Девятый камень - Кайли Фицпатрик

— Меня? Когда мистер Мелвилл пишет, что Девилс-Эйкр — это настоящая помойка, где водятся самые разные ночные паразиты, это меня интересует. Вот это настоящее дерьмо!

— Значит, ты знакома с этим районом?

— Я там живу, сэр, и знаю значение всех слов.

Она очень гордилась своим знанием и, поскольку инспектор был полисменом, ни за что не сказала бы ему ничего, кроме правды.

— Я слышал, что ты умеешь читать, и очень высоко тебя ценю: ты настоящая леди прессы.

«Ну, не настолько высоко, как он ценит миссис Коречную», — подумала Сара.

— Большое вам спасибо, сэр. — Она поколебалась одно мгновение, затем снова повернулась к редактору. — А что такое сперматорея, мистер Хардинг?

Септимус Хардинг подавился дымом, а инспектор Ларк громко расхохотался.

— Проклятье, — возмутился редактор. — Кто дал тебе набирать рекламу Перри?

— Вы, сэр.

— Черт подери! Иногда я совершенно забываю, что ты девушка. Давай, катись отсюда. Мне нужно обсудить с мистером Ларком очень важное дело.

— Хорошо, сэр. Это убийство?

Ларк выглядел так, словно он расследовал убийство; она видела такое же выражение у него на лице, когда двум проститутками перерезали горло в Сент-Джайлсе.

— Именно.

Сара неохотно натянула на голову кепку и, решив, что сейчас не совсем подходящий момент продолжать расспросы касательно священной природы сперматореи, повернулась, чтобы уйти. О ней тут же забыли, все внимание Септимуса Хардинга было отдано тому, что собирался рассказать ему инспектор Ларк. Сара не до конца прикрыла за собой дверь и остановилась в коридоре, прислушиваясь к разговору.

— Они маленькие девочки, Септимус, и они расхаживают по Бетти-стрит с полуночи до самого рассвета. Их заставляют это делать собственные матери — тех, у кого они есть…

— Я знаю, знаю, Джон. Это грязный, проклятый бизнес. Ее изнасиловали?

Ларк кивнул и зажег еще одну сигару.

— Скажи Мелвиллу, чтобы он использовал поменьше мелодраматических эффектов, хорошо? Я не хочу, чтобы ваши читатели думали, будто мы вместо того, чтобы их защищать, устраиваем для них цирк. Защита? Ха! Сама идея абсурдна. Но люди должны думать, что мы, по крайней мере, делаем все, что в наших силах.

Инспектор Ларк выбросил окурок в огонь, надел шляпу и попрощался с редактором. Он вышел так быстро, что Сара едва успела метнуться к лестнице и спрятаться в тени.

— Пока, Сара, — добавил он и быстро зашагал по коридору.

По дороге домой в конце дня Сара думала о детских борделях на Бетти-стрит и на Док-стрит, расположенной ближе к Девилс-Эйкру. И о том, что сама чудом не стала участницей парада, еженощно проходящего между площадью Пикадилли и дворцом на Ватерлоо; она совершенно точно знала, сколько стоит девственница, услышала как-то раз в баре «Белого оленя». Когда холера унесла ее мать и маленького брата, они с Эллен остались предоставленными самим себе, и перспективы были мрачными. Она видела девушек со спичечной фабрики с изъеденными серой подбородками. Некоторые от этого умирали. Мама всегда говорила, что скорее умрет, чем пойдет в работный дом, а когда поняла, что серьезно больна, заставила Сару пообещать, что она не допустит, чтобы туда забрали Эллен.

Мама знала, что Сара в состоянии позаботиться о себе, но всегда волновалась за Эллен, поскольку та всем доверяла и была довольно странной. Мама стала брать больше заказов на шитье, когда виски окончательно победило папу. В модный сезон, между апрелем и июлем, она сидела за столом с шести утра до полуночи; пришивала бархатный воротник к полосатому платью из тафты или крошечные шелковые пуговички к хлопчатобумажным перчаткам. Мама не была портнихой, но могла сделать из старого платья новое и модное, пришив к нему розетку или кружева или сделав пару складок. Иногда она надевала платье на Сару, чтобы посмотреть, что получается, и Эллен начинала потешаться над сестрой, ставшей вдруг такой нарядной.

Когда Сара думала о матери, перед глазами у нее возникала всегда одна и та же картинка: она сидит за столом, окруженная со всех сторон кусками материи, и поглядывает время от времени на сальную свечу, опасаясь, что ее не хватит для завершения работы. В подвальной комнате всегда было темно, если не считать тонкого луча света, который падал из крошечного окошка, выходившего в переулок у них над головами. Вьющиеся медные волосы окутывали мамино лицо мелкими локонами и прилипали ко лбу летом или когда она себя плохо чувствовала. Она болела большую часть прошлого года. К четырнадцатилетию Сары мама собиралась накопить двадцать фунтов, чтобы отправить дочь жить к портному в Чипсайде, который сделал бы из нее настоящую портниху. Она не получала бы никаких денег за свою работу, только жилье и еду, и должна была бы трудиться день и ночь, а мать навещала бы ее в воскресенье один раз в месяц. Так бы и случилось, но это все осталось в прошлом, четырнадцатый день рождения Сары уже прошел. К тому времени, когда мама умерла, ей удалось собрать только семь фунтов и шесть пенсов, и на них Сара и Эллен жили, пока Септимус Хардинг не дал ей работу в издательстве.

Эти мысли занимали Сару до Паддл-Дока, оттуда дорога домой шла вдоль реки. От Церковного Угла можно было самыми разными путями добраться до пользующихся дурной славой Вестминстерских трущоб, известных под названием Девилс-Эйкр. Когда ее посылали с поручениями, Сара шла по Флит-стрит и Стрэнду, потому что любила шумное движение и то, как фонари освещали улицы по ночам. А еще ей нравилось смотреть в витрины магазинов одежды, галантерейных лавок, на сверкающий хрусталь из Богемии и тонкий китайский фарфор. И особенно на засахаренные сливы в квадратной витрине кондитерского магазина, она даже собиралась когда-нибудь купить одну штучку для Эллен. Сара наблюдала за тем, как лавочники выбегали на улицу прямо в передниках, чтобы открыть дверь экипажа со слугами в ливреях, и принимались суетиться вокруг приехавшей в нем дамы, поспешно расстилали на грязной мостовой кусок мешковины, чтобы леди не запачкала своих шелковых ботиночек. Здесь, как писал в своих статьях Мелвилл, «хитрые и ловкие получают прибыли всеми возможными способами». Сара считала, что «хитрые и ловкие» — это про друга Эллен Холи-Джо и босоногих уличных мальчишек с болячками на ногах, которые болтались в доках. Она не считала Джо хитрым, но он, несомненно, был ловким вором.

Дорога, идущая вдоль реки к Девилс-Эйкру, была самой короткой. Когда вода стояла низко, от нее отвратительно воняло, к тому же всегда существовала опасность нарваться на грабителей между Паддл-Доком и Темпл-лейн, даже средь бела дня. Ближе к Уэст-Энду и Вестминстеру в тавернах, ютившихся на боковых улочках, встречались преступники, считавшие себя рангом выше неквалифицированных воришек Ист-Энда: взломщики сейфов, фальшивомонетчики, мастера по подделке бумаг, а также самые ловкие карманники, которым не требуется тебя разглядывать, чтобы понять, что ты в новых ботинках.

Она только на прошлой неделе купила Эллен новые ботинки, но шайка уличных мальчишек из Уэст-Энда сняла их с ее маленьких ножек. Впрочем, Эллен не любила носить обувь, даже зимой. Без нее она могла войти в воду и достать оттуда что-нибудь, что привлекло ее внимание, бутылку или бумажный цветок, оторванный со шляпы какой-нибудь дамы ветром. Она обычно была покрыта грязью до самых коленок, и папа называл ее своей маленькой Русалочкой. Сара думала, что именно по этой причине Эллен старалась держаться как можно ближе к реке; она любила наблюдать за папой, когда он отплывал от берега в лодке. Эллен была слишком маленькой, чтобы злиться на папу, который отчаянно пил, и расстраиваться из-за того, что маме приходилось так много работать. Эллен и папа были неразлучны, и она до сих пор скучала по нему и плакала во сне.

А вот и они — Эллен и Холи-Джо, сидят на ступеньках лестницы Уайтхолла вместе с маленькой бандой оборванных детей и тонконогим мальчишкой-индусом, с которым Эллен совсем недавно подружилась. Сара не могла вспомнить, как его зовут; у него было какое-то смешное иностранное имя. Они по очереди обстреливали проходящий мимо пароход из рогатки Холи-Джо. Со стороны они представлялись довольно странной парочкой: маленькая светловолосая девочка восьми лет и нескладный Холи-Джо с глазами ребенка и силой ломовой лошади. Ему было больше тридцати, но меньше сорока, так говорила Руби, но он не помнил точно, сколько ему лет, да и никто другой тоже.

Когда Сара подошла к ним, Эллен прицелилась, и маленький камешек сбил с головы джентльмена шляпу. Холи-Джо принялся так хохотать, что чуть не свалился с лестницы. Джентльмен, которому не повезло, мог только наблюдать за своей шляпой, завертевшейся в коричневом водовороте.

Когда Холи-Джо увидел Сару, то захлопал в ладоши. Он был дурачком и едва умел разговаривать, хотя и не родился слабоумным. Когда-то он был священником, здравомыслящим и вполне разумным, но однажды ему в голову угодил ночной горшок. Судя по всему, у того, кто выливал его содержимое за окно, руки были скользкими, вот он и не сумел удержать в них ночной сосуд, тот свалился прямо на голову бедняжки Холи-Джо и начисто лишил его способности соображать.