Заветный Ковчег - Сергей Ильичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вспорхнула крупная птица… и наступила тишина, казалось бы, не свойственная лесу. Да такая, что не только птиц, но и звука стремительно несущейся воды не стало слышно.
"Не засада ли? – подумалось дружинникам. – А иначе, кто еще мог напугать птиц? Надо бы разведать… А то и лошадей оставили на высоком берегу… и сами себя в капкан загнали…"
А князь вбросил свой взгляд в небо. И увидел, что легкие стелющиеся облака, буквально у него на глазах, словно взявшись за руки и откинувшись навзничь, сомкнулись именно над ним и этой самой поляной, образовав собой подобие гигантского цветка или, что точнее, небесной чаши, сотканной из этих самых облаков. Небесный узор успокоил князя. И он смело подошел к источнику. Зачерпнул пригоршню воды и выпил. А распрямившись, понял, что непростая та вода, ибо в мгновение ока некоей неведомой ему ранее и бодрящей силой всего его наполнила. И тогда князь стал быстро снимать с себя свое походное облачение.
Дружина, узрев помысел князя, мгновенно взяла его, уже безоружного и обнаженного, в кольцо и продолжала внимательно вглядываться в противоположный берег реки.
Ростислав уже опустился в ледяной поток, подставляя уставшее тело живительным струям. Сколько лежал – сам не помнил, так как взгляд был устремлен в небо. А там он увидел весь свой жизненный путь… выложенный в рисунках облаков. Все вплоть до сего дня. Когда он встал и подставил тело солнечным лучам, он уже понял, что усталость длительного похода как рукой сняло. Более того, он явственно ощутил себя лет на пятнадцать моложе… В тот момент, как он облачился в белую полотняную рубаху и снова бросил взгляд на источник, то увидел, как неожиданно забурлил, вспенился до того спокойный святой источник, и вдруг хрустальная голубизна воды обозначилась цветом крови…
Князь задумался. А подняв голову, увидел, как в его сторону идет древний седовласый волхв с посохом. Князь дал знак дружине, чтобы они расступились пред старцем.
– Здравствуй, Ростислав! – начал волхв. – Много о тебе слышал, да и сейчас кое-что узрел…
– Все, что показали небеса, мне и так вестимо… Но вот что означает ставший кровавым цвет воды истока, хотелось бы знать.
– Это не иначе как предупреждение того, что земли, данные тебе во владение, велики, народ непростой, а ты за каждую душу пред Богом ответ держать будешь.
Князь задумался.
– Не пеняй на меня, княже, – спокойно промолвил волхв. – Не мною пути определяются. Могу лишь свидетельствовать о сем, но не влиять… Хочу, чтобы ты знал: если мир на своей земле и далее сохранишь, то быть тебе Великим князем Киевским.
Невольной радостью озарилось лицо князя.
Но старец продолжал:
– Радость та для земли нашей действительно велика будет. Но и испытания на твою долю выпадут немалые от сродников и братии… Но одно знай наверняка: имя твое на многие века в памяти потомков сохранено будет. Более сказать пока не могу.
– Спасибо, отец… – промолвил смиренно князь.
– Да какой же я отец? Отец у нас один. Его еще княгиня Ольга исповедовать начала, а князь Владимир Красное Солнышко по всем землям для прославления на своем щите пронес.
И они расстались. Князь свой путь продолжил, держа в памяти слова незнакомого старца».
Ардашев закрыл тетрадку и добавил уже от себя:
– Все, как волхв предсказал, так и сбылось: период правления Ростислава Мстиславича в качестве Великого князя Киевского был довольно спокойным, особенно в отличие от предшествующих лет. Усобицы случались лишь эпизодически, а Ростислав, памятуя слова старца, всегда старался примирить враждующие стороны и предотвращать любые конфликты. И был прославлен Русской Православной Церковью в лике святых, как благоверный…
ЗАБЫТАЯ ЧАСОВЕНКА
(1307 год от Р.Х.)
Ученый и краевед Дмитрий Виленович Ардашев в тот день загостился и, выйдя на шоссейку, понял, что рейсовый автобус не иначе как уже прошел, так как на остановке не было ни одной живой души.
Не менее двадцати минут потоптался он под моросящим дождем и собрался было вернуться к хлебосольным друзьям, как услышал шум мотора.
Он поднял руку, но серебристая иномарка лихо прошелестела по асфальту, вновь поставив историка перед дилеммой о заповеданной Христом любви к ближнему.
«Хотя, – тут же осадил себя Ардашев, – какой я ему ближний? Да и есть ли у современных нуворишей "ближние"? Вряд ли! К тому же сытый бедного никогда не разумел. Несчастные! – словно бы затосковал профессор по тем, кого даже не увидел за тонированными стеклами. – Куда же вы несетесь? – мысленно спрашивал он. – Мир так прекрасен, когда его раскрываешь не спеша, словно перелистывая страницы, которые еще нужно осмыслить…»
И с этими мыслями сам не заметил, как пошел по дороге в сторону районного центра.
Несколько машин пронеслось мимо, а он уж даже не реагировал на них, мысли заполнили сознание, унесли за собой в неведомые выси. И вот он сам уже словно бы парил на дорогой, над страной и своей судьбой… как те двое – молодые мужчина и женщина из телевизионного рекламного ролика, лишь вдохнувшие аромат свежемолотого кофе.
– Отец! – вдруг раздался незнакомый голос, опустивший его на землю. – Тебе куда?
– В райцентр Селижарово, – ответил Ардашев, протирая мокрые очки, чтобы иметь возможность хотя бы рассмотреть окликнувшего его водителя.
– Только, если ты не против, я сперва заеду к брату, тут недалеко.
– Ваше право, да я и не спешу, некуда мне уже спешить. Так что я весь в вашем распоряжении, – сказал Дмитрий Виленович и стал влезать в неказистую малолитражку.
Какое-то время они ехали молча. Хотя вряд ли… Каждый о чем-то думал. Водитель не иначе как был рад тому, что обрел возможного собеседника, а ученый – тому, что не перевелись еще на Руси люди, которые способны сами предложить помощь в пути.
Водитель первым прервал тот безмолвный диалог.
– Несчастная земля, как же мы тебя, родную, испоганили-то…
– Ваша правда, – тихо ответил Ардашев.
– Едешь, и слезы наворачиваются… Я ведь тут в начале 90-х годов успел несколько месяцев колхозом «Октябрь» поруководить. Думал, как лес сохранить, а людям рабочие места. Но рачительные хозяева, как я понял, местной власти не нужны. Ими не порулишь…
И снова на какое-то время замолк, возможно, ожидая поддержки своего нечаянного спутника.
Дмитрий Виленович, понимая, как саднит душа этого, очевидно, хорошего человека и заботливого хозяина, отозвался, рассказав ему историю о том, как в соседнем районе, казалось бы, в крупном селе, после статьи местного священника о том, как хищнически вырубается лес, что люди губят не только свою душу, но и само будущее своих детей, дом того священника подожгли…
– Сейчас и убить за такое запросто могут, сбилась в сознании людей программа созидания, подменились целевые установки, молодежь уже не хочет работать. Живут по принципу блатного мира: украл, выпил, покуражился… Нет желания иметь семью, вырастить ребенка… А если и родился, паче чаяния, то уже некому заниматься его воспитанием, дать навык и привить любовь к труду.
И тут он даже приостановил машину.
– Смотрите! Еще десять лет назад все эти земли были пахотными. А сейчас полное запустение. Фермы разрушены. Такого даже в годы войны не было. Как же теперь все это заново поднять-то?
– И кто будет поднимать? Сами же говорите, что на нынешнюю молодежь надежды нет, – поддержал его ученый, и снова какое-то время они сидели в полной тишине.
И тут, очевидно, что-то вспомнив, водитель сказал, обращаясь к Ардашеву:
– Кстати, брошенная деревня, которую мы с вами проехали, называется Марьино…
– Это там, где я часовенку деревянную успел заприметить?
– Она самая, – ответил водитель.
– Кстати, в честь кого она сооружена? – снова поинтересовался ученый.
– Никто не помнит!
– Не может такого быть, – высказал свое предположение Ардашев.
– Есть, правда, одна легенда… Мне ее старик девяностолетний рассказал.
– Интересно, с удовольствием вас выслушаю…
– Дед сказал, что в этих лесах, когда пришли сюда литовцы, одна жительница по имени Мария организовала как бы партизанский отряд. И, как донесла молва, много насолила она тогда тем самым литовцам… Дед сказывал также, что когда ее литовцы поймали, то разрубили тело на части и разбросали по окрестным землям.
– Первый раз о таком слышу, – тихо заметил ученый.
– И еще что запомнил… Там, где находили части ее тела, благочестивый народ ставил кресты, а потом, со временем, и часовенки. Места же те, как показало время, обладающие не иначе как особой благодатью, обрастали домами, и появились здесь поселения, которые стоят и поныне: Горлово, Лыткино, всех названий уже, правда, я и не помню… Да и само Марьино, естественно, как место, где она свою героическую смерть приняла.
Чуть позже, когда они уже распрощались, Дмитрий Виленович зашел в Селижаровский краеведческий музей и спросил, что там знают про Марьино и про деревянную часовенку в заброшенной деревне.
