Сжигая запреты - Елена Тодорова

Никиты со своего тела и стремительно уйти в сторону. У качелей замираю, хотя охота двинуться дальше. И бежать, бежать, бежать… Пока силы не иссякнут.

– Прости… – извиняется Орос раньше, чем мне удается выровнять дыхание.

По лицу моему, конечно же, все понимает. Он не может не понять. И все равно продолжает лезть! В такие моменты мой страх больше агрессивный. За одно лишь сексуальное желание, которое он, несомненно, ко мне испытывает, мне хочется наброситься на него и разорвать на куски.

– Прости, – повторяет, как мне кажется, слегка растерянно. – Кроет от тебя, малыш. Голову теряю. Очень тяжело сдерживаться, когда ты рядом и такая красивая, – оправдываясь, смягчает слова улыбкой.

Мне неприятно это слушать. Заставляю себя молчать, с одной надеждой, что когда-то привыкну. Но благодарность за спасение день за днем утихает, а раздражение, напротив, растет.

Чувствую себя от этого отвратительно.

Прибегая к экстренным методам, вспоминаю все, что ощущала, лежа на пыльной и неописуемо твердой мостовой, пока те пьяные твари лезли в меня пальцами. На кадре, когда один из них перешел к главному акту адового развлечения и попытался всунуть в меня член, захлебываюсь самыми тяжелыми эмоциями. К счастью, сразу за ними меня, будто ливнем в жару, накрывает облегчением – момент появления Никиты и его друга, из-за которого он тогда и задержался.

Психотерапевт говорит, что искать виноватых не стоит. Все произошедшее – просто роковое стечение обстоятельств. Задумываться о том, что было бы, действуй кто-то из нас иначе – дополнительный стресс для психики.

Я стараюсь принимать произошедшее и благодарить Вселенную за то, что все закончилось более-менее благополучно. Пьяные утырки сбежали, Никита помог подняться, его друг завернул меня в плед и подвез нас к Оросу домой. Там я, пребывая в каком-то непроходимом шоке, привела себя в порядок, выпила чашку чая, согрелась… А потом уже расплакалась.

Разрывающие мою душу эмоции были такими разными, такими сильными, такими сокрушительными… Убийственными. Да, в ту ночь я раз за разом умирала. Казалось, все плохое, что только могло случиться со мной – случилось.

Разбилось мое сердце. Раскололась душа. Разорвалось тело.

Никита меня очень поддержал тогда. Я не хотела делиться с семьей. Ни с кем не хотела. Чувствовала себя грязной и оскверненной. Как я могла вывалить все эти чувства на маму, которая меньше года назад перенесла операцию и лечение в онкодиспансере? Как могла признаться брату, если со стопроцентной уверенностью знала, что он бы их всех нашел и убил? Как могла сказать папе, для которого я до сих пор являюсь чистым солнышком, неподражаемой звездочкой, непобедимой чемпионкой?

Они бы тоже изменились. Стали бы смотреть на меня иначе. Не с радостью и не с восхищением. А с болью, грустью и жалостью.

Как бы я с этим справилась?

Я пережила свою внутреннюю трансформацию. Но внешняя меня бы уничтожила. Поэтому единственным человеком, с кем я могла поделиться переживаниями, оставался Никита.

Мы сблизились. Я зачем-то стала всем рассказывать, что все прям очень серьезно, и мы скоро поженимся. Но, увы, не могла даже раздеться перед Оросом. Та ужасная ночь была единственным разом, когда он видел меня голой. Я стремилась стереть со своего тела грязь насильственных прикосновений, но с Никитой этого сделать не могла.

Я делала то, что обычно. Тренировалась, занималась по расписанию вокалом, готовилась к танцевальному фестивалю. Вот на репетициях к последнему со мной и начало твориться что-то странное. Все, что раньше исполняла влет, вдруг стало даваться с трудом. Я будто ослабла физически и сколько бы не тренировалась, силовые показатели восстановить никак не получалось.

Я падала, падала, падала… Бесконечное количество раз.

Злилась, ставила задачи, упорно их выполняла. И снова падала.

А потом… На медицинском осмотре гинеколог задал мне обычный вопрос: первый день последней менструации. Я начала вспоминать и в шоке обнаружила, что это было еще пятнадцатого июня. И так как я тогда все конспектировала, точно знала, что девять дней спустя Даня кончил мне на промежность и заставил пить таблетки. С моим коротким циклом все это теперь вызывало тревогу. Но я до последнего не верила, что причиной задержки является беременность.

Ну, это же невероятно!

Я надеялась на стресс, воспаление, влияние гормонов, которые все-таки успели всосаться… Однако все экспресс-тесты были ко мне беспощадны – один за другим выдавали вторую яркую полоску.

Я долго отказывалась принимать этот факт. Во мне было слишком много эмоций. Все хуже удавалось их вывозить. Большую их часть приходилось просто блокировать, потому как понятия не имела, что мне делать дальше.

Я была оглушена, потрясена и полностью разбита.

Маленькая, не желающая запоминать зло девочка мечтала, чтобы Даня пришел… Все ему рассказать хотела. Обнять, чтобы крепко-крепко прижал. И, если надо, тогда уж умереть в последний раз.

А сильная зрелая личность твердила, что он – изменник, предатель и бессердечный мудак – не заслуживает даже одним воздухом со мной дышать.

Вот она и победила, когда увидела его через десять кошмарных дней своей разрушенной жизни. Накинулась на него едва ли не с порога.

Какого черта пришел? Где был, когда меня убивали? Где был, когда я падала и вставала? Сама! Где был все это время?

Непонятно, чего приходил. Возможно, решил, что после всего сможем общаться, как раньше. До плотской близости.

Я очень хорошо помнила, как он заталкивал в мой рот гормональную таблетку, но в какой-то момент… Он как-то так посмотрел, что душу вывернуло. И я не смогла удержать в себе.

– Даня… Я беременная, – поделилась в отчаянии.

– Ок, – был его ответ.

И стремительное бегство, как от прокаженной.

Это потом я поняла, что он сделал неправильные выводы. А пару минут меня крыло адскими муками. Зажимала ладонью рот, чтобы не разораться от боли на весь дом.

Я же лгала, что спала с Никитой. Он, конечно, решил, что ребенок его. Логично. Да и правильно. С тем, что Даня выказывал в отношении детей, мол: «Нельзя! Ебанутые гены! Никогда! Ни за что! Скорее сдохну, чем позволю этому случиться!» – лучше ему и не знать никогда.

Дурак, блин… Полный кретин!

Пусть пребывает в счастливом неведении до конца своих ебливых дней! А я воспитаю своего ребенка в любви, как когда-то меня. Без папашки этого бедового будет кому нянчить и баловать.

Только с Оросом нужно решить. Ясно же, что не смогу я с ним. Никогда.

– Никит, – выдыхаю достаточно уверенно. Сокращая расстояние, касаюсь ладонью его груди. – Ты