Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю - Джорджио Нардонэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С приходом великих монотеистических религий, в частности христианства на Западе, сомнение становится опасностью, своего рода вирусом, который следует искоренить из человеческого сознания: любая форма знания, вызывающая вопросы о существовании Бога или Священных Писаний запрещена.
Одним из самых ярких примеров было разрушение христианами роскошной библиотеки Александрии в Египте, в которой было собрано более восьмидесяти тысяч папирусов, содержащих знания различных культур, с которыми Александр Великий столкнулся во время своего эпического завоевания на Востоке. По сути, библиотека была символом его вселенской империи.
Святой Августин будет первым, кто снова рассмотрит сомнение с философской точки зрения: епископ из Гиппона будет использовать вопросы, направленные на самих себя (автореферентные), как доказательство истины. Августин первым показал противоречивость сомнения: сомневаться во всем невозможно, потому что нельзя сомневаться в самом сомнении. На самом деле, даже агностик, утверждая, что у него нет никакой уверенности принимает как должное убеждённость в том, что уверенности нет, тем самым вступая в противоречие с самим собой.
Сомнение является для Августина обязательным этапом на пути к достижению истины; более того, вспоминая Сократа, Августин утверждал, что сомнение само по себе было выражением истины, потому что я не мог бы сомневаться, если бы не было истины, которая как раз освобождает от сомнений. Следовательно, истина не может быть познана сама по себе, но только в форме опровержения ошибки, и раскрывается в способности сомневаться в ложных иллюзиях, затмевающих путь к ней.
Интересно отметить, как Августин рассматривает действительно щекотливую тему для веры: удовольствие и искушение плоти, подводя их к той высшей любви, чувству, исходящему непосредственно от Бога.
В средневековье мастера Схоластики, возобновляя учение Августина и древнюю эллинскую риторику, через кажущиеся неразрешимыми сомнения и дилеммы продемонстрировали — с помощью строгих рассуждений — как истина Божья, при любых условиях, побеждает сомнения людей. Нельзя недооценивать, что именно в этот период зародились университеты, которые являются колыбелью академических знаний, не случайно основанные мастерами Схоластики. Среди наиболее важных представителей — св. Фома Аквинский и Абеляр.
Несколько веков спустя, в семнадцатом веке, Декарт (Descartes, 1637/2001) выстроит свой рационализм на сомнении и на знаменитом «Мыслю, следовательно, существую», которое достигается упражнениями в радикальном и систематическом сомнении. Начав сомневаться в чувствах, Декарт легко пришел к выводу, что, как нас учат галлюцинации, иногда эти чувства обманывают нас: поэтому мы не можем основывать заключение на них. Однако иногда, продолжает он, чувства не обманывают нас; чтобы усомниться в своих чувствах, нам нужна шокирующая гипотеза, предположение, что мы спим, которая ставит под сомнение нашу бдительность, когда мы считаем, что мы бдительны. Другими словами, Декарт утверждает, что, если во сне нам все кажется правдой и мы не можем отличить свои переживания от состояния бодрствования, у нас нет средств утверждать, что вся наша жизнь и все наши чувства — не что иное, как сон. Поэтому, заключает он, мы не можем верить в то, что ощущения помогают нам в познании внешнего мира. Таким образом, Декарт выдвигает гипотезу злого гения, обманывающего нас даже в самых верных истинах. Декарт начинает сомневаться во всем, но находит выход, заявляя, что несмотря на то, что можно сомневаться во всем, чтобы сомневаться, человек должен существовать: «Cogito ergo sum», я сомневаюсь, я думаю, следовательно, я существую.
Как понятно читателю, господствующая западная философия, начиная с Сократа, практикует сомнение как логический прием или методологический критерий для достижения Истины, если не догмы. Это терминологическое противоречие не должно нас удивлять именно в силу того факта, что этот результат имеет большую успокоительную силу с экзистенциальной точки зрения.
Несколько столетий спустя рациональная аргументация в противовес эмоциональным порывам найдут наиболее яркое выражение у Канта. Он, по сути, потратил свою жизнь на доказательство того, как хорошо сделанное и правильное умозаключение может привести к разрешению любых сомнений и к познанию истины. Более того, именно в силу своей аналитической строгости Кант советовал уделять большое внимание постановке вопросов прежде, чем искать на них ответы. По сути, он утверждал, что не может быть правильных ответов на неправильные вопросы и что мнимая неразрешимость проблемы рождается из неправильного вопроса, а не из неправильного ответа.
Если Кант представляет собой самую вершину философии разума, то самый знаменитый философ при жизни, Гегель, был тем, кто вывел рационализм за пределы разума, превратив его в идеалистическую догму: философия и ее аргументы становятся догматическими системами мышления, или, говоря социологическим термином, идеологией.
Неслучайно именно начиная с гегелевского идеализма мы являемся свидетелями появления великих политических идеологий: с одной стороны, марксизма, который вводит диалектический материализм в качестве ключа к объяснению реальности и сводит все к классовой борьбе, с другой — тоталитаризм, основанный на строгой социальной иерархии и на угнетении низших классов.
В этот период большого подъёма идеологии, сомнение и дилеммы имеют тенденцию исчезать, если не считать трёх философов, которые не случайно считаются сторонниками иррационализма: Шопенгауэра (1819/2009), Кьеркегора (1972) и Ницше (1882/1971). У Шопенгауэра мрачное видение человека и его неконтролируемые внутренние движения создавали неумолимо пессимистический образ человеческого существования. Сомнения относительно справедливого, несправедливого, правильного и неправильного привели Кьеркегора к драматическому обращению религии, в некотором смысле сравнимому с настоящим бредом преследования. Ницше, автор некоторых из самых лучших, полных необычайной остроты и ясности ума страниц в истории мысли и рассуждения, который в наше время стал одним из самых цитируемых и подвергнутых переоценке философов, был заклеймен философом-вдохновителем фашизма и нацизма, и поэтому почти игнорировался философскими кругами.
После идиллии между разумом и религиозной верой, продлившейся тысячелетия, история мысли периода Просвещения, начиная с Французской революции и далее, развивается в сторону тесной связи между рациональностью и великими идеологиями; великая успокаивающая сила веры и философии уступает место надежде на перемены во имя «справедливости» современных идеологий, догматизм переходит от веры к политическому движению. И в этом случае сомнения разума будут развеяны верой в идеи, считающиеся бесспорными.
Параллельно с этим, начиная со второй половины девятнадцатого века, возникает другое великое движение, обещающее победу над сомнениями и дилеммами человечества: наука. Позитивистское доверие к научным знаниям вскоре стало своего рода верой, а также надеждой на освобождение от любого зла и улучшения условий жизни человека.
В то время
