Решая судьбу человека… - Николай Жогин

…Пятый час длился обыск в квартире Алексеевых. Осмотрены уже все места, куда человек может спрятать уличающие его доказательства. Но следователь не прекращает работы. Наконец, просматривая школьные принадлежности младшего брата Лидии, Тагиров обратил внимание на ученическую тетрадь в клетку. Один из листов тетради был вырван, причем при сравнении края записки, найденной на месте убийства, совпали с линией отрыва в тетради.

Бумага из этой тетради!

Сразу же после обыска Тагиров выехал в город, в научно-исследовательскую криминалистическую лабораторию. На этот раз шофер Вася, ведя машину на большой скорости, уже не ворчал на ухабы. По лицу Тагирова он видел, что следователь обнаружил что-то важное. Но с расспросами не лез и лишь временами многозначительно произносил: «Да, дела!..». Однако Тагиров не поддерживал разговора.

«Устал, наверное, третью ночь не спит», — думал Вася.

Пока эксперты изучали вещественные доказательства — тетрадь и записку с текстом, а также образцы почерка Лидии Алексеевой, Тагиров в небольшой приемной перелистывал фотоальбомы из практики лаборатории.

— Вы бы пошли прогуляться, — обратился к Тагирову секретарь лаборатории. — На вас лица нет!

— Ерунда, — ответил следователь. — Скорей бы дали заключение. — Он вспомнил, какой ненавистью загорелись глаза Алексеевой, когда он заговорил с нею об убитой.

Наконец, заключение было получено. Научный сотрудник, передавая следователю акт экспертизы, сказал:

— Не ошиблись, товарищ следователь.

Лист тетрадной бумаги и записка, обнаруженная на месте происшествия, действительно составляли ранее одно целое. Текст записки выполнен Алексеевой Лидией Ивановной… Таково было заключение криминалистической экспертизы.

Под тяжестью предъявленных улик Алексеева созналась. Поняв бесполезность своего упорства, она заявила:

— Убила я. Мария отбила моего парня.

И рассказала, как все произошло. Обдумав 4 августа 1959 года план убийства Марии Власовой, Алексеева написала от имени Власовой записку, чтобы симулировать самоубийство своей жертвы. Затем, взяв из дому слесарное зубило, в десятом часу вечера за деревней встретила Марию.

Завязав с Марией спор по поводу взаимоотношений с Романовым, Алексеева ударила ее зубилом по лицу. Мария побежала, но преступница догнала ее, повалила вниз лицом и, сидя на своей жертве, начала бить зубилом по голове. Когда же Власовой удалось повернуться вверх лицом и укусить Алексееву за палец, та стала бить Марию по лицу и рукам, которыми Мария пыталась прикрыться от ударов. Истекая кровью, Власова вновь повернулась лицом к земле. При одном из ударов зубило застряло у Марии в затылке, но Алексеева не стала его вытаскивать, так как жертва ее уже умирала.

Когда все было кончено, Алексеева собрала окровавленную землю, листву и бросила в кусты, а труп Марин решила спрятать в колодце, для чего ей пришлось перетащить его через весь луг.

— …Я долго тащила умершую Марию к колодцу, плакала и снова тащила ее через луг, выбиваясь из сил, потом все-таки бросила ее в воду, — рассказывала Алексеева следователю.

— А куда девались туфли потерпевшей? — спросил Тагиров.

Убийца ответила, что туфли во время борьбы свалились с ног Марии и Алексеева спрятала их на дне небольшого ручья, протекающего через луг.

Все сказанное Алексеевой подтвердилось при проверке: из илистого дна ручья была извлечена пара туфель, которые, как показала продавщица Прусакова, Мария купила в магазине за день до убийства. При выезде в лес Алексеева показала на местности, как все происходило, и объяснения ее совпали с фактическими обстоятельствами, установленными по делу.

…Второй день идет заседание выездной сессии Верховного Суда ТАССР. Рассматривается дело Лидии Алексеевой. Зал районного Дома культуры заполнен людьми — колхозники, рабочие и служащие пришли слушать процесс.

Они поручили высказать общее мнение, заклеймить убийцу позором общественному обвинителю, уже немолодой учительнице средней школы А. И. Липатовой, вырастившей не одно поколение честных советских людей.

— От имени всех тружеников района, от имени народа мы обвиняем преступницу. Только высшей кары заслуживает убийца!..

Суд приговаривает Алексееву к суровой мере наказания.

…А где сейчас Тагиров? Он расследует уже другие дела. Вот и сегодня он докладывает прокурору результаты следствия по делу о хищении в магазине.

Курсант ремесленного училища шестнадцатилетний Анатолий Кисляков, будучи в нетрезвом состоянии, как-то вечером разбил стекло в витрине магазина и выкрал часы.

Вскоре он уже стоял перед следователем. Сгорая от стыда и чувствуя всю тяжесть совершенного им преступления, подписал Кисляков последний лист протокола.

— Теперь меня арестуют? — спрашивает он охрипшим от волнения голосом.

— Тебя будут судить твои же товарищи, — отвечает ему следователь. — Возьмут на поруки, если еще доверяют тебе, или отдадут под суд, если ты себя отрицательно проявишь в коллективе.

Окончился трудовой день… Опустели учреждения, но горит еще свет в кабинете следователя. Нужно готовиться к завтрашней лекции на заводе…

ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, ВЫБРОШЕННЫХ ИЗ ЖИЗНИ

— Яхнов! Кажись, тебя, — сказал сосед по станку.

Яхнов вздрогнул, услышав свое имя. Выключив станок и на ходу отряхиваясь от стружки, медленно зашагал к выходу. В голове запрыгали, заметались мысли.

«Почему же меня не берут под стражу? — думал он, стараясь унять противную дрожь в коленях. — Ведь знают, что украл. А может, поверили, что никуда не денусь? Или все это простая случайность? Если так, то бежать куда глаза глядят!» — Но тут же одернул себя. — «Хватит! Никуда не уйду. Явлюсь в суд!»

И вот Яхнов сидит перед прокурором Бауманского района Казани. Уловив на себе пристальный взгляд, по привычке начинает оправдываться:

— Да не было ничего этого. Зашел просто рубашку купить. И ни к кому я не прижимался. Тут ошибка какая-то…

Взгляд его падает на светло-коричневую обложку уголовного дела. «Яхнов Владимир Иванович». Вот как! Значит, дело еще не в суде. Зачем же все-таки вызвали и чем все это кончится?

Перелистывая уголовное дело по обвинению Яхнова, прокурор уточнял детали совершенного преступления и незаметно наблюдал за обвиняемым.

— Скажите, Яхнов, разве, находясь в магазине, вы не вынули деньги из кармана гражданки Ш.? И не пытались залезть в сумку гражданки Ф.? А кроме того, разве не вы вытащили деньги из сумки гражданки К.? Правда, всего три рубля…

Пряча глаза, Яхнов заученно твердил:

— Нет. Поверьте, гражданин прокурор, что я теперь этим не занимаюсь. С прошлым покончено. Ну, признаюсь, выпил с получки и действительно заходил в магазин, но повторяю — преступления я не совершал.

Глядя на этого худощавого, болезненного человека с низко опущенной головой, прокурор на минуту задумался: «Почему он так упорно отпирается? Ведь не новичок, должен понимать, что доказательства неопровержимые. Чего добивается Яхнов? Просто хочет остаться на свободе? Или всерьез решил заняться честным трудом?»

Прокурор снова перелистывает дело. Да, материалы расследованы объективно и полно. Судя по всему, перед ним любитель легкой наживы. Ранее неоднократно судим. Только в начале сентября 1959 года досрочно освобожден, а в октябре опять встал на преступный путь…

Кажется, все ясно. Остается утвердить обвинительное заключение, взять Яхнова под стражу и направить дело в суд.

Но решить судьбу дела — значит решить судьбу человека. И прокурор должен быть внутренне убежден, абсолютно уверен в том, что принимаемое им решение — единственно верное, что именно оно принесет наибольшую пользу обществу, лучше всех других решений поможет обвиняемому снова стать честным человеком.

Вот этой-то внутренней убежденности прокурор Бауманского района пока не чувствовал. Собственно говоря, дело не только в абсолютном установлении факта кражи. Почему человек буквально не вылазит из тюрьмы? Ответа на этот вопрос следователь не нашел.

Яхнов увидел, как рука прокурора снова отодвинула светло-коричневую папку в угол стола. Да, этот человек со спокойными, неторопливыми движениями и мягким внимательным взглядом явно хочет помочь ему. И когда прозвучал негромкий вопрос: «Яхнов, расскажите-ка подробно, что вас заставило вести преступный образ жизни?», — Владимир решил быть откровенным.

— Все отчетливо помню, — начал он. — Учился я тогда в четвертом классе. Однажды в дверь постучал отец.

— Володьку можно? — обратился он к учителю.

Я тут же выскочил в коридор, натягивая на ходу пальтишко.

— Пойдем, мать померла! — глухо проговорил отец.

В доме стало тоскливо и пусто.

Отец мой, учитель по профессии, слыл среди односельчан человеком разумным. Но после случившегося совсем переменился. Запил, стал меня за сивухой гонять. Я и сейчас не могу забыть, как однажды он напился «до чертиков», с грохотом свалился на пол и пролежал так до утра. А мы, четверо малышей, сгрудившись в углу, всю ночь дрожали от страха. Вскоре пришлось ему оставить школу.