Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964 - Сергей Мазов

В январе 1960 г. на Конференции круглого стола в Брюсселе между бельгийским руководством и конголезскими политиками было достигнуто соглашение о предоставлении независимости Конго 30 июня того же года. Бельгийцы рассчитывали передать власть «надежным» конголезцам, которые будут конструктивно сотрудничать с бывшей метрополией.

По-другому оценивали перспективы Конго деловые и политические элиты других западных стран, прежде всего США. У них сложилось мнение, что удержаться Бельгии в Конго после независимости не удастся, и «ключ» от Африки может оказаться бесхозным, а то и попасть в руки коммунистов. Совет национальной безопасности США выразил опасение, что «несмотря на невероятные усилия Брюсселя помочь Конго подготовиться к независимости», страну ждет хаос, который «может создать благоприятные условия для коммунистического проникновения»[44].

Ожидания, что независимое Конго ждут неспокойные времена, были обоснованными. Конго традиционно считалось неприветливым, неуютным и опасным для белых людей местом. Американский журналист и путешественник Генри Стэнли, добывший для бельгийского короля Леопольда II этот «лакомый кусок» в 1880-х, называл Конго громадной «страной ужасов», совершенно неизвестной «цивилизованному человеку», где «мы всем чужие и лишь ощупью пробираемся в этих дебрях»[45].

В 1920-х в Конго появился «пророк» и «спаситель» Симон Кимбангу, провозгласивший лозунг «Конго для конголезцев». Он учил, что Христос был черным и предсказывал наступление золотого века, когда с помощью воскресших предков конголезцы изгонят европейцев, а тех, кто не захочет уходить, уничтожат. В 1956 г., спустя пять лет после смерти пророка кимбангисты «направили в ООН меморандум с требованием дать согласие на формирование национального африканского правительства во главе с… Симоном Кимбангу»[46].

По мере приближения независимости напряженность в отношениях между африканцами и европейцами нарастала. Американский этнограф Алан Мерриам, проводивший полевые исследования в Конго с августа 1959 по июнь 1960 г., так описывал связанные с независимостью ожидания африканских жителей Стэнливиля: «Стэнливильцы считали, что независимость освободит их от господства белых, что можно будет работать меньше или совсем не работать, что будет больше денег, не надо будет платить налоги, можно будет свободно пользоваться домами, машинами и женщинами белых»[47].

Все это очень напоминало «золотой век», наступление которого предрекал Кимбангу. Мешали только европейцы, которые еще оставались в Конго. Накопившаяся к ним ненависть все чаще прорывалась наружу. Обычным делом стали избиения европейцев, ограбления их домов, публичные оскорбления. В Леопольдвиле на бюст Леопольда II вешали веревку, окрашенную в черный цвет, а на деревья – чучела белых, совершались ночные налеты на фешенебельные клубы. Предприимчивые конголезцы «продавали» за 10 шиллингов европейских женщин, «гарантируя» покупателям, что те станут их собственностью после независимости. Бельгийской общиной в Конго овладело чувство неуверенности и страха. В одиночку бельгийцы опасались появляться в африканских кварталах больших городов, оставлять детей с конголезской прислугой, вывозили все движимое имущество в Бельгию, переводили в банки метрополии сбережения. Многие уезжали из Конго, те, кто оставался, вооружались[48]. Отъезд бельгийских специалистов грозил обернуться катастрофой, коллапсом экономики и административной системы.

Реальной становилась перспектива распада Конго. В его колониальных границах оказались говорившие на разных языках сотни племен и народностей с разным уровнем развития и нередко разделенные огромными расстояниями и непроходимыми джунглями. Перед независимостью у конголезцев не сложилось чувство принадлежности к единой общности: большинство населения знало реку Конго, а не страну под тем же названием. Типичными для обитателей конголезской глубинки представлениями о мире, о «своих» и «чужих», были взгляды жителей деревни Лупупы на востоке провинции Касаи, где проводил полевые исследования А. Мерриам. Они знали, что кроме Конго существуют Америка, Бельгия и Португалия. Их представления о Конго «тоже не отличались широтой»: «Упрощенно говоря, мир для них – это то, что им известно: Лупупа, соседние деревни, где живут люди из их клана, деревни вокруг этих “родственных” деревень, басонге (народность, к которой принадлежат жители Лупупы – С. М.) – это уже что-то гораздо менее знакомое и определенное. Еще меньше они знают о других племенах (некоторые конкретные факты, идеи, опыт контактов) и уж почти совсем ничего о Конго в целом. Для лупуповцев важно только то, что непосредственно касается Лупупы»[49].

У горожан, конечно, представления о мире были более широкими, но и для них этническая принадлежность была определяющим фактором мировоззрения и поведенческой модели. Единое Конго – искусственная, разнородная, громоздкая и неустойчивая конструкция – имела все шансы рухнуть после исчезновения стягивавших ее обручей бельгийского колониализма.

Политическая ситуация в Конго была прямым отражением пестроты этнического состава. К началу избирательной кампании, завершившейся первыми всеобщими выборами в мае 1960 г., было создано более 40 партий. Внешнее богатство политической палитры было обманчивым. Партии назывались социалистическими, прогрессивными, народными, демократическими, национальными, африканскими, но, по сути, были этнорегиональными. Единственным фундаментальным различием помимо защиты интересов «своих» этнических групп были взгляды на будущее государственное устройство независимого Конго. Одни партии (меньшая часть) выступали за унитарное государство с сильной центральной властью, другие – за аморфную, рыхлую федерацию, субъекты которой пользовались бы почти неограниченными правами, а порой открыто проповедовали сепаратизм.

Итоги выборов показали, что действительно общенациональной партии в Конго не появилось. Называвшее себя таковой Национальное движение Конго (НДК) опередило другие партии, получив 19 (из 84) мест в Сенате и 41 (из 137) в Национальном собрании – нижней палате парламента. Однако сильные позиции у НДК были только в двух из шести провинций – Восточной и Касаи, – а в Катанге оно не провело ни одного своего представителя[50]. В первое конголезское правительство вошли представители основных этнических групп, у которых были зачастую полярные взгляды на ключевые вопросы государственного устройства Конго, внутреннюю и внешнюю политику.

Противоречия в конголезском обществе олицетворяли три политика. Премьер-министром Конго стал 35-летний лидер НДК Патрис Лумумба. Сын крестьянина из народности батетела, живущей на востоке Конго, окончил среднюю католическую школу, работал служащим железнодорожной компании, аппарата правительства Восточной провинции, начальником почтового отделения. Лумумба заслужил репутацию эрудита, был постоянным автором нескольких конголезских газет, где публиковал и стихи. Созданная им в октябре 1958 г. НДК стала первой конголезской межэтнической политической организацией. Она выступала за единое унитарное государство, осуждала трайбализм, была открыта для всех конголезцев. В программе партии ставилась задача освобождения Конго от «империалистического колониализма»[51]. Наиболее близкими себе по взглядам африканскими политиками Лумумба считал президента Ганы Кваме Нкруму и президента Гвинеи Секу Туре, видел в них пример для подражания. Лумумба был националистом левого толка, популистом.

Карта № 1. Конго (Леопольдвиль). Июнь 1960 г.

Его речи были наполнены антиколониальной и антизападной риторикой, критикой этнического партикуляризма. Он планировал создать сильное унитарное государство, организовать крупный государственный сектор в экономике, проводить внешнюю политику, основанную на нейтралитете и панафриканизме. Блестящий оратор с харизмой вождя, Лумумба был импульсивным человеком, склонным к политическому романтизму.

Президентом Конго был назначен 50-летний лидер АБАКО Жозеф Касавубу. Баконго – народ в западной части Центральной Африки, говорящий на языке киконго. Касавубу получил добротное католическое образование в школе и духовной семинарии, работал учителем и служащим колониальной администрации и частных фирм, слыл образцовым эволюэ. Его политическим кредо были консерватизм и баконговский национализм. АБАКО был создан в 1950 г. как культурно-просветительская организация для «унификации, сохранения и развития языка киконго»[52], защиты духовных ценностей и традиций баконго от влияния европейцев и «пришлых» африканцев. Касавубу возглавил АБАКО в 1954 г. и превратил его в политическую партию, сохранив этнические приоритеты. Касавубу ратовал за федеративное устройство Конго, создание рыхлой федерации образованных по этническому принципу автономных провинций. В 1959 г., когда АБАКО выдвинул лозунг преобразования провинции Леопольдвиль в «Республику Центрального Конго», он заявил о желательности корреляции ее границ с пределами средневекового государства Конго, занимавшего обширную территорию в среднем и нижнем течении одноименной реки, во Французском Конго и Анголе[53]. Коммунизм, как и панафриканизм, вызывали у Касавубу стойкую аллергию. Лозунги создания общеконголезской партии, равно как и единого Конго, он считал утопическими, годными разве что для митингов. Проигрывая премьер-министру как публичный политик, в «имидже» (грузный, низкорослый, флегматичный, будто всегда сонный человек, не умеющий ярко говорить на публике), президент превосходил Лумумбу в искусстве интриг и закулисной борьбы, обладал острым умом, умел скрывать свои эмоции и истинные намерения, за что получил прозвище Улитка.