Долгий, трудный путь из ада - Мерилин Мэнсон

Я сидел офигевший, не зная, на кого мне обижаться -на нее или моих предков, взрастивших меня епископалианцем. Также нас посещали заезжие лекторы, которые дружно рассказывали, как они были проститутками, наркоманами и черными магами, пока не нашли Бога, выбрали его путь и родились заново. Все это напоминало вечеринку Общества Анонимных Сатанистов. Порой они предлагали каждому из нас подняться на кафедру, воздеть к потолку руки и быть спасенным. Я частенько думал, мог ли я это сделать, мог ли встать перед всем классом и объявить, что чист, честен и праведен. Местом, от которого я просто тащился, был каток для роллеров. Я мечтал стать чемпионом по роликам и упросил предков ссудить мне сумму в четыреста баксов для покупки умопомрачительных коньков. Моей партнершей по катанию была Лайза, хрупкая девчушка, ставшая моим первым разочарованием. Она была из очень религиозной семьи. Ее мать работала секретарем у преподобного Эрнеста Энгли, одного из самых жутких телевангелистов нашего времени. Наши катания с Лайзой обычно заканчивались употреблением "суицида" - безумного коктейля из колы, 7up и пива, после чего мы шли в церковь Энгли. Преподобный был одним из самых страшных людей, которых я когда-либо встречал: его абсолютно прямые зубы блестели, как надраенный кафель, челка, уложенная на макушку, напоминала шапку из волос, вытащенных из сливного отверстия в ванной, он всегда носил синий костюм и ярко-зеленый галстук. От него за версту несло искусственностью во всем, начиная с внешнего вида и заканчивая именем, которое при желании можно было произнести как Ирнест Энджел, то есть "убежденный ангел". Каждую неделю он собирал целое варьетте убогих людей на сцене и выставлял их напоказ миллионам телезрителей. Он мог положить руку на ухо глухого или глаза слепого и сказать что-нибудь типа "Злой дух выходит" или "Скажи, детка". В апогее шоу присутствовавшие бросали на сцену деньги. Это был дождь из тысячи четвертаков, серебряных долларов, не говоря уже о совсем мелких монетах. Стены его церкви украшали пронумерованные литографии с изображением жутких сцен типа четырех всадников апокалипсиса, скачущих на закате по городку вроде Кантона, оставляя за собой кучу перерезанных глоток. Службы длились по пять часов, и порой меня затаскивали в отдельную комнату, где проводились специальные семинары для молодежи. Там высказывали недовольство, что я развращаю других подростков тем, что слушаю рок, говорю о сексе и вообще уделяю слишком много внимания преходящим радостям материального мира. Лайза и ее мамаша были очарованы этой церковью в частности потому, что Лайза с детства была полуглухой, а Преподобный восстановил ей слух в течение одной службы. Каждый раз, когда они подвозили меня домой после служб, я представлял, как мамаша Лайзы моет дома руки, потому что она меня касалась. Это меня несколько угнетало, но я все равно таскался с ними, поскольку это был мой единственный шанс быть с Лайзой вне катка. Однако скоро наши отношения прекратились. Я понял, что создал себе идеал, забыв о том, что все далеко не идеальны. Это случилось, когда мы ехали домой из церкви, болтая на заднем сиденье мамашиного авто. Лайза начала прикалываться какой я тощий и я заткнул ей рот ладонью. Она продолжала смеяться и выплюнула комок зеленых соплей в мою руку. Моя любовь была разбита. Я увидал монстра за маской. До сих пор помню зеленую жижу меж своих пальцев и смеющееся лицо Лайзы. Крушение иллюзий продолжалось. Однажды я принес в школу фото, которое моя бабка Уайер сделала в самолете при перелете из Западной Вирджинии в Огайо. На фото получился ангел, летящий сквозь облака. Я хотел поделиться со своими учителями тем чудом, которое видела моя бабка. Они не поверили мне, сказав, что это монтаж, и отправили домой, обвинив в богохульстве. Это была моя самая честная попытка присоединиться к их христианским идеям, к их вере, и я был жестоко за нее наказан. Это подтвердило все мои опасения - я не могу быть спасен, как многие другие. Я покидал школу, трясясь от страха, что мир закончится, я так и не попаду на небеса, а значит, и никогда не увижу своих родителей после смерти. Но шли месяцы, и мир, а с ним и миссис Прайс, и Брайен Уорнер, и новообращенные проститутки оставались целы и невредимы. В конце концов я начал недолюбливать Христианскую Школу и сомневаться во всем, что я говорил раньше. Мне становилось ясно, что страдания, об освобождении от которых они молятся - это страдания, которые они сами взяли на себя и пытаются втянуть в это нас. Зверь, которого они боялись, жил в них самих. Этот Зверь был создан их собственным страхом. Зерна осознания самого себя благополучно пустили во мне корни. "Дураками не рождаются, - напиcaл я однажды в своей тетрадке по этике, - дураки растут и подпитываются институтами типа Христианства." В тот же день после ужина я поведал обо всем предкам. "Послушайте, - сказал я, - я хочу ходить в обычную школу. Я не.хочу принадлежать этой школе. Все. что мне нравится, они ненавидят." Они ничего не могли на это сказать. Не потому что они хотели видеть во мне семинариста, просто они хотели, чтобы я вырос приличным человеком. Обычная школа рядом с нами была не самым хорошим местом. Но мне надо было туда идти.

КРУГ ТРЕТИЙ - ПРОЖОРЛИВЫЙ

Во мне рос бунтарь. В Школе Христианского Наследия я не мог выложиться на полную катушку. Это место держалось на законах и конформизме. Там даже были странные правила ношения одежды: по понедельникам, средам и пятницам мы должны были надевать синие штаны, белую рубашку и что-нибудь красное по вкусу. По вторникам и четвергам мы носили темно-зеленые штаны, белую или желтую рубашку. Если волосы касались ушей, они должны были. быть немедленно подстрижены. Все были словно из инкубатора и о какой-либо индивидуальности, читай-выпендреже, не могло идти и речи. Начиная с двенадцати лет я начал затяжную кампанию по изгнанию самого себя из школы. Начал ее невинно - с конфет. Я очень хотел прикоснуться к запретному плоду. В данном случае под запретным плодом я имею ввиду шоколад, который нам почему-то запрещали наравне с алкоголем, сексом, наркотиками и порнографией. И алкоголь, и конфеты, за исключением пироженных Литтл Дебби, подававшихся в школьной столовой, проносились в школу контрабандой. Я стал затариваться конфетами в соседнем маркете и старательно впаривал их одноклассникам во время ланча. Мое преступление оказалось недостаточно тяжким, так что я остался в школе, получив лишь строгий выговор. Моим вторым проектом стал журнал. Я назвал его Стюпид, то есть Тупой. Его талисманом был парень, ничуть не похожий на меня: с лошадиными зубами, большим носом и в бейсболке. Я продавал журнал по двадцать пять центов. Это была чистая прибыль, так как ксерокопию я делал бесплатно на работе у отца. В школе все изголодались по сальным шуточкам, и журнал шел на ура, пока я вновь не был пойман и не стал на время банкротом. Наша училка Кэролайн Коул, высокая строгая дама в очках и с вьющимися волосами, собранными в пучок над птичьим лицом, затащила меня в свой кабинет, сунула мне в руки мое творение и потребовала немедленных объяснений комиксов про мексиканцев, скатологию, а в особенности рисунка, названного Снаряжение Для Приключений И Сексуальной Помощи Кувача. На рисунке был изображен лупоглазый усатый мужик, украшенный двумя искусственными членами, засунутыми в кобуры, кулоном в форме собачьего пениса, кисточками на сосках, одетый в чулки и трусы с гульфом и держащий в руках рыболовную удочку и кнут. Спустя время многие люди продолжали задавать мне глупые вопросы, только уже о моем собственном имидже. Я вспылил и бросил журнал в воздух… Покраснев от гнева, словно помидор, миссис Коул велела мне встать в угол и взяла в руки указку. Так я получил три быстрых и крепких христианских удара. Тогда же я начал слушать рок-н-ролл и даже стал делать на нем деньги. Человека, который подогнал мне первый рок-альбом, звали Кейт Кост. Он был крупным, но очень вялым и неуклюжим подростком, выглядевшим старше своих лет. После прослушивания альбома "Love Gun" Kiss и прыганья с игрушечной винтовкой по комнате я решил вступить в Kiss Fan Army, что и сделал, получив членскую карточку и обзаведясь сувенирами в виде игрушек Kiss, комиксов и маек. Отец даже сводил меня на первый концерт в моей жизни. Это было в 1979-м году и это были, соответственно. Kiss. Порядка десяти тинейджеров спросили у отца автограф, так как он был одет как Джин Симмонс на обложке альбома "Dressed To Kill" - в зеленый костюм и черный галстук и к тому же был в гриме. Человеком, который погрузил меня в мир рок-н-ролла окончательно, был некто Нейл Рабл. Он курил и рано потерял невинность. Я сделал его своим идолом. Он открыл для меня все, что связано с Ронни Джеймсом Дио. Другим источником информации о музыке была, как ни странно. моя собственная школа. Если Нейл знакомил меня с миром хэви метал, то там я познавал мир классического рока. Я знал, что такое Led Zeppelin, Black Sabbath и Элис Купер. Кстати, некоторые учителям могли додуматься до того, чтобы повернуть ручки магнитофона. заставив пленку крутиться назад, и пытаться прочесть зашифрованные сатанинские послания. Любая экстремальная музыка была для них сатанизмом. Они могли показывать нам фото музыкантов как наглядную агитацию апокалипсиса, но смотря на эти фото, я понимал, что хочу иметь длинные волосы и серьгу в ухе.. Но первое место в их хит-параде ненависти занимал, как ни странно, безобиднейший Фредди Меркьюри и больше всего они ненавидели песню "We Are The Champions", потому что считали ее гимном гомосексуалистов, а если прокрутить пленку задом наперед, во всей этой галиматье они слышалирефрен "My Sweet Satan".Так же в первую десятку хит-парада входили Electric Light Orchestra, Дэвид Боуи и Адам Энт. Вскоре стены моей спальни покрылись постерами из Хит Пэрэйдера, Серкаса и Крима. Каждое утро я просыпался и первое, что я видел, были физиономии Дэвида Боуи, Motley Crue, Rush и Black Sabbath. Они протягивали мне свои тайные послания. Дабы совершить еще какой-нибудь проступок и хорошенько на нем подзаработать, я переключился с конфет и журналов на музыку. Все соседские дети, ходившие в Школу Христианского Наследия, были тощими стопроцентными американскими детьми-доходягами, зацикленными на Библии и учебе. Старший брат Джей и я не имели ничего общего. Он также был зациклен на Библии. Я думал только о сексе и рок-н-ролле. Младший брат Тим был более безумным, чем Джей. Как Нейл Рабл стал для меня металлическим гуру, так я стал учителем для Тима и проводил с ним кучу времени, прослушивая различные записи. Я начал совершать регулярные велосипедные прогулки к месту, именуемому Куонсет Хат, самому крупному магазину по продаже пластинок и кассет в городе. Я выглядел точно по возрасту - на пятнадцать лет, но никто не остановил меня, когда я вошел в торговый зал. Так я начал снабжать школу кассетами. Помнится, альбом W.A.S.P., купленный за семь баксов, я загнал за двадцатку.