой жили турки, оказалась вне опасности. Все остальное, за исключением железнодорожной станции и нескольких домов возле нее, было охвачено пожаром. Несмотря на это, убийства продолжались. Войска, оцепившие город, расстреливали каждого, кто пытался вырваться из этого ада. Говорят, некоторые особенно узкие улочки были так забиты трупами, что к ним долгое время нельзя было подступиться из-за страшного зловония. Многие пытались спастись вплавь, добравшись до стоящих на рейде кораблей. Стена огня гнала этих несчастных в воду. Говорят, крик стоял такой, что его слышно было на расстоянии двух-трех миль. Утром 15 сентября резня и пожар прекратились. Всего за эти дни погибло сто двадцать тысяч человек. Так гяур Измир (неверная Смирна) расплатилась, по мнению турок, за свои грехи.

Еще в поезде Латимер пришел к неопровержимому выводу, что поступил как последний дурак. Во-первых, ему следовало обратиться с просьбой к полковнику Хаки, потому что без его помощи доступ к материалам военного суда над Дхрисом Мохаммедом весьма и весьма проблематичен. Во-вторых, он знал по-турецки всего несколько простых фраз, и даже если бы эти материалы каким-то образом попали в его руки, он не смог бы их прочесть. Короче говоря, отправившись на охоту за призраком (что было нелепой затеей само по себе), он, так сказать, прибыл на место охоты с голыми руками, что уже свидетельствовало об идиотизме охотника.

Если бы не превосходный отель, в котором он поселился, не чудесный вид на залив и выгоревшие под солнцем холмы (их цвет, напоминавший цвет солдатской гимнастерки, прекрасно гармонировал с цветом моря), да не предложенная самим хозяином отеля, французом, бутылка сухого "Мартини", Латимер, недолго думая, вернулся бы обратно в Стамбул. Так уж и быть, решил он, черт с ним, с этим Димитриосом, побуду в Смирне денек-другой, и стал распаковывать чемоданы. А на другой день, недовольно пожав плечами, он отправился к хозяину отеля и попросил его найти хорошего переводчика.

Федор Мышкин, маленький, заносчивый человек с толстой, сильно отвисшей нижней губой, начинавшей дрожать, когда он волновался, имел на набережной небольшой офис, обслуживающий капитанов торговых судов и их помощников. Он переводил для них деловые документы, а если требовалось, то был и личным переводчиком. Этим он зарабатывал на жизнь после того, как бежал из Одессы от большевиков в 1919 году. Как ядовито заметил хозяин отеля, этот бывший меньшевик повсюду говорил о своей любви к Советам, однако не спешил возвращаться на родину. Ничтожная личность, быть может, подумаете вы. Тем не менее переводчик он был, безусловно, отличный.

Он разговаривал с Латимером тонким писклявым голосом на очень хорошем английском, правда, часто совершенно не к месту употреблял жаргон.

- Если вам что-нибудь нужно, - сказал он, почесываясь при этом, - вы только намекните, и это обойдется вам дешевле дерьма.

- Я хочу просмотреть архивные записи об одном греке, бежавшем отсюда шестнадцать лет назад, в сентябре 1922 года, - сказал Латимер.

От удивления брови у Мышкина полезли вверх.

- В 1922 году? - Он рассмеялся и провел пальцем по шее. - Да их тогда столько здесь исчезло, что и не сосчитать. Страшное дело, сколько тут турки выпустили греческой крови!

- Этот человек спасся на одном из судов. Звали его Димитриос.

- Димитриос? - вдруг вытаращил глаза Мышкин.

- Да.

- В 1922 году?

- Да-да. - Сердце у Латимера вдруг замерло. - Почему вы так спрашиваете? Вы что-нибудь знаете о нем?

Мышкин, кажется, хотел что-то сказать, но, передумав, отрицательно качнул головой.

- Нет. Я просто подумал, что это очень распространенное имя. Разрешение на просмотр архивов у вас имеется?

- Нет, но я надеялся, что благодаря вашим советам и помощи я смогу его получить. Мне известно, что вы занимаетесь переводами. Я готов хорошо вас отблагодарить.

- Я с удовольствием помогу вам и сегодня же поговорю с одним приятелем. Напрямую говорить с полицией стоило бы кучу денег, полиция - это страшное дело. Кстати, я очень люблю помогать своим клиентам.

- Вы очень добрый человек.

- Ну, какие пустяки. - В лице его вдруг появилось какое-то отсутствующее выражение. - Просто мне нравятся англичане. Они умеют вести дела. Они не базарят, как эти чертовы греки, и всегда платят столько, сколько с них просят. Если нужен задаток, о'кей, дают задаток. Честная игра - вот их принцип, а это всегда приводит к взаимному удовольствию. Для таких людей стараешься все сделать в самом лучшем виде...

- Сколько? - перебил его Латимер.

- 500 пиастров.

Мышкин старался изобразить детскую неопытность в такого рода делах. В лице его появилось грустное выражение художника, который просит явно меньше, чем на самом деле стоит его работа.

Латимер подумал о том, что пятьсот пиастров, если перевести на английские деньги, не составят и фунта стерлингов, но, заметив, как блеснули глаза его собеседника, когда он назвал эту сумму, непреклонным тоном сказал:

- Двести пятьдесят.

В конце концов сошлись на трехстах (из них пятьдесят - приятелю). Отдав Мышкину задаток в сто пятьдесят пиастров, Латимер ушел. Выйдя на набережную, он похвалил себя за проделанную работу: уже завтра вечером ему будет известен результат переговоров.

На другой день Латимер ужинал в ресторане, потягивая аперитив, когда к нему привели запыхавшегося Мышкина. С того градом лил пот, отдуваясь, он повалился в кресло.

- Ну и денек! Ну и жара! - выпалил он.

- Принесли?

Мышкин, кивнув, устало закрыл глаза. С какой-то болезненной гримасой на лице он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда сложенные пополам листы бумаги, соединенные скрепкой. Насмешливый Латимер подумал, что он похож на дипкурьера, который умер сразу же после вручения депеши.

- Что будете пить? - спросил он.

Слова эти произвели на Мышкина действие живой воды: он встрепенулся и сказал:

- Полагаюсь на ваш вкус, но я бы предпочел абсент.

Подозвав официанта, Латимер сделал заказ и стал просматривать бумаги. Всего здесь было двенадцать написанных рукой Мышкина листов. Латимер полистал их и взглянул на Мышкина. Тот, допив абсент, разглядывал рюмку. Поймав на себе взгляд Латимера, он сказал:

- Абсент уже тем хорош, что дает ощущение прохлады.

- Может быть, выпьете еще?

- Если вы не против, - сказал он и, показав пальцем на бумаги, спросил: - Ну как? У вас есть сомнение в их подлинности?

- Ни малейшего. Однако есть некоторые сомнения по поводу дат происходивших событий. Кроме того, нет свидетельства врача о том, в какое время было совершено убийство. Что касается показаний свидетелей, то они мне показались весьма шаткими, так как ни одно из них не доказано.

- А что тут доказывать? - удивился Мышкин. - Совершенно очевидно, что негр виновен, что следовало его повесить.

- Пожалуй. Если вы не возражаете, я немного почитаю.