Рассказы о чеченской войне - Виталий Носков

Ахнул близкий разрыв. Осколок мины, словно бритвой, срезал два пальца на руке открывавшего «цинк» бойца. Брызнула кровь. Раненый охнул, потянулся в карман за бинтом, но вдруг обмяк и опрокинулся назад. Следующий осколок пронзил сердце — и отлетела солдатская душа…

А санитары подтаскивали к окопчику очередных раненых. Одного, с серым землистым лицом, пузырящегося кровавой слюной в промедоловом дурмане, другого с оторванной по локоть левой рукой.

— Не возьмут, гады! Не сдамся! — рычал он. В правой руке у него была зажата граната. — Пусть подходят! Увидят, как десантура умирает!

Его стащили в окопчик.

— Если что, прижимайтесь, братки, ко мне! — прохрипел он лежавшим и сидевшим вокруг него раненым, — живыми нас они не возьмут!

В храме у гроба командира роты несколько офицеров. В разной форме, с разными шевронами. Служат сейчас в самых разных уголках России. В Рязани они учились в одной группе с Александром Доставаловым. Там он был у них замкомвзводом. Другом и братом остался для них навсегда.

В том бою майор Доставалов командовал ротой. Друзья рассказывают, что слышали о том, как погиб их «замок».

Саша Доставалов командовал шестой ротой шесть лет. Потом стал замом комбата. В ту ночь он был с четвертой ротой. Когда узнал, что шестая рота вступила в тяжелый бой, рванулся к ней на помощь с взводом десантников. Два раза не получилось прорваться через кольцо боевиков. Только к утру Доставалов с несколькими солдатами вышел к высоте. Застал там остатки родной роты. С ней вместе и погиб. Еще во время прорыва Доставалов был ранен, но не бросил колонну, в тыл не ушел. Во время одной атаки боевиков майор опять оказался «на передке». Впереди него осколками посекло солдата. Боец упал, оружие выронил. Несколько «чечей» рванулись к раненому, чтобы взять в плен. Доставалов бросился вперед, расстрелял двух нападавших, еще двоих уработал в лицо и в живот прикладом автомата и сапогом, отпихнул локтем пятого. Взвалив на плечи десантника, вытащил его с поля боя. Бегом дотащил его до траншеи. На самом бруствере его снайпер взял.

Комбат был тоже ранен, но пуля прошла икру навылет, и, наскоро перевязавшись, он продолжал руководить боем.

— Эй, командир! — ожила станция, — мы с вами по-хорошему хотели. Но вы нэ понымаетэ. Что ж, теперь пощады не проси. Мы будэм вас всех, как баранов, резат. На кусочки, слышишь. Здэс нам амир Хаттаб. Он приказал из твоей собачьей шкуры сделат ему пояс. И я мамой клянус, сдэлаю это!

Комбат поднес микрофон к губам:

— Послушай, свинья! С тобой говорит комбат воздушно-десантных войск России, мы стояли, стоим и будем стоять на этой вершине. И пока мы живы, вам ее не взять. А что касается баранов — так их уже несколько сотен валяется на склонах. Некому собирать. А сколько еще будет — спроси у своего Аллаха. Рассвет уже близок. Тебе нужна моя шкура? Приди и возьми, если ты такой смелый. А Хаттабу своему передай, что русские десантники не сдаются. Пусть это вспомнит, когда подыхать будет!

— Я иду к тебе!.. — взвизгнули было наушники, но комбат уже сорвал их с головы.

В окоп спрыгнул ротный.

— Ну, как у тебя?

— Плохо. Минометы… Двадцать убитых, вдвое больше раненых. Из них половина тяжелых. Все, кто могут автомат держать — в строю. Но с боеприпасами — труба. По три магазина осталось на человека. У «пэкаэмщиков» по триста — пятьсот патронов. У «граников» на трубу по две гранаты и ручных полторы сотни. До утра никак не хватит.

— Аллаху акбар! — донеслось с подножия высоты. Боевики пошли в очередную атаку…

Майор с почерневшим лицом и страшными мешками под глазами. Курит чуть поодаль от катафалков. Рассказывает, что вернулся из Чечни вместе с убитыми товарищами. Кашляет, с трудом заставляет себя говорить: «Десантники не отступают и не сдаются. Никогда, понимаешь! Что бы ни говорили, у шестой роты не было выбора. Они не могли не принять бой. Не могли оставить позицию. Это «духи» от десантуры бегают по всей Чечне, десантники от «чечей» не бегают никогда».

Только с пятой атаки, почти под утро, «чечи» ворвались на высоту. Уже давно навсегда уткнулся в землю лицом ротный, пал от пули снайпера лейтенант-разведчик. Закончились выстрелы к гранатометам, и на каждого из оставшихся в живых десантников осталось по полрожка патронов.

— Прощайте, братцы! — Николай из Смоленска перекрестился и, встав в полный рост, бросился на подбегавших боевиков. С пояса расстрелял остатки патронов, завалив несколько «чечей». С размаху, как в родной деревне вилы, по самый ствол загнал штык в грудь набегавшего боевика и, поддев его, словно сноп, швырнул в сторону распоротого умирающего. Еще успел заметить, как откуда-то сбоку, из-под руки, выскочил тщедушный «дух». Крутанулся в его сторону, перехватил автомат, как дубину, и обрушил ее на голову боевика. Но как хрястнула раскалывающаяся черепная коробка он уже не услышал. Длинная очередь в упор развалила грудь горячим свинцом. И отлетела солдатская душа.

— Мужики, двум смертям не бывать, а одной не миновать, — крикнул оставшийся за ротного старший лейтенант, — в штыки! Пусть запомнят… как десант умирает!

— Ура! — грозно грянуло над высотой.

— Аллаху акбар! — ревели склоны.

На руках гробы проносят через площадь, погружают в военные грузовики временно ставшие катафалками. Погребенные под горами цветов и венков, зеленые грузовики, медленно пробираясь через толпу, выезжают из ворот Кремля. Свинцовое псковское небо, с тоской взирающее на процессию, не выдерживает и разражается проливным дождем. Плачут матери, бьются лицом о холодный, сырой алый креп «цинков»: «Соколик ты мой ненаглядный, как же тебе больно было, какую же ты муку принял, на кого же ты нас покинул…»

Сержант татарин метнулся в самую гущу боевиков. Там, вертясь волчком, расстрелял последний магазин. Коротко, точно ужалив штыком в грудь одного боевика, достал шею второго. Третьему, набегавшему на него здоровенному бородатому арабу, он вогнал штык в живот, но выдернуть его не успел. Араб дико завизжал, рухнул на колени и в предсмертном ужасе судорожно ухватился ладонями за ствол, не давая вытащить из себя лезвие штыка. Татарин изо всей силы рванул автомат на себя, но араб, как приклеенный, хрипя потянулся за ним. Матерясь, татарин уперся ногой в грудь араба и, наконец, рывком скинул того со штыка. Но распрямиться не успел. Длинное узкое жало кинжала, пронзив лопатки, вышло из груди. И он удивленно, растерянно посмотрел вниз на торчащую из-под сердца сталь, попытался вздохнуть, но земля вдруг ушла из-под ног. И он упал навзничь, глазами уткнувшись в черное беззвездное небо, куда казанским голубем плеснула солдатская душа.

Убивший его боевик, судя по кобуре «стечкина» на поясе — командир, коротко, зло обтер кинжал о рукав куртки и, перешагнув через мертвое тело, огляделся.

— Комбата мнэ живым взять! — рявкнул он охранявшим его нукерам. У ног хрипел, бился в агонии проткнутый штыком араб. Чечен поморщился. Потом взвел ударник «стечкина», приставил его к затылку араба.

— Аллах акбар! — коротко произнес он и нажал на спуск. Ахнул выстрел. Араб дернулся и обмяк.

Смерть эта на мгновение отвлекла внимание охраны, и в это время из полыхающей огнями очередей предрассветной хмари вырисовалась крепкая фигура. Охрана вскинула автоматы, но было поздно. Длинная очередь в упор разорвала командира. Сломала его пополам и швырнула на тело убитого им араба.

— Идрис! — буквально взвыли боевики. Но сразу достать его убийцу не удалось. Он еще успел завалить бросившегося на него начальника охраны и хохла-радиста. И только когда у него закончились патроны, чья-то очередь наконец достала уруса. Уже мертвого, его долго и остервенело рубили кинжалами, в бессильной ярости вымещая на мертвом теле злобу и отчаяние. Но лейтенант всего этого уже не чувствовал. Душа его, уже свободная от смертной боли, в далеком от этой страшной высоты доме, склонилась над детской кроваткой, где вдруг безутешно заплакал во сне его сын.

Лейтенант Дмитрий Кожемякин командовал разведчиками на восточном скате высоты. Прикрывал фланг шестой роты. Разведчики отбили четыре лавинные атаки боевиков. Бандиты надеялись смять группу Кожемякина, ударить во фланг роте, сбросить десантников с высоты. Но выше гор могут быть только герои; десантники остались стоять на высоте, а бандиты откатывались вниз, усыпая своими телами склоны. Последняя атака оказалась последней и для лейтенанта. Уже раненный, Кожемякин вытащил из-под пуль раненого разведчика, прикрыл его собой и принял в себя пулю. Всего полгода прослужил лейтенант в дивизии. Летом, когда начиналась эта война, он только окончил училище и получил офицерские погоны.

— Аллаху акбар! — радостно взревел боевик, запрыгнувший в окоп, где лежали раненые урусы. Рванул из-за пояса кинжал. — Сэйчас шашлык из вас нарэжем! Казбек! Аслан!