Стеклянная карта - С. Гроув

Выступающий прокашлялся.

– Члены парламента, – начал он нарочито медленно, подчеркивая тем самым, что ему-то за время выступления платить не приходится, – вынесли предложенные мероприятия на голосование. Пятьдесят один голос против тридцати девяти был подан за немедленное принятие к исполнению… – тут он снова закашлял, – Патриотического плана, выдвинутого мистером Рупертом Миддлсом…

Он говорил еще, но дальнейшего никто не услышал. Потрясенная София пыталась осмыслить случившееся. Она поправила на плече ремешок сумочки, встала и перегнулась через балконное ограждение, ища глазами Шадрака, однако его поглотила толпа. Люди вокруг выражали дружное негодование и швыряли в парламентариев что под руку попало. Вниз летели хлебные корки, стоптанные туфли, огрызки яблок… и, конечно, сыпался дождь арахисовых шкурок. Разъяренная толпа напирала с такой силой, что Софию прижали к деревянным перилам, и девочка схватилась за них, всерьез опасаясь, как бы ее не спихнули за край.

– Все вниз, все вниз! – пронзительным голосом закричал один из хронометристов.

София посмотрела в ту сторону и увидела, как мимо него цепочкой торопливо шагали парламентарии.

– Трусы! Так просто вы от нас не уйдете! – прозвучал мужской голос за спиной у Софии. – За ними!..

К ее немалому облегчению, толпа подалась назад, люди полезли через скамьи, торопясь к выходам. София огляделась в поисках своей соседки-толстушки, но той нигде не было видно.

Она еще постояла среди стихающей толчеи, прикидывая, что же теперь делать. Сердце колотилось в груди. Шадрак говорил, что придет за ней на галерку, только вряд ли теперь ему это удастся.

«Я обещала дождаться!» – твердо сказала себе София. Она силилась успокоить дрожащие руки и пыталась не обращать внимания на крики снизу. А они становились все громче. Прошла минута, другая… София то и дело поглядывала на свои часики, следя за временем. Потом ее слуха достиг отдаленный ропот, сперва невнятный. Но вот наконец люди начали четко скандировать:

– Вы-ку-рить! Вы-ку-рить! Вы-ку-рить!..

София побежала к лестнице.

На первом этаже несколько мужчин выкорчевали кафедру и с ее помощью крушили дверь совещательной комнаты.

– Выкурить их оттуда! – пронзительно кричала какая-то женщина. Она торопливо громоздила опрокинутые стулья один на другой, словно впрямь решила сложить костер.

София бросилась к главному входу, но там, похоже, столпились все посетители слушаний, – двери оказались начисто заблокированы.

– Вы-ку-рить! Вы-ку-рить! Вы-ку-рить!..

София крепко прижала к груди сумочку и решительно стала проталкиваться наружу.

– Я тебя, фанатика такого!.. – раздался впереди женский голос.

Кричавшая лупила кулаками пожилого мужчину в сером костюме. София испытала потрясение, осознав, что это был не кто иной, как Августус Вартон. Защищаясь, он пустил в ход украшенную серебром трость, но тут на него набросились двое мужчин, чьи татуировки выдавали в них несомненных уроженцев Индий. Один отобрал у Августуса трость, второй заломил ему руки. Голубые глаза женщины сверкали яростью, светлые волосы прилипли к лицу. Она плюнула в Вартона… и вдруг, обмякнув, упала, только юбки взвились. У нее за спиной с занесенной дубинкой стоял полицейский. Он протянул руку, выражая намерение защитить Вартона, и татуированные молодчики как-то незаметно исчезли.

Потом донесся чей-то громкий возглас, за которым последовала череда неразборчивых воплей. София почувствовала, что где-то горит, прежде, чем увидела пламя. Люди шарахнулись в стороны… и в дверь палаты представителей ударился брошенный факел. Когда он упал на пол, крики зазвучали с новой силой. София стала проталкиваться прочь, вглубь толпы, она с усилием преодолевала ступени у входа и все пыталась высмотреть запропастившегося Шадрака. Запах дыма бил в ноздри.

Уже почти спустившись, она услышала визгливый крик:

– Ах ты, грязный пират!..

И прямо на Софию, сбив ее с ног, рухнул небритый верзила. Во рту у него недоставало зубов. Вскочив, он рассерженно бросился на обидчика. София, оказавшаяся на четвереньках, неуверенно поднялась. На улице было меньше народу, и она устремилась туда, перескакивая через последние ступени. У нее подгибались коленки.

На углу, совсем рядом с палатой, была остановка, и к ней как раз подходил трамвай. София побежала к нему и вскочила на подножку, даже не поинтересовавшись, куда он идет.

2. Портовый трамвай

14 июня 1891 года, 10 часов ровно

На севере царила доисторическая первозданность, на юге и западе эпохи смешались. Самым болезненным после Великого Разделения оказался временной разрыв между прежними Соединенными Штатами Америки и Европой. Папские государства и Сокровенные империи погрузились во тьму. Таким образом, восточному побережью нашего континента за Атлантическим океаном выпало поддерживать славные традиции Запада. Отныне Соединенные Штаты стали называться Новым Западом…

Трамвай покатился прочь от палаты, выписывая маршрут по улицам Бостона, и София наконец перевела дух. Она зажала дрожащие руки между коленями, исцарапанные ладони жгло и щипало. Еще слышен был рев толпы, пассажиры в вагоне возбужденно обсуждали потрясшее всех решение парламента.

– Ничего у них не получится, – тряся головой, утверждал тучный мужчина со сверкающими карманными часами на цепочке. Он даже притопнул ногой в ботинке из лакированной кожи. – Многие жители Бостона являются чужестранцами. Изгонять их попросту непрактично… Город не поддержит подобный проект!

– Однако лишь у немногих есть документы и часы, – возразила молодая женщина, сидевшая рядом. – Выходцы из других эпох обычно не имеют ни того ни другого.

На ней была юбка в цветочек, которую она нервно комкала.

– Неужели депортации в самом деле начнутся четвертого июля? – прерывающимся голосом спросила дама постарше.

София отвернулась от них и стала смотреть на мелькающие дома. На каждом углу виднелись громадные часы Нового Запада с циферблатами, разделенными на двадцать секторов. Они крепились на фонарных столбах, красовались на каждом фасаде, взирали на город с высоты бесчисленных монументов. В силуэте города доминировали величественные колокольни. Когда они начинали звонить, в центре Бостона вполне можно было оглохнуть.

Помимо этого, каждый гражданин Нового Запада держал при себе часы, воспроизводившие движение громадных стрелок в миниатюре. На каждом карманном устройстве с точностью до секунды был отмечен момент рождения его владельца, напоминая о быстротечной жизни. София нередко брала в руку гладкий металлический диск, не зря именовавшийся жизнечасами. Мерное тиканье успокаивало, вселяло уверенность – точно так же, как ободряющее звяканье и бой всех общественных часов города. Теперь Софии казалось, что стрелки хронометра, всегда служившего ей в некотором роде якорем, ведут обратный отсчет. До пугающего финала оставалось немного: четвертое июля наступит всего лишь через три недели. В этот день границы будут закрыты. И двое самых дорогих на свете людей, у которых нет необходимых документов, останутся по ту сторону навсегда…

Своего отца, Бронсона Тимса, София едва помнила. Как, впрочем, и мать – Вильгельмину Элли. Они отправились в экспедицию и пропали, когда ей исполнилось три года. Ее память хранила одно драгоценное воспоминание, да и то выцвело, стало прозрачным и призрачным: вот они идут рядом с ней и держат ее за руки. Их смеющиеся лица видятся ей как будто издали, они сияют нежностью. «Лети, София, лети!» – восклицают родители, и она вдруг взмывает над землей. И заливается неудержимым смехом, который вплетается в звонкий хохот матери и басовитый голос отца…

И все. Больше от них ничего не осталось.

Вильгельмина – Минна, если коротко, – с Бронсоном были первоклассными исследователями. До рождения дочери они путешествовали на юг, в Пустоши, на север, где изучали Доисторические Снега, добирались даже до Сокровенных империй на востоке. Они планировали в дальнейшем брать с собой Софию, когда она подрастет… Случилось так, что срочное письмо от коллеги, углубившегося в Папские государства, заставило их уехать раньше намеченного срока. Некоторое время они раздумывали, не взять ли с собой дочь…

Именно Шадрак уговорил свою сестру и ее мужа оставить Софию у него. Письмо содержало намеки на непредсказуемые опасности, к которым даже он не мог их подготовить. И если уж сам Шадрак Элли, доктор исторических наук и мастер-картолог, не ручался, что путь окажется безопасным, – ребенку трех лет от роду там определенно нечего было делать. Кто, как не он, понимал, на какой риск шли Минна и Бронсон? И с кем еще оставить малышку, если не с любимым дядюшкой Шадраком?